непременно произнесет с нежностью, едва ли не закатывая глаза, – «работнички», а жертву свою он не обворовывает, а «ласкает».
Отбыв срок, Кузя стал работать на майдане. Его частенько можно было встретить ранним утром разъезжающим в переполненных пригородных электричках.
Второй раз он попался с поличным, когда «жуликом» (длинным пинцетом) выуживал у толстой тетки кожаный кошелек. Проворный мужичонка, очень смахивающий на садовника-любителя, вдруг вскочил со своего места в тот самый момент, когда кошелек был подхвачен и требовалась всего лишь секунда, чтобы переправить его стоящему рядом тырщику. Крепко ухватив Кузю за запястье, мужик со злорадной улыбкой объявил:
– Вот ты и попался, голубчик!
Кузя попытался вырваться, но у оперативника (а именно им оказался попутчик) была необычайно крепкая хватка, и уже в следующую секунду кто-то надавил Кузе на шею и безжалостно принялся выворачивать «работничков», и он, упав, ткнулся губами в грязный пол вагона.
Оказавшись на зоне, Степан долго не мог понять, что привлекало его в ремесле карманника.
Порой требовалось несколько раз залезть в карман «терпиле», чтобы заработать себе на хлеб. И только много позже он осознал, что всему виной был хмельной адреналин, что так волнующе будоражил его кровь. Стоило лишь однажды испробовать его веселящего дурмана, как хотелось вновь и вновь ощутить труднопередаваемое и волнующее состояние, называемое карманниками «моментом перелома». Это тот самый миг, когда желанная добыча выпорхнула из кармана жертвы, но пока еще не принадлежит тебе.
У домушников все происходит иначе. Прежде чем заявиться на хату, они долго проводят разведку и, только когда убеждаются в том, что квартира необитаема, заявляются туда, вооружившись «фомкой». Причем в пустой квартире домушники подчас чувствуют себя настоящими хозяевами и даже усаживаются за стол, чтобы отведать припасенных харчей. А где же волнующий адреналин, где тот самый «момент перелома», так хорошо известный каждому карманнику? С некоторыми карманниками в минуты наивысшего напряжения даже случался удар.
Вот поэтому многие из домушников, не отведавшие вкуса адреналина, с легкостью идут на смертоубийство при появлении хозяев.
Это просто от растерянности! Закалки нет, господа!
После второй ходки Кузя почувствовал, что пальцы его, от природы гибкие, как у профессионального музыканта, огрубели и потеряли прежнюю чувствительность. С такими «работничками» только кайлом махать, а не в карман ближнему залезать. Осознав, что он не может больше разгуливать по майдану, Кузя организовал группу разведчиков, которая собирала необходимую информацию на потенциальных «терпил». После чего за приличные отходные ее продавали братьям по цеху.
Для этой цели он даже переехал с окраины в центр и поселился в высотке, откуда целыми днями наблюдал из окон за жильцами соседних домов. Кузя настолько изучил поведение и привычки своих подопечных, что мог сказать, какие суммы они берут с собой и в какие сумочки и карманы раскладывают наличность.
Ценность его информации заключалась в том, что карманникам уже не нужно было «расписывать» на ощупь, они заранее знали, какой карман следует потрошить и на какой барыш можно рассчитывать. А потому карманные воры, не торгуясь, с легкостью расставались с комиссионными, справедливо полагая, что точная информация стоит куда больших денег.
С той поры Кузя не бедствовал и гордо продолжал именовать себя карманником, хотя чужие карманы видел только в окно высотного дома. Подобная работа требовала частых переездов, а потому, как «Летучий голландец», он переселялся из одного квартала в другой, занося в свою обширную картотеку имена все новых жертв.
Через год им всерьез заинтересовались в милиции, и только отсутствие прямых улик и мастерство пронырливых адвокатов помогли ему избежать «хозяйской» опеки. А еще через год он заполучил «шапку», и его назначили смотрящим Северо-Западного округа столицы.
От прямого участия в делах Кузя практически отошел, только беспокойный и заинтересованный взгляд, которым он провожал каждую дорогую сумку, выдавал в нем прежнего крепкого карманника.
Свободное время Степа Кузин любил проводить в небольшом пивном павильоне на Маяковской. Мелкая слабость большого человека. Это при том, что карманными деньгами он считал десять тысяч долларов и мог позволить себе гораздо более дорогостоящее развлечение.
Возможно, такое трепетное отношение к пивным точкам у него вызывали воспоминания юности, когда разливное пиво продавалось на каждом углу. Но, так или иначе, об этой его слабости знали многие, и частенько он решал вопросы, даже не поднимаясь из-за стола. Для переговоров была предназначена небольшая комната по соседству, пропахшая воблой и пивом, или находившийся рядом сквер, засаженный липами. Собственно, тот самый минимум, который, по мнению Кузи, требовался для жизни. И частенько можно было наблюдать, как, усевшись на лавочке, он тихонько подремывал после тягот трудового дня, а рядом, будто застыв в карауле, стояли верные «быки», оберегая чуткий сон смотрящего.
Кузю майор Чертанов знал давно. По существу, тот был едва ли не первым его клиентом и поэтому запомнился крепко. Между ними даже установилось что-то вроде товарищеских отношений, что редко бывает между ментом и вором. Но дистанция между ними существовала четкая, и сокращать ее никто из них не собирался. Похоже, что подобное бытие устраивало обоих. И вот сейчас Чертанов решил попробовать сделать шаг навстречу, чтобы пересечь установленную черту. Конечно, Кузя теперь не тот безвестный карманник, которого он помнил по старым временам, теперь он фигура заметная, но вряд ли посмеет уклониться от встречи.
Чертанов подъехал к пивной точке около десяти вечера. В это время, когда во многих заведениях двери уже закрывались, здесь шла оживленная торговля, и молодежь, с пластиковыми стаканами в руках, до краев наполненными пивом, с довольным видом расходилась по тихому скверу, чтобы в неторопливых разговорах скоротать часок-другой.
Чертанов помнил, что несколько лет назад эта точка славилась дурной репутацией, и редкий день обходился здесь без поножовщины. Но после того как ее облюбовал Кузя, драки как бы сами собой улеглись, а народ стал захаживать больше интеллигентный, при галстуках.
Как правило, Степан садился в углу пивного бара, за небольшим столиком и непременно лицом к двери. Он с интересом смотрел на каждого входящего, как будто хотел прощупать его глазами-рентгенами на предмет серьезной наличности.
– Какие люди! – негромко воскликнул Кузя, когда Михаил Чертанов перешагнул порог и прямиком направился к его столику. – Да это же сам Бес!
Трое парней, сидевших рядом, повернули головы. Они разглядывали подошедшего опера с любопытством, и было заметно, что немало о нем наслышаны. Один из парней был Чертанову знаком – Резван Мугаметов собственной персоной. «Интересно, что сутенер делает за одним столом со смотрящим?» – подумал Чертанов, но вслух своего удивления, разумеется, не выразил и вообще не показал, что они с Мугаметовым знакомы.
– Не занято? – Михаил показал на свободный стул.
Кузя лишь хмыкнул:
– Скромно ведешь себя, гражданин начальник, на тебя это не похоже. Не занято, конечно. Как тебе возразишь? Ты ведь и обидеться можешь. Возьмешь и опустишь стул на чью-нибудь голову. Или будешь говорить, что с тобой такого не бывает?
Михаил тяжеловато опустился на стул.
– Почему же не бывает? Случалось, – сдержанно произнес он. – Просто расстраивать меня не надо, нервы-то ни к черту!
– Извини, начальник, пива не предлагаю, – продолжал широко улыбаться Кузя, – не так поймут.
– Не утруждай себя, я по делу, – заметил Чертанов, осматриваясь.
Степан широко заулыбался:
– А ко мне без дела никто не ходит. Так что за нужда?
– Давай поговорим с глазу на глаз.
Кузя отрицательно покачал головой:
– Не могу, начальник, не уговаривай. Что обо мне люди начнут говорить, если я с ментом шушукаться
