глазу на глаз в помещении, где все располагало к досугу и приятной, задушевной беседе. — Я не слышал о тебе столько лет!
— Да! Много караулов сменилось с тех пор… — Медленно проговорил Апполоний. — Знаешь, друг. Я могу назвать тебя другом? — Леонид кивнул головой. — Служба под твоим командованием была мне только в радость. И хотя она продолжалась только полтора месяца, ты мне понравился. Как ты относился к солдатам, твое умение все схватывать на лету, твой зычный голос — все это делало из тебя командира, ставшего любимцем легионеров.
Леонид слушал собеседника и никак не мог соотнести тот образ, который ему запомнился в Галии с этим человеком, который неторопливо рассказывает о своей судьбе.
Апполоний продолжал:
— Родился я в Мизене, в семье всадника. Но мой родитель не признал свое отцовство и отказался воспитывать меня. Взяла меня на воспитание рабыня, и до двенадцати лет я жил в грязной, заплесневелой каморке, среди оборванных и истощенных рабов. Но вдруг, в один из дней, меня приводят в дом, наскоро умывают и одевают в богатые одежды, и вскоре я предстаю перед своим родным папашей, — Муска усмехнулся и повел далее свой рассказ. — Из царства нищеты видимо сами боги вознесли меня на вершину богатства и знатности. Ко мне приставили домашнего учителя, и за короткое время я сумел достичь многого в учении. Прошло пять лет в благополучии и спокойствии Я не знал отказов со стороны родителей ни в чем. Если бы не смерть отца, может быть и жизнь моя пошла по-другому. Но умирает отец и его братья выгоняют меня из дома и лишают наследства. Но я остался свободным человеком, никто не смог бы снова обречь Апполония, — Муска ударил кулаком себя в грудь, — на рабское существование. Долгие странствия по Италии и Греции, Сирии и Египту открыли мне новый, неведомый мир. Три года путешествовал я по нашей империи, и когда все это надоело мне, решил завербоваться в армию. Сначала была Германия, но там служил я недолго. Не знаю по какой такой причине, но нас несколько человек отправили в Лугудумум. До твоего назначения к нам, друг мой, я уже служил в Галии третий год. Под твоим командованием, как я говорил тебе, мне пришлось побыть только полтора месяца. Провалявшись в лазарете, я оказался в другой центурии, а мои друзья тем временем в Британии. После этого, словно злой дух помутил мой рассудок. Я стал груб с командирами, два раза разжалован за прелюбодеяния и в конец, был выгнан из легиона. Опять начались похождения по Италии, работал пекарем, был грузчиком и даже брил и стриг богатых римлян в каморке, снятой за несколько десятков сестерциев в Риме. И, наконец, недавно приехал в Капую, где и устроился в контору этого мошенника интенданта. — Апполоний, нервно комкая в пальцах крошки хлеба, замолк.
Леонид оглядывал своего собеседника, и переваривал в уме его рассказ. Вот, след оставленный стрелой, выпущенной галлом и предназначавшийся для него, навеки застыл на теле Апполония. Уже видны морщины на лице бывшего сослуживца. Уголки рта опущены вниз. Губы плотно сжаты.
— А где твои роскошные волосы? — спросил Петроний Леонид.
— Я ведь брадобрей, — улыбнувшись, ответил Муска. — И каждый третий день брею свою голову. В таком виде я хожу уже второй год. Некоторые сторонятся меня, другие смеются и издеваются. А ведь прическа самая удобная. И привлекает женщин! — Апполоний рассмеялся.
Леонид улыбнулся шутке друга. Беседа, продолжавшаяся почти час, во время которой было съедено и выпито немало, подошла к концу.
— Ты теперь легат Кампанского легиона, — прощаясь с Леонидом, говорил Апполоний. — Ты не избежал почестей и славы. Это можно было предположить и раньше, когда ты был еще центурионом. А вот я испытал в жизни много профессий, но привлекает меня все-таки военная служба. Хочется иногда взять снова в руки меч. А игры на мечах, когда противник лишь деревянный столб, не для меня.
— Апполоний, друг мой, я буду рад видеть тебя в моем доме. Приходи, будь добр, — Леонид пожал Муске на прощание руку.
— Приду! Но лучше встретимся здесь. В баню я хожу в определенное время, как и ты, наверное.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
На следующий день, когда Корнелий вечером после того, как девушки выполнили свою миссию в пиршественной зале, запирал за ними дверь, он внимательно посмотрел на Актис. Та заметила его взгляд, но не придала ему значения. Она как всегда направилась к нарам, и с удовольствием растянувшись на своем тюфяке, моментально заснула. Через час сюда снова заглянул Корнелий и напряженно вслушался в дыхание спящих невольниц. Убедившись, что все рабыни крепко спят, он снова запер дверь.
Актис проснулась, когда кто-то стал гладить ее волосы. Она захотела спросить, что это значит, но чьи-то руки мягко коснулись ее губ, и тихий голос прошептал в самое ухо:
— Молчи. Не говори ни слова. И не бойся меня, — голос был такой ласковый. Он шептал словно утренний ветерок. — Поднимайся и иди за мной.
Актис привыкла к темноте и различила силуэт. Кто-то стоял у ее постели. Это не женщина. Она смело пошла за незнакомцем.
— Ты что, хочешь вывести меня отсюда? — шепотом спросила Актис. — Но как ты собираешься это сделать? И как ты попал сюда?
— У меня есть ключ, — ответил незнакомец. — Актис!
— Валерий! — Актис сама не ожидала, что скажет это. Слово само сорвалось с ее губ. Она тут же смутилась. — Что ты сказала? Повтори! — это действительно был Валерий.
— Господин, — растерянно пробормотала Актис.
— Замолчи! — взмолился Валерий. — Я же просил тебя не называть меня так. Пойдем сейчас же отсюда?
Скрипнула дверь. Валерий запер ее и спрятал ключ на земле. Молодую пару встретила ночная прохлада. Актис поежилась. Увидев это, Валерий накинул на нее тогу. Он даже не подумал о том, что совершил кощунство, накидывая столь священную одежду на рабыню.
— Я же говорил тебе, что приду, — сказал Валерий, глядя на Актис.
Рабыня не отвечала. Глаза ее блестели от восторга, потому что она ни разу не видела розарий, в котором работала, ночью. И зрелище это заворожило ее. На небе ярко светила луна и ночь была на редкость светлой. Лунные лучи обливали серебряным светом деревья и кусты. Весь сад был словно покрыт сединой: кусты цветов, мраморные и бронзовые статуи, соседки и фонтаны, деревья и скамейки, вазы. Все это будто светилось в темноте, создавая таинственную и прекрасную картину.
Но Валерий смотрел только на Актис. Сейчас, при свете луны, он увидел ее совершенно по-новому. Она стала еще красивее. Что-то неожиданное появилось в облике девушки. Что-то таинственное и неуловимое. Легкая улыбка играла на ее губах, волосы отливались золотистым светом. Лицо былосчастливым. Это Валерий почувствовал сразу, как только они вышли из душного помещения на воздух.
— Я знала, что придешь, — тихо сказала Актис.
Ее голос неожиданно прозвучал в тишине ночи, которую нарушали лишь струи фонтанов, сливая с ней свое журчание. Где-то еще ухнула сова.
Актис взяла Валерия за руку и прижала ее к своей щеке. Такая доверчивость поразила юношу. Когда он почувствовал кожу Актис, сердце его тревожно забилось в груди, и сразу стало трудно дышать.
— О боги! — простонал Валерий.
Он упал на колени и уткнул свое лицо в живот Актис. Живот был горячим и от дыхания шевелился. Валерий впился губами в платье девушки, стараясь добраться до ее тела. Руки рабыни обняли его голову и стали слегка теребить густые волосы. Внезапно Валерий поднял Актис на руки, и покрывая ее лицо горячими и страстными поцелуями, понес по дорожке. Мраморные купидоны и нимфы игриво и хитро поглядывали им вслед. Строго и грозно смотрели на Валерия бронзовые герои и боги. Только серебряная Венера была занята лишь собой. Она смотрелась в зеркало и вспоминала, как по воле Юпитера она родилась из пены морской и сразу заняла самое почетное место на пирах Олимпа.
С Актис на руках Валерий вскоре оказался в чаще кипарисов. Он бережно положил на теплую землю
