вентиляционной отдушины?
– Да уж лучше так, чем сидеть на летном поле и слушать, как добивают раненых.
– Вы о чем?! – у меня округлились глаза.
– А что это были за одиночные выстрелы? Сидим-сидим, вдруг – бах! А через две минуты снова: бах! И через пять: бах! Это что – похоже на настоящую перестрелку? По-моему, это были добивающие выстрелы в голову!
Ну да. Знал я. Я знал. Известно мне было, что это за «одиночные выстрелы».
Вопрос только – рассказывать правду в присутствии Тани или нет?
С другой стороны – подумаешь, трагедия… Не приведи Господь, попадем в манихейскую засаду, кого-то из наших обязательно ухлопают – и что же? Все гражданские в шоке, вокруг обмороки, слезы – и трава после этого не расти? Нет уж, пусть лучше психологически готовятся. Все-таки на войну попали, на настоящую войну, хотя условия пока что – тепличные.
– Если бы там и впрямь наши добивали раненых, – сказал я жестко, – вы слышали бы выстрелы парами. Потому как в подобной ситуации один выстрел производится в голову, а другой – в корпус. Но поскольку все «Нарвалы» и «шоны» осназа в этой операции снабжены глушителями, выстрелов вы скорее всего не услышали бы вовсе.
– А что такое «шоны»? – поинтересовался Филимонов.
– «Шон» – это разговорное название пистолета ТШ-ОН, «Тульский Шандыбина, особого назначения».
– И что же мы слышали, в таком случае?
– Приглушенные разрывы гранат. Ими подрывали себя раненые клоны. Либо те, кто остался без боеприпасов и был загнан в угол. Потом бойцам Свасьяна пришлось потратить некоторое время на то, чтобы убрать останки этих героев. Нечто подобное я наблюдал на борту яхты «Яуза», в первый месяц войны…
– Как страшно, – еле слышно сказала Таня.
– Кой же черт они не сдаются… – прошипел обескураженный Филимонов.
Мы помолчали. Примерно через минуту я решил сделать организационные выводы:
– Так что, Феликс Лазаревич, вы правы. Мы действительно бережем вашу хрупкую психику. Насколько это возможно.
– Ага, да, – повеселел Локшин. – Ваша история так меня расстроила, что я утратил нить… Вот, насчет психики. Спасибо, конечно, но Сергей-то задал свой вопрос, с которого начался наш разговор, неспроста. Мы с ним, кажется, думали об одном и том же… Вот посудите сами: наши войска обосновались в Гургсаре, крейсера – на орбите, мы с вами спокойно катим к Котлу, будто на параде, но есть же здесь другие базы? Другие места, откуда конкордианцы могут на нас напасть? Куда, в конце концов, смотрит их флот?!
– Ну это даже мне понятно. – Таня пренебрежительно махнула рукой.
Еще бы непонятно! Я немало времени потратил, пока мы в Городе Полковников сидели, чтобы разъяснить Тане все нюансы операции «Очищение».
Оно того стоило. Ведь одно дело, когда гражданский вылезает из флуггера на горячую бетонку и видит истребитель, выгоревший до самого хризолинового нутра двигателей. А рядом с истребителем – обугленный скелет пилота. Тут и закручинишься: человека заживо сожгли!
И другое совсем дело, когда тот же гражданский понимает: успели наши соколы голубчика на стоянке застать, оформили бомбой «Град», все по плану, радоваться надо! А то сел бы мерзавец в свой растреклятый «Джерид», поднял его в воздух да встретил наших на подлете ракетным залпом! Тогда бы уже по своим плакать пришлось. И плакали бы.
– Что же вам понятно, Таня? – задиристо спросил Сергей.
– Понятно, что и другие базы, которых здесь всего лишь две, – ответила Таня, – изолированы точно так же, как и лагерь на плато. Есть недостроенный космодром где-то возле Северного полюса. И есть армейская база на западе. Больше нет ничегошеньки. Мы разбомбили там все вертолеты и флуггеры, склады горючего, наземную технику. А пешком клоны будут месяц сюда идти… Кстати, Саша, – встрепенулась она, – а как там с водой?
– В обоих местах своя собственная питьевая вода. Колодцы. Так Ферван говорил и техническая разведка его слова подтверждает, – поспешил заверить я. – Еще, чтобы окончательно просветить товарищей ученых, надо добавить, что, помимо перечисленных баз, на Глаголе имелись позиции трех дивизионов противокосмической обороны. Это большие такие ракеты, очень мощные, которыми в принципе можно было бы достать наши Х-крейсера в космосе. Так вот: и с этими дивизионами все нормально. Сперва мы их накрыли с орбиты ракетами «Шпиль». Потом их отутюжили «Орланы». А сейчас к ним в гости ходят отдельные рейдовые группы Свасьяна. Результатами рейдов подполковник, надеюсь, вечером поделится. Мы пока не можем понять, почему из всех дивизионов пуски произвел только один – да и то всего лишь четырьмя ракетами. Честно говоря, по нормативам они успевали сделать минимум один полновесный залп. То есть в общей сложности пятьдесят четыре ракеты.
– Выходит, они все-таки могли сбить наши крейсера?
– Могли попытаться, – уточнил я. – Засечь пуск такой орясины легко, а уклониться от нее любой крейсер может экстренным погружением в граничный слой Х-матрицы. Что «Вегнер» и проделал. Проблемы могли бы возникнуть только у «Ксенофонта»… Хотя, думаю, Велинич тоже ушел бы погружением – ну, наработали бы килограмм десять – двадцать люксогенового шлака в аварийный бункер…
Тут я немного покривил душой. Были с экстренными погружениями при неработающем утилизаторе кое- какие технические проблемы… Как говаривал Федюнин, начальник моего факультета, «нюансы неодолимой силы». И если бы клоны отработали по «Ксенофонту» дивизионным залпом, это еще большой вопрос, как Велинич стал бы выкручиваться.
– Так, это уже детали! – поспешно замахал руками Локшин. – Вы, Саша, дальше, дальше нас просвещайте и успокаивайте. Или вы, Таня.
– Куда уж дальше? – Мой славный ксеноархеолог улыбнулся. (Впервые за день! Вообще Таня от самого Города Полковников была задумчива, тиха и печальна.)
– А вот флот? Флот Конкордии?
– Так крейсера с того и начали, что все Х-передатчики клонам сломали, – ответила Таня («Сломали» – как это трогательно звучало!). – Поэтому в Конкордии узнать о захвате Глагола смогут только после того, как сюда прибудет очередной транспорт снабжения. Или случайно забредет что-нибудь военное. Но на этот случай… Погодите, Феликс Лазаревич, так нам же все это в учебном центре объясняли!
Локшин засмущался.
– Ну, видите ли, Танюша… Я не очень-то слушал. Потому что я, признаться, до последней минуты пребывал в уверенности, что никуда мы не полетим…
– Почему?
– Ну почему?.. Отменят!
– И как же, по-вашему, такую операцию могли отменить? – ехидно осведомился я.
– Видите ли, с самого Рождества вся моя жизнь – одна сплошная отмена, – пояснил Локшин. – Вот послушайте. Десятого января сего года я должен был вылетать на Махаон. Там как раз достроили великолепнейшую обсерваторию, мне предложили должность замдиректора. Отказаться от такого соблазнительного предложения я не мог… Подыскал на Махаоне работу жене, она у меня психиатр, определился со школой для младшего сына… Мы сидели на чемоданах, когда вдруг пошли эти ужасные сообщения по визору, все полеты отменили… Первые несколько дней я ничего не понимал, был вне себя от ярости! Помню, скандалил в кабинете у какого-то полковника, требовал, чтобы меня переправили на Махаон ближайшим военным звездолетом. Можете себе представить? По моему мнению, наш флот был просто обязан доставить меня на Махаон! Потом наконец я услышал официальное сообщение: планета оккупирована Конкордией. В длинном ряду прочих. Я немножечко поостыл – а тем временем нас эвакуировали в Житомир. Через несколько дней меня призвали и я попал в учебный лагерь посреди приднепровской степи. Там ходили самые дикие слухи. Про какую-то «одну винтовку на троих», с которой нас бросят на конкордианские танки под Москвой. Можете себе представить такую чушь?! Это при том, что оружия в лагере было полно! По два ствола на каждого! И нас даже учили с ними обращаться! Мне выдали форму и погоны ефрейтора! В начале марта нас три раза грузили на машины и один раз даже на флуггер. И всякий раз выгружали обратно. Что-то все время отменялось. Так я никуда и не поехал. И не полетел. В
