В самой Казани тоже было не все спокойно. Карачи недовольно роптали:
– Этот крымский улан Кучак из захудалого рода мнит себя наследником Батыя! Он казнит и милует, от нашего имени отсылает и принимает послов. Он ведет себя так, будто Большого Дивана не существует вообще. Наступит время, когда он захочет распоряжаться и ханскими сокровищами! А что же тогда делать нам? Разве не мы, карачи, настоящие хозяева ханства?
Но раздражение карачей к Кучаку меркло перед лицом еще большей опасности – царем Иваном.
Сююн-Бике писала Девлет-Гирею и «светлейшему брату и господину» султану Сулейману, умоляла не отказать в помощи. Сулейман Законодатель на письма «своей сестры» отвечал всегда исправно. Он обещал, что не отступится от нее и поможет в борьбе с неверными, даст пороха и много пушек.
Из Бахчэ-Сарая от хана Девлет-Гирея тоже пришел ответ, в котором он обещал помочь, чем может. А через день от восточного соседа – тюменского хана Махмуда – прибыл гонец, который обещал по первому зову бике прислать подмогу – тьму всадников.
Молчал только мурза Юсуф. Или, быть может, он так привязан к урусскому царю Ивану, что не осмелится поддержать даже дочь? Сююн-Бике написала злое, полное оскорблений письмо, которое и отправила в Сарайчик.
– А на словах передайте отцу, – наказала она послу, – пусть же он вспомнит, что когда-то был большим воином!
Совет в ханском дворце
Весной, в самое половодье, когда водой была залита вся пойма, от черемисского князя пришла весть, что урусские струги идут вниз по Волге и скоро будут у стен Казани. Но до столицы они не дошли. Флот остановился у Круглой горы, и урусская армия расположилась здесь лагерем.
Второй гонец прибыл в Казань через несколько дней, он встал на колени перед Сююн-Бике и рассказал все, что видел:
– Шах-Али высадился со своими уланами на Круглой горе, а с ним стрельцы урусского царя Ивана. Их очень много! Они привезли с собой пушки, пищали, в бочках порох, а затем стали ставить город!..
Брови красавицы гневно дрогнули:
– А что же сделал черемисский мурза Махмутек, чтобы прогнать со своих земель неверных?!
Гонец остался стоять на коленях перед величием Сююн-Бике. Он смотрел на ее расшитые бисером туфли, красные атласные шаровары и не мог набраться мужества, чтобы посмотреть ей в лицо.
Наконец гонец осмелился распрямить спину.
– Мурза Махмутек встретил урусов недалеко от Круглой горы. Но что он мог сделать против них с одними только стрелами?! Мурза Махмутек вынужден был уступить свою землю!
– Но почему же он не позвал на помощь других мурз? – хмурилась бике.
– Ты же знаешь, ханум, что Круглая гора проклята Аллахом и не много найдется охотников, чтобы ступить на нее! Там обитают шайтаны, и каждый из мусульман, кто ступит на эту землю, после своей смерти тотчас попадает в ад!
– Ступай! – махнула рукой Сююн-Бике.
Гонец пятился на коленях, потом уже у самой двери поднялся на ноги и, поклонившись ханум, вышел.
В тот же день в ханском дворце состоялся совет, где присутствовали все казанские карачи. Сумел подняться с постели и больной Кулшериф. Поддерживаемый имамами, он вошел в зал.
– Да хранит тебя Аллах еще многие и многие годы, уважаемый сеид! Здравствуй долгие годы, Кулшериф! – приветствовали его карачи.
– Аллах акбар! – отвечал сеид. – Мир дому вашему!
Вслед за ним в сопровождении Кучака вошла и Сююн-Бике.
Карачи дружно поднялись со своих мест. Казанская госпожа села на трон. Следом за ней удобно расселись на подушках и карачи. Кучак сел подле Сююн-Бике. Карачи переглянулись: «Пройдет время, и улан захочет со ступеней трона перебраться на его сиденье!»
Первым заговорил Кучак:
– Надо выбить гяуров с Круглой горы! Они строят на нашей земле город.
Казанцы напряженно молчали. Каждый думал об одном: «Он уже мнит себя ханом и осмеливается говорить раньше своей госпожи! Это сегодня… А что же будет завтра?! Вот уже и Казанскую землю он называет своей!»
Кучак обвел присутствующих цепким взглядом. Карачи умело отводили глаза в сторону. Только Кулшериф смотрел прямо перед собой. «Ничто не страшит, кроме суда Всевышнего!»
А улан, не замечая общей настороженности, продолжил:
– Гяуров сейчас много, но когда они построят город, то их будет еще больше!
Кучак встретил взгляд сеида, и ему сделалось не по себе. Некоторое время они смотрели друг на друга, и улан, преодолевая внутреннюю дрожь, спросил:
– Ты что-то хотел сказать, уважаемый сеид?
– Да, хочу! Не забывайте, мусульмане, что эта земля проклята! И каждый, кто на нее ступит, не сможет замолить этот грех даже в аду!
– Но от Круглой горы полдня пути до Казани! Мы вынуждены будем отбить у царя Ивана эту гору, иначе нам несдобровать! – настаивал улан.
– Гяуры не задержатся там! – резко возражал Кулшериф. – Вот увидите, правоверные, Аллах пошлет на них свой гнев! Он уничтожит их корабли, разметает по Казанской земле бревна, которые они привезли с собой, а их самих уничтожит!
– Ты заблуждаешься, Кулшериф, ничего такого не произойдет! Они построят на Круглой горе город, и Казани придет конец! Но что скажет Сююн-Бике? – повернулся Кучак к повелительнице.
– Я не хотела бы нарушить казанских обычаев, – негромко заговорила ханум. – Но у нас нет другого выхода, мы должны отправить воинство на Круглую гору, даже в том случае, если там каждый камень проклят Аллахом.
Она поднялась со своего места и, ни с кем не прощаясь, вышла. В наступившей тишине зашуршали ее атласные одежды.
Две просьбы Сююн-Бике
Ночью Сююн-Бике хотела забыться в ласках. И Кучак восторгался своей госпожой и богиней. А потом пришла блаженная истома, и женщина, мягкая и податливая, уснула на шелковых голубых покрывалах.
Утром Сююн-Бике проснулась от легкого прикосновения, так мог притронуться только мужчина – уверенно и нежно. Кучак был уже одет в казакин, в руках он держал саблю. Он не желал обидеть свою госпожу неожиданным уходом, надо проститься. Кто знает, что ждет его в долгой дороге.
– Посиди со мной немного, – попросила Сююн-Бике.
Улан покорно присел рядом.
– Ты едешь в Крым?
– Да. Меня ждет Девлет-Гирей. Я буду просить у него помощи.
– У меня к тебе будет просьба. – Женщина вдруг потянула на себя голубое покрывало. Так поступает юная наложница, стыдясь алчных взглядов престарелого господина. – Береги себя.
После утренней молитвы бике пригласила в ханский дворец Кулшерифа.
Престарелый отпрыск Мухаммеда робко переступил порог женской половины дворца, выложенной оранжевой мозаикой – цветом смирения и покорности. Сююн-Бике сидела в окружении рабынь на высоких красных подушках. Девушки, заметив Кулшерифа, прикрыли рукавами нижнюю половину лица и по знаку госпожи поспешно удалились в соседнюю комнату.
– Ты хотела меня видеть, Сююн-Бике? – Старик присел на высокий золоченый сундук, и пальцы беспокойно забегали по острому краю его крышки.
– Как твое здоровье, уважаемый сеид? – ласково спросила госпожа.
Кулшериф привычным движением ухватил кончик бороды в ладонь, а потом развел руками:
– Мы сами и наши дни целиком находятся в руках всемогущего Аллаха! Вижу я, что у тебя ко мне разговор непростой, не томись, бике, спрашивай!
– Ну что ж… Знаешь ли ты на Каме то место, что урусы называют Чертовым Городищем?
