неведомая интонация, от которой по затылку Сарычева пробежали неприятные мурашки. – Я бы очень хотел, чтобы легенды из него не получилось. Помните, я вам сказал, что мне хотелось бы поговорить с Кирьяном лично?
– Конечно, Феликс Эдмундович, – откликнулся Сарычев.
– Теперь хочу сказать вам, что я не обижусь на вас, если моя с ним встреча не состоится. Вы понимаете, о чем я говорю?
– Конечно, Феликс Эдмундович.
Дзержинский неожиданно широко улыбнулся. Поднявшись, он протянул руку.
– Всегда приятно иметь дело с понимающим человеком.
Игнат Сарычев посмотрел на часы. Десять часов вечера. Самое время, чтобы предаться разгулу. В районе Столешникова, в гостинице «Сан-Ремо» на втором этаже шла крупная карточная игра. Это был некий заповедный островок, куда мог заявиться и уркач, и жиган. Случалось, что они играли за одним столом. Как говорится, деньги хозяина не выбирают. За карточным столом они могли улыбаться друг другу и отпускать любезности, но перемирие мгновенно заканчивалось, как только блатные оказывались за пределами заведения. Нередко игроки подсаживали на перышко недавних партнеров.
В гостинице «Ноблесс» тоже не скучали. В зале для представлений собиралась искушенная публика, чтобы поглядеть кабаре. Поговаривали, что некоторые из танцовщиц настоящие балерины. По тому, как они исполняли канкан, чувствовалось, что за их плечами сильная школа. Игнат Сарычев дважды побывал в кабаре, танцовщицы высоко задирали ноги, публике это нравилось. В конце концов, девичий хоровод сейчас непопулярен. Были в Москве места и поинтимнее, туда захаживали только с солидными рекомендациями постоянных клиентов. Таким заведением считался кабак, находящийся почти на самой окраине столицы, в Стремянном переулке. Здесь господствовали уркачи. Матерые, знавшие себе цену, привыкшие скупать за большие деньги красивых девочек охапками. Уркачей обслуживало несколько красивых и стройных официанток. От работниц других увеселительных заведений они отличались тем, что обслуживали гостей в «наряде Евы». Единственным дополнением к этому наряду служили золотые серьги и ярко-красная лента в волосах. Рассказывали, что официантками в кабаке работали активистки общества «Долой невинность». И что самое забавное, движение это объединяло представительниц едва ли не всех слоев населения. В их рядах можно было встретить как девиц из рабочих кварталов, так и самых настоящих барышень, выпускниц Бестужевских курсов. Еще одна примета нового времени. За хорошие деньги уркачи пригласили активисток поработать у них, где им предстояло осуществлять на практике провозглашенный лозунг.
Поработав с неделю, многие девушки сильно разочаровались. Как оказалось, большинство уркачей интересовала исключительно эстетическая сторона дела. Самое нескромное, что они могли себе позволить, так это посадить понравившуюся барышню на колени и похлопать ее по гладкой попке. Что поделаешь, половина из них были уже стариками. У каждого за плечами едва ли не по двадцать лет каторги. И лишь полотеры да охрана, состоящая из молодых мускулистых парней, позволяли общественницам претворять красивый девиз в жизнь.
У Игната Сарычева в этом заведении имелся свой человек – дворник. Должность не самая заметная, зато все посетители на виду. В царское время этот кабак был весьма прибыльным местом: девочек сюда доставляли из Владимирской области. Эдакая русская красота в элитном борделе! Но при советской власти многое изменилось и приходилось полагаться на местные кадры. Дворник частенько за некоторую мзду оказывал Игнату Сарычеву небольшие услуги, рассказывая о завсегдатаях заведения. А однажды он поведал о том, что в кабак иной раз заглядывает пожилой уркаган ростом с коломенскую версту. Кроме завидного роста, тот обладал нестарческой похотью и частенько зажимал официанток в самых неожиданных углах. Игнат долго хохотал, узнав по описанию своего старинного приятеля Петю Кроху.
После вступления в должность за начальником МУРа закрепили охрану. Она ему особо не докучала – ребята малоразговорчивые, незаметные, но нужно было привыкать к тому, что кто-то постоянно топает с тобой рядом. Сарычев подошел к окну. Вот и сейчас один из охранников маячил у его подъезда и встречал каждого прохожего недоверчивым, пытливым взглядом.
Через два часа должна состояться смена караула. Подойдут трое латышских стрелков. А уж эти и вовсе как будто языка лишились. Хотели установить еще один пост у самых дверей квартиры, но Игнат Сарычев категорически отказался.
Игнат надел хромовые сапоги, облачился в пеструю рубашку, поверх накинул легкомысленный жилет, какой можно было встретить только у приказчиков, и вышел на лестничную площадку. Прислушался. Затем Сарычев поднялся еще на один этаж, последний. Приоткрыл дверцу чердака, предусмотрительно смазанную в петлях дегтем, и, стараясь не скрипеть на деревянных ступеньках, поднялся на чердак. Игнат зажег спичку. В ноздри ударила поднявшаяся пыль, где-то в глубине, под перекрытиями, недовольно заворковали разбуженные голуби, а по ногам бесцеремонно прошмыгнула огромная крыса. Игнат хотел поддеть ее ногой, но она предупредительно отскочила в сторону. Вытянув узкую морду, животное злобно зыркнуло на него бусинами глаз и поспешило в темный угол.
Догоревшая спичка обожгла пальцы. Он невольно чертыхнулся, бросив ее на пол. Помещение чердака мгновенно погрузилось в черноту, и Сарычев почувствовал, как темень надавила на плечи. Игнат зажег еще одну спичку и вновь услышал недовольное голубиное воркование. В пятнадцати метрах находился люк, белевший узким проемом. Он вел в соседний подъезд. Игнат Сарычев уверенно затопал к люку, чувствуя, как под ногами хрустит битый кирпич.
Сарычев вышел на лестницу, отряхнул от серого налета брюки и, уже не таясь, заторопился к выходу.
Вечер встретил его влажной духотой. Наверняка будет дождь.
– Извозчик! – крикнул Сарычев проезжавшей мимо пролетке.
Извозчик, молодой, цыганского вида парень, всем телом развернулся на козлах и уверенно поторопил лошадку на крик.
– Тпру-у!.. Куда вас, господин?
– Гостиницу «Ноблесс» знаешь? – живо поинтересовался Сарычев, усаживаясь в пролетку.
– Конечно, сударь, – весело протянул извозчик, заулыбавшись.
Сразу было видно, что с меблированными комнатами гостиницы у него были связаны какие-то собственные приятные воспоминания.
– Погоняй туда! Да поживее, плачу по двойной!
Извозчик взмахнул кнутом, лихо присвистнул, Сарычев с некоторым интересом посмотрел на возницу.
«Мой клиент!» – улыбнувшись, подумал Сарычев. Извозчик остановился точно напротив дверей, натянул вожжи, молодцевато гикнул и, получив приготовленный «гонорар», умчался.
В дверях стоял угодливый швейцар в высоком цилиндре, лицо украшала рыжая борода, явно приклеенная. Но смотрится очень весело и придает ему какой-то бравый вид. Он чем-то напоминал молодого Деда Мороза или состарившегося Петрушку. Так и хотелось сказать ему что-нибудь веселое.
А вот рядом с ним, в точно таком же высоком полосатом цилиндре, устроился огромный мастиф. Собака сидела неподвижно. Она напоминала пародию на буржуя, каких любят рисовать пролетарские художники на своих плакатах, – откормленная, с большой головой, а с морды, напоминая дряблые щеки, свисали длинные брыли.
– Прошу вас, сударь, – доброжелательно протянул страж дверей и распахнул дверь.
Игнат Сарычев прошел в освещенный холл, посмотрел на свое изображение в высоком зеркале. В этот раз он увидел простоватого господина со щеголеватыми усиками. Где-то далеко остался строгий и требовательный начальник МУРа, теперь Сарычев напоминал скорее дешевого альфонса, завалившегося в злачное заведение, чтобы потратить деньги на низменные удовольствия.
«Что ж, пускай так оно и будет», – разгладил Игнат пальцем усики и остался доволен собственным видом.
Одернув жилет, вошел в зал. В уши ударили аккорды канкана, на сцене – десятка два девушек. Это, конечно, не «Мулен Руж», но посмотреть тоже есть на что. В глазах рябил калейдоскоп от перьев, бижутерии, всевозможных блесток. Трудно было поверить, что барышни, выступающие на сцене, наполовину обнажены.
