складочки. Никак, от натуги.
– Ты что-то слышал обо мне? – задал неожиданный вопрос Сарычев.
– Кто же о тебе не слышал? Не успел в Москву приехать, а такой шухер в Белокаменной устроил, что не приведи господь.
На лице ни враждебности, ни злобы. В общем-то, обыкновенное лицо, не придраться. Любопытство, правда, присутствует, этого не отнять.
– И что говорят?
– Порядок любишь!
Вот оно как. Странно услышать такое из уст карманника. Сарычев невольно хмыкнул:
– А кто ж его не любит?
– Вот и я об том же, гражданин начальник. Каждый сверчок знай свой шесток. Нынче в Москве от залетных и не протолкнуться. Откуда только не понаехали! Хрен их всех разберет... Со всей России приперлись! Раньше как бывало, работаешь на своем участке, где-нибудь на вокзале, и знаешь, что никто на твою территорию не сунется. А сейчас? И воронежские, и ярославские, даже из Сибири понаехали. Что же это им всем дома-то не сидится? Считают, что Москва – город хлебный, всех прокормит. Только ведь город-то не безразмерный. Ты бы шугнул, Игнат Трофимович, всех этих гастролеров, а то на кусок хлеба заработать не дают.
Видно, и в самом деле в блатном мире он стал популярной личностью, если по имени-отчеству стали величать.
– Поговорим о деле. – Хват, сгорбившись, сидел напротив Игната на привинченном к полу табурете. – Я слышал, что ты ходишь в друзьях у самого Кирьяна.
Карманник расплылся в довольной улыбке.
– Ну, ты преувеличиваешь, гражданин начальник. Кирьян-то летает высоко. Не чета нам, лапотникам. А знакомство у нас так... шапочное, как нынче говорят.
– А вот у меня другие данные. И водку вы с ним вместе пьете, и баб одних и тех же имеете.
Хват широко улыбнулся. Видно, что такой слух был приятен ему. Вел он себя достойно, без блатного наигрыша, старательно делал вид, что ситуация рядовая, словно убитый сотрудник не в счет. Казалось, что вместо смертной казни его ожидает столик в банкетном зале «Метрополя».
– Случалось, лукавить не буду. А только дружбы я с ними особо не водил. Не тот калибр... Я-то все больше с щипачами да с майданниками, а он с паханами знается.
– Милиционера за что убил?
Мишка Хват слегка приуныл, но не растерялся:
– Вышло так... не хотел я его валить. Мог бы и пожить еще... Но, видно, судьба. Да и мне-то, видно, недолго ждать.
А в глазах все-таки теплится надежда пополам с тоской. Нет, ты, парень, не из железа. И жить хочется, как хотелось убиенному тобой парнишке. И мысли в голову лезут разные: считает, что недоел и недопил, знает, что и баб могло быть куда больше. А сейчас все это как бы в прошлом, несмотря на то, что еще жив.
Вот отсюда и тоска, и надежда в глазах.
– Не обещаю, что могу тебе помочь, но у тебя есть небольшой шанс... Все зависит от того, как пойдет наша беседа. А потом, у меня просто нет времени на долгие разговоры. Дела, знаешь ли, – развел Сарычев руками. Потом он взял песочные часы и спросил: – Тебе известно, зачем я держу на столе вот эту штуковину?
Хват лишь презрительно поморщился:
– Откуда же я могу знать?
– Сейчас объясню, – терпеливо проговорил Игнат Сарычев. – Эти часы я держу для особо несговорчивых. Песка в них ровно на одну минуту. Если за это время ты не скажешь мне, где прячется Кирьян Курахин, можешь прощаться с жизнью. Застрелю! – вытащил Сарычев наган.
– Не посмеешь, начальник. Блефуешь! Где это такое видано? Для этого мотив должен быть.
– Однако, я смотрю, ты умных словечек нахватался. Впрочем, я всегда считал, что в щипачах самый грамотный народец обретается. Только, чтобы застрелить тебя, мне не нужно подбирать какого-то мотива. Скажу, что ты накинулся на меня и я вынужден был пристрелить тебя в пределах самообороны.
– Не поверят, – отрицательно покачал головой Мишка Хват. – Меня в уголовке малость знают. Не мой стиль!
– Хм... Хватило же тебя, чтобы пристрелить одного из наших. И потом, мне ничего не нужно будет доказывать, мне поверят. А в силу твоей полнейшей неподвижности ты даже не сумеешь возразить. Итак, твое время пошло, – Игнат Сарычев перевернул песочные часы и с интересом взглянул на карманника.
Бровь Мишки дрогнула, он немигающим взором уставился на песчаную струйку, остро осознавая, что это убегает его собственная жизнь.
– Хорошо... Взял ты меня, начальник! – негромко объявил Хват, не выдержав напряжения. – Я скажу, только, бога ради, не выдавайте меня. Сделайте так, как будто вы сами догадались.
– Это наша работа, – сдержанно заметил Сарычев и положил часы горизонтально, давая понять, что для щипача время остановилось. – Итак, я тебя слушаю. Ты появился в пивной не случайно?
– Верно, не случайно, – боднул пространство тяжелым подбородком Мишка Хват. – Кирьян в это время в пролетке сидел. У него татарин один за извозчика. Шайтаном зовут. Почуял Кирьян, что в этом вертепе что-то не так. Вот и отправил меня узнать, чисто ли. И прав был!.. Тут такое дело завертелось, – обреченно махнул он рукой.
– Где сейчас может быть Кирьян?
Глаза у Мишки Хвата были цвета перезрелой голубики. А волосы необыкновенно черные, будто бы перепачканные в саже. Взгляд его на мгновение вильнул и вновь окреп.
– Если где и быть ему, так это на Таганке, в Тетеринском переулке. Дом на углу. На хате залег. О ней мало кто знает. Когда в Москве шухер поднимается, он всегда туда ложится.
– Проверим, – сказал Сарычев и бросил песочные часы в ящик стола.
– Мне в отказ идти не с руки.
– Дежурный! – громко крикнул Сарычев, а когда в кабинете появился русоволосый парень в гимнастерке, произнес: – Уведи!
Через час в кабинет вошел Петр Замаров. Сарычев внимательно взглянул на вошедшего – опрятен, подтянут, вот только на шее золотая цепочка. Один перстень носит, другой – золотой крест. Не уголовка, право, а какой-то аристократический салон.
– Где Бродников переулок, знаешь?
– Это там, где свечная фабрика? – уточнил Замаров.
– Верно. Возьми людей, понаблюдайте за угловым домом. По нашим данным, там блатхата жиганов, и в ней скоро должен появиться Кирьян. Я тоже там буду. Да, вот еще что, сними ты эту цепочку! Что ты, фрейлина императрицы?
– Хорошо, – нетвердо пообещал Замаров.
– Выполняйте! – распорядился Сарычев.
– Есть, – щелкнул каблуками Петр.
В Москве Петя Кроха проживал в Дербеневском переулке в небольшом двухэтажном деревянном домике, напоминающем большой сарай. Рядом с ним, в соседней квартирке, обитал отставной дворник, который, в память о былых доходных годах, продолжал носить черный картуз с лакированным козырьком и темно-синий жилет. Всякий раз, когда старый уркаган поднимался к себе в квартиру, дворник подозрительно смотрел на него и никогда не здоровался, словно был свидетелем всех безобразий Петра Крохи.
Место было темноватым, и старик не без опаски подходил к своему дому. Чаще всего он приезжал на извозчике, останавливаясь в двух кварталах, из боязни засветить свою берлогу. И подходил к ней не сразу, а кружил, словно акула вокруг добычи. В этот раз он проделал то же самое. Подождав, пока извозчик отправится в обратную дорогу, заторопился к дому. В этот раз его томило тревожное предчувствие. А своей интуиции он доверял всегда. Именно она позволила ему избежать многих неприятностей. Так, например, два
