И на приветливый поклон И речи князя молодого Не может вымолвить ни слова. Василько весел и не ждет Грозы; а гром над головою, И скоро час беды придет. Великий князь кривит душою, Кривит пред ним, а князь Давыд, Немой, как рыба, вниз глядит. Ждут слуги взгляда, и готовы Для Ростиславича оковы. 3 Прошло с тех пор четыре дня. В местечке Вздвиженье тревога: И шум, и смердов беготня В избе священника убогой. Толпа Давыдовых людей Теснится около дверей, И двое слуг несут в ворота В ковры завернутое что-то. То князь Василько. Но зачем В таком печальном он наряде Лежит без чувств, бессилен, нем? В глухую ночь, вчера, в Белграде, Он был злодейски ослеплен. Недавний сбылся князя сон! Полуживой, он дышит еле… Давыд достиг желанной цели. Народом полон ветхий сруб, Скрипят гнилые половицы; На лавке князь лежит, как труп… Лицо порезано, зеницы Из впадин вырваны глазных, И страшно кровь чернеет в них; Разбита грудь его, и тело Изнемогло и посинело. Сняла с Василько попадья Рубаху, кровью залитую, И говорит: 'Какой судья Тебе назначил казнь такую! Али так много грешен ты, Что ни очей, ни красоты Не пощадили?.. Вепрь не станет Так мучить, тур так не изранит! Давно на свете я живу, Годам и счет-то потеряла; Но ни во сне, ни наяву Такой я казни не видала. Худое времечко пришло: Рвут людям очи, в братьях зло, — Знать, нету в мире божья страху!' И стала мыть она рубаху. И слезы горькие свои На полотно она роняла. От плача старой попадьи Очнулся князь… Не мог сначала Припомнить он: что было с ним? И, лютой жаждою томим, Он простонал. Тот стон услыша, Хозяйке стража шепчет: 'Тише!' Над ним нагнулась попадья; Ее почувствовав дыханье, Василько вымолвил: 'Где я?' И заглушив в себе рыданья, Она, качая головой, Сказала: 'В Вздвиженье, родной!' И грудь его с печалью тяжкой Покрыла вымытой рубашкой. Рукою грудь ощупал он И через силу приподнялся; Бледнеет стража: страшный стон И вопль княжой в избе раздался. Рыдая, он к скамье приник, И проходили в этот миг Перед духовными очами Слепца видения рядами. Припомнил он, честной как крест
