пацаны, я тебе скажу. Бля буду, путевые. Особенно Лис.
– Верю. – Кулагин машинально подхватил со стола наполненную Вершинским рюмку. – Только со шмалью к ним больше не суйся. Понял? Сам хоть обкурись, а мне торчки вместо киллеров даром не нужны. Сечешь поляну?
– Заметано, братан. – Горшаков хлопнул друга по плечу.
За столик вернулся Левинсон. По его лицу было видно, что своей вылазкой он остался крайне доволен.
– Перепихон кого интересует, пацаны? – Он без раздумий опорожнил свою рюмку и тут же сунул в рот маринованный огурчик. Захрустел. – Галку я уже подписал, а у нее, вон, две подруги бесхозные маются. Галка сказала, что это честные давалки. Так что дело – верняк! Леньке не предлагаю. Он у нас человек почти семейный. А ты как, Толян? Пишешься? Темыч?
Горшаков отрицательно покачал головой.
1993 год. Верхний проспект
Грязная работа
– Он?
– Вроде он. Глянь еще раз на фотку.
Копнин выудил из-под плаща портмоне, раскрыл его и достал из бокового отделения небольшую любительскую фотографию.
– Посвети, – просил он.
Мазитов щелкнул зажигалкой. Копнин всмотрелся в изображение, затем поднял глаза и еще раз оценил пожилого мужчину в сером пальто, садящегося за руль белой «Волги».
– Точно он. Стопудово!
– Тогда погнали.
Михаил Игнатьевич Тарасов, вот уже на протяжении нескольких лет бессменно руководивший новоречинским подшипниковым заводом, скрылся в салоне автомобиля, а буквально через минуту его «Волга» плавно тронулась с места. Мазитов направил «шестерку» следом. Обе машины покатили по Верхнему друг за другом. На пятом по счету перекрестке Тарасов свернул влево. Мазитов повторил его маневр. Копнин бросил беглый взгляд в боковое зеркало. Улица была пустынной и слабо освещенной.
– Давай.
Мазитов резко ударил по газам. «Шестерка» настигла впереди идущую «Волгу» за считаные секунды и врезалась передним бампером ей в зад. Скрежет металла разрушил вечернюю тишину безлюдной улочки. Обе машины остановились.
– Молоток, – похвалил напарника Копнин и, распахнув пассажирскую дверцу, вышел из салона.
Мазитов неторопливо последовал за ним, по-медвежьи переваливаясь с ноги на ногу. Тарасов выскочил из своей «Волги» как черт из табакерки. Из разбитого носа тянулась тоненькая струйка крови, глаза горели безудержным безумием.
– Вы что ж, скоты, делаете? – голос директора завода дребезжал, словно треснувшая металлическая рама. – Совсем, что ли, совесть потеряли? Или шары залили и не видите ни черта? Вы угробить меня вообще могли, придурки!
– Здорово, дядя, – легким движением руки Копнин поправил на шее белоснежный шарф и остановился напротив Тарасова, глядя на своего визави с игривым прищуром. – Ты чего так распылился? Тачку жалко?
Что-то в его голосе заставило Тарасова осечься, и уже готовая сорваться с его уст следующая оскорбительная фраза так и осталась невысказанной. В маленьких бесцветных глазках мелькнул испуг. Он машинально отступил на шаг назад. Копнин широко улыбнулся.
– Не жалей, дядя, – все так же развязно и игриво продолжил он. – Не стоит того твоя колымага. А вот себя самого пожалеть стоит. Ты же вроде еще не старый, а жизнь свою прожил зазря. Оглянись!
Тарасов оглянулся. Копнин и Мазитов дружно рассмеялись.
– Кретин, – вынес свою оценку Илья. – Это образное выражение. Типа оглянись на прожитые годы. У тебя совсем чердак не работает, что ли?
– Что вам от меня надо?
Глазки Тарасова беспокойно забегали по сторонам. Он лихорадочно искал какой-нибудь поддержки, но взяться ей было неоткуда. Улица по-прежнему оставалась пустой и безлюдной. Единственное спасение было в немедленном бегстве. Михаил Игнатьевич уже прикидывал, куда бы ему сподручнее было рвануть, но Мазитов легко прочел ход его мыслей. В руке у Ильи появился пистолет с черным вороненым дулом. Смертоносный зрачок уставился Тарасову прямо в грудь.
– Встань на колени, урод! – последовало грубое предложение.
Если бы освещение на улице было не таким тусклым, штатные киллеры Кулагина смогли бы заметить, как лицо Тарасова залилось мертвенной бледностью. Страх в глазах не просто имел место, он в них буквально плескался.
– Да вы чего, ребята? – пролепетал Михаил Игнатьевич. – Я же это… Не всерьез. Да черт с ней, с машиной…
– На колени! – повторил Мазитов.
Тарасов понял, что пистолет может выстрелить в любой момент. Решимости у человека, в чьей руке он находился, было хоть отбавляй. Мужчина покорно опустился на колени, но при этом предпринял новую попытку достучаться до здравого смысла своих собеседников:
– Это же вы виноваты, а не я… Но, если что, я готов заплатить. Деньги у меня есть. Не здесь, правда… Дома. Но есть. Я дам столько, что вам на две такие машины хватит… Только не убивайте!
– Обосрались нам твои машины, – Мазитов поморщился. – Мы тут совсем по другому поводу.
– По какому?
Копнин уже обогнул стоящую на коленях жертву и зашел ему за спину. Тарасов не мог видеть, как в руках Виктора появилась стальная леска. Копнин неторопливо намотал ее на кулаки и кивком подал знак подельнику.
– Урок мы хотим тебе преподать, – не опуская пистолета, Илья шагнул вперед. – К сожалению, последний в этой жизни.
– Я не…
Договорить Тарасов не успел. Копнин набросил ему леску на шею, и Михаил Игнатьевич почувствовал, как у него резко перехватило дыхание. Горло сковало приступом боли. Он вскинул вверх обе руки и попытался вцепиться в леску пальцами. Но Копнин знал, что делает. Упершись коленом Тарасову в спину, он развел кулаки в разные стороны. Глаза директора подшипникового завода полезли из орбит. Мазитов склонился к нему.
– Никогда! – по-змеиному прошипел он. – Никогда нельзя посылать на хер приличных людей. Врубился, мудак?
Но Михаил Игнатьевич уже вряд ли слышал его. Перед глазами у него все плыло, руки безвольно опустились. Секунду спустя Тарасов натужно захрипел, а еще через мгновение его тело забилось в конвульсиях. Мазитов спрятал пистолет под курткой.
Безжизненное тело Тарасова обмякло, и только после этого Копнин снял с его шеи стальную леску. Жертва упала лицом вниз.
– Готов, – констатировал Виктор и без того очевидный факт.
– Отлично. Поехали.
Мазитов развернулся и зашагал обратно, по направлению к «шестерке». Копнин сплюнул себе под ноги.
1993 год. Приемная директора подшипникового завода
Предложение
Лишайников беспрепятственно прошел в конец коридора мимо всех кабинетов и остановился перед приемной директора завода. Рядом с входом висела пожелтевшая от времени табличка с фамилией еще прежнего директора Тарасова. Левее – график приемных часов. Не вчитываясь, Лишайников пробежал глазами по всем надписям и уверенно толкнул дверь от себя.
Перед входом, около большого настенного зеркала, стояла секретарша. В одной руке у нее была пачка
