конце концов соседний полк все-таки увезли, а нам объявили, чтобы мы готовились к дальнему перелету. Снова поползли бредовые слухи. Армия, дескать, оставляет европейскую часть России и отступает в подводные города в Северном Ледовитом океане. А самые фантазеры уверяли, что мы вообще уходим с Земли и будем обороняться на Церере. Ну скажите, Саша, разве это не бред?
Пока Локшин делился историей своих солдатских мытарств, наша колонна проползала через очень неприятное место. Я обратил внимание Свасьяна на него еще вчера, когда мы, захватив отличные клонские карты района Гургсар-Котел, готовили план выдвижения к Лестнице Кавама.
Мы находились в трех километрах от каньона. Местность вдоль Стикса-Косинуса на клонских картах пестрела в этом районе гросами и, главное, «генераторами слепней» – соваться туда совсем не хотелось. Но, огибая эту зону аномалий, мы приблизились к малосимпатичной конической горе, которая выпирала из равнины неуместно и, я бы сказал, антигеологично.
Гора эта в отличие, например, от кряжа Зойшам не имела у клонов никакого романтичного названия. Карта обозначала ее кратко: В-2.
В-2 – что неясно?
В-1, кстати, на картах отсутствовала. Равно как и В-3.
Почему В-2? Ферван Мадарасп, к которому мы с подполковником обратились за комментариями, нашу жажду знаний утолить не смог. «Не знаю, обычная гора. Много раз летал мимо. Гора настолько непримечательная, что наши при составлении карты даже слова на нее пожалели».
Так вот, подножие горы В-2 утопало в «болотах». Аномалии, разбегающиеся веером от каньона, почти смыкались здесь с аномалиями, окружающими гору. Получалось дефиле длиной в два километра и безопасной шириной всего лишь в десяток-другой метров.
Чтобы облегчить колонне прохождение этой узости, наши вертолеты пометили ее границы маркерными бомбами.
Я, не переставая слушать Локшина, краем глаза следил, как наши БТРы с сотыми номерами проходят горловину дефиле.
Ничего, вроде все нормально… «Сто первый» прошел… «Сто второй» с академиком Двинским прошел…
– Саша, вы меня слушаете? – спросил Локшин.
– Да, конечно… Церера!
– Так я спрашиваю, не бред ли это – отступить на Цереру и там обороняться?
– Бред, конечно. «Обороняться» на Церере – все равно что похоронить себя заживо. Да и жить там негде, десять тысяч человек с трудом ютятся. Клоны бы нам за такое только спасибо сказали.
– Даже мне это было ясно! Я же все-таки астроном! Но только я один понимал, где эта Церера и что она собой представляет! Многие думали, что, раз слово красивое, значит, это большая планета с атмосферой у черта на куличках! А другие вообще ничего не думали! Только шептались: «На Цереру летим, на Цереру, тс-с-с». Однако же глупости глупостями, но, представьте, нас действительно на следующий день довозят наконец до Николаевского космодрома. Там мы видим большой, но очень обшарпанный звездолет под названием «Емельянов». На «Емельянов» грузятся настоящие солдаты, не чета нам. Ну, вроде этих, свасьяновских, вы понимаете… Сапожищами так: шарах! шарах! левой! левой! Нас выводят на поле… Ведут мимо длиннейшей пятнистой штуковины, на парикмахерскую машинку похожа… У нее пасть открыта и в эту пасть танки в два ряда заезжают…
– Танкодесантный корабль, – пояснил я.
– Да, точно, танковоз, нам лейтенант что-то объяснял… И вот иду я мимо танков, бетон под ногами дрожит, и говорю себе: «Феликс, посмотри на Солнце. На нашу добрую, незлобивую, заурядную звездочку среднего спектрального класса. Ты видишь ее последний раз в жизни. Сейчас ты отправишься в чужой, страшный, неприютный мир…»
– Как я вас понимаю. – Таня прочувствованно вздохнула.
– И что же вы думаете? – повеселевшим голосом спросил Локшин. – Да, мы погрузились! На «Емельянов»! А через полчаса прибежал незнакомый офицер в синей форме, поругался с нашим полковником и всех выгнал! Снова нас отменили! И вот выхожу я обратно на летное поле, вдыхаю воздух полной грудью, смотрю на Солнце… А душа моя поет: шоколадно-то так!
– И вы никуда не полетели?
– В тот раз – никуда. Только через неделю «Емельянов» вернулся, забрал нас и выгрузил в Городе Полковников. Оказалось, нам очень повезло: там какое-то сражение было гигантское. Очень много людей, говорят, погибло.
Мы с Таней переглянулись. Я нехотя подтвердил:
– Да, известное количество…
– А вы в нем участвовали, Саша? – спросил химик Филимонов.
– В чем?
– В сражении.
– А… Участвовал.
Кажется, я сказал это не самым светским тоном, потому как Филимонов обиженно заметил:
– Я вижу, из вас слова клещами не вытянешь.
– Извините, меня эта гора нервирует. Все время отвлекаюсь.
– А чем плохая гора? – беспечно спросил Локшин, глянув направо. – Вполне шоколадная гора.
При этих словах семасиолог Терен поднял свою кудлатую голову и заскрипел фирменным академическим голосом завсегдатая научных симпозиумов:
– Вы знаете, Феликс, вот я размышляю, уже не первый час, почему вы по сто раз на дню повторяете «шоколадно», «шоколад». И вот к чему я пришел. Фонематически фамилия Локшин по сути и есть «шоколад», поскольку налицо тождественные наборы опорных звуков: «ш», «к» и «л». Однако же есть и отличие: в фамилии Локшин эти звуки расположены в обратном порядке: «л», «к», «ш». Таким образом, можно сказать, что «шоколад» дополняет «Локшина» до полностью симметричной фонематической фигуры. Ну а поскольку каждый из нас стремится воссоединиться со своей половинкой, то…
– Я женат! – поспешно вставил Локшин.
– О, бесспорно, мой друг, бесспорно, – смиренно согласился Терен, но в глазах его блеснули мефистофелевы огоньки. – Однако же как бы это вам объяснить… В том пространстве, где разлита некая метафизическая субстанция… назовем ее семантой… вам, Татьяна, нравится слово «семанта»?
– Нет, ужасное.
– Хорошо же, оставим ее безымянной. Пралогемой, нихилемой, если угодно… В этом пространстве, бесценный Феликс Лазаревич, ваша фонематическая фигура, вполне возможно и даже, не побоюсь предположить, скорее всего неполна. А полна она была бы в том случае, если бы вы носили фамилию… ну, Радар, предположим.
– Бертольд, вы меня уморите. Что это за фамилия такая – Радар?
– А вы поставьте ударение на первый слог и сразу поймете, что вполне конвенциональная венгерская фамилия…
– Саша, это Свасьян.
Я от неожиданности вздрогнул. Нельзя же так! Тут, на броне, ученые дурачатся, слева воздух как-то подозрительно дрожит, справа «болота» поблескивают – а у тебя в ухе вдруг курлы-курлы.
Я деликатно отвернулся от своих собеседников, прижал тангенту и вполголоса ответил:
– Слушаю вас, товарищ подполковник.
– Ты в курсе, что это за часть такая – «Хавани»?
– Часть чего?
– Воинская часть!
– Во-оинская… Хавани… Хавани… Что-то знакомое… Рассвет, кажется.
– Да меня ее боевой состав интересует, голова садовая! Наши только что из Гургсара запросили. Они там в трофейных планшетах копаются. Нашли журнал космодрома. А там значится: день Соруш месяца Ардибехешт – прибытие роты «Хавани».
– А по-русски?
– По-русски – пятое мая.
