– Нет! – отшатнулся Шах-Али, стараясь заслониться руками от глаз Сююн-Бике, которые жгли его. Собака все-таки укусила хозяйскую руку, протянутую для ласки! – Все это тысячу раз неправда! Я люблю свой народ и хочу, чтобы он был счастлив! Ты думаешь, я не страдал и не мучился, когда отправил под ятаган столько правоверных?! Все ночи я проводил в раскаянье и выпрашивал прощения у Аллаха! Хотя в чем же я виноват?! Я наказывал справедливо! Тех, кто посмел поднять руку на избранника самого Аллаха!
Руки Шах-Али простерлись к небу. «Прости меня, Всевышний, если я в чем-то был не прав!»
– Даже в том случае, если я и ошибался, только наш всемогущий вершитель мне судья! Ибо сказано пророком Мухаммедом: все, что делается, случается по Провидению и с согласия самого Аллаха! И эти вероотступники должны были пострадать для упрочения всевышней власти!
А Сююн-Бике уже перестала быть покорной женой. Она превратилась в главного обвинителя и судью. Она вершила суд над самим ханом!
– Ты обокрал Казанскую землю и отправил в дар царю Ивану сокровища из казанской казны! Так ты его отблагодарил за то, что он отнял у нас Горную сторону?
Шах-Али отступил к самой стене, продолжая оправдываться:
– Я не отдавал царю Ивану нашу землю! Он отобрал Горную сторону по праву сильного! Ответь же мне по справедливости, Сююн-Бике, разве на Свияту не пришли урусские полки и не построили там свой город?!
– Построили, – смиренно согласилась Сююн-Бике. Опять она была тихой и податливой женой. Но обвинения посыпались на Шах-Али вновь: – Ты обманываешь себя, Шах-Али! Во главе войска был ты! Ты и привел его на нашу землю! Или, быть может, я опять не права?
– Права… Но тогда я был на службе у урусского царя и выполнял его волю!
– Ты продолжаешь исполнять его волю и сейчас! Потому что ты раб его! И ханом ты сделался по его воле!
– Нет! Ханом я был всегда! Ханами были мои предки! Я господин по крови!
– Если ты хан, тогда почему же ты не хочешь отстаивать перед царем Иваном свое право на землю твоих предков?! Разве так бы поступил великий Улу-Мухаммед?!
– Это непросто, Сююн-Бике. Этим вопросом ты ранишь меня больше, нежели думаешь! Я уже послал письмо к царю Ивану, в котором попросил, чтобы он вернул мне Горную сторону. Но царь Иван ответил, что эти владения принадлежат ему по праву, так как он отвоевал их у Казани силой! С царем не стоит ссориться, Сююн-Бике! Я знаю его лучше, чем кто-либо другой! Он молод и крут!
– Вот как ты защищаешь свои земли! Ты привел урусов на земли предков и встал на ханство, чтобы разорить нас совсем! Это наша вина, что мы не смогли рассмотреть тебя раньше. Старость не пошла тебе на пользу!
Шах-Али подошел к Сююн-Бике. Долго ли ему еще терпеть?! Размахнулся. Подбородок бике слегка приподнялся. Она совсем не собиралась прятать своего красивого лица, а как будто нарочно подставила его для удара. Хан медленно опустил руку.
– Нет! Я не буду тебя наказывать. Теперь-то уж я точно знаю, кто виноват в смерти моего брата и остальных несчастьях! Теперь я знаю, откуда идут все заговоры!
– Ты не только зол, но ты еще и несправедлив. Я не собираюсь оправдываться перед тобой, но я не желала зла Джан-Али! А может, забудем наши раздоры? Мой славный муж, прости же меня! Я причинила тебе столько неприятных мгновений! Пойдем же ко мне! Я бы хотела ласкать тебя. Мы ведь не были с тобой близки, и я начинаю думать, что ты просто пренебрегаешь мной! Но ведь ты сам говорил, что я очень красива!
«Она не женщина, а настоящий шайтан!»
Ему никогда не понять эту ханум. Она меняется в настроении чаще весенней погоды.
– Пойдем со мной, повелитель, – потянула Сююн-Бике Шах-Али за ладонь.
Он почувствовал прохладу ее пальцев, и ему вдруг сделалось спокойнее.
Сююн-Бике вела его по длинным коридорам ханского дворца.
Шах-Али не смел противиться и послушно следовал за ней. Иногда Сююн-Бике оборачивалась, чтобы улыбнуться своему повелителю, и он видел ее большие темные глаза, смуглую гибкую шею. «Что же она со мной делает?! Она колдунья!»
Они вошли в ее покои. Хан впервые находился у своей жены. Сююн-Бике обнажила голову, выдернула из волос заколку, и они тяжелой темной волной разметались по ее покатым плечам и высокой груди.
Сююн-Бике взяла кувшин и налила в черпак кумыс.
– Этот напиток придаст тебе силы, – сказала бике. – Отпей же его, повелитель.
Шах-Али внимательно посмотрел на жену. Что-то в поведении Сююн-Бике заставило хана насторожиться.
– Выпей, повелитель, – настойчиво повторяла женщина. Голос ее был мягок и тверд одновременно. Разве возможно отказать этому голосу и взгляду?
Шах-Али взял из рук жены черпак и осторожно, опасаясь расплескать кумыс, поднес его ко рту. Потом так же осторожно, даже не пригубив, поставил черпак на самый край стола.
– Что-то мне не хочется. Я и так опьянел от твоей близости. – Хан хлопнул в ладоши, тут же вошел стрелец. – Пусть этого кумыса отведает раб, осужденный на смерть, – распорядился он, показывая рукой на черпак. – Пусть он повеселится перед вечной жизнью. С веселой душой легче предстать на суд Всевышнего! Скажешь ему, что это подарок от самого хана.
Стрелец обеими руками, стараясь не расплескать содержимое, взял черпак и вышел.
– Ты не доверяешь мне, хан? – брови Сююн-Бике оскорбленно изогнулись. – Ты подумал, что я хочу тебя отравить?
Шах-Али попытался улыбнуться:
– Ты ошибаешься, Сююн-Бике. Ты – моя жена, и я не могу не доверять тебе! Но я прожил долгую жизнь. Она научила меня быть мудрым. На своем веку я видел немало такого, чему стоило бы удивляться. И вот поэтому я прошу у тебя прощения за это маленькое испытание.
Неслышно вошел стрелец и застыл у самых дверей с пустым черпаком в руках. Его молчаливый взгляд был обращен к хану.
Шах-Али сделал ему знак рукой:
– Подойди сюда! Расскажи же мне, как повеселился раб? Обрадовался ли он моему подарку?
– Царь, узник, испив этого кумыса, скончался тотчас. Скрючило его!
Шах-Али подошел к стрельцу и осторожно, будто сосуд еще нес в себе смертоносное зелье, взял его. Убедившись, что черпак пуст, хан вернул сосуд стрельцу.
– Бедняга. Он ведь мог прожить еще целую ночь, – спокойно заключил Шах-Али.
Ему пришло на ум напоминание Аллаха о том, что человека на его жизненном пути стерегут девяносто девять смертей. И если все-таки ни одна из этих смертей не коснулась его, то он умрет от старости. Кто знает, быть может, сейчас Шах-Али удалось избежать именно последней смерти и ему обеспечена спокойная кончина.
И хан, не повышая голоса, обратился к Сююн-Бике:
– Я не брошу тебя в зиндан! Ты не умрешь, ты будешь жить! – На широком лице Шах-Али появилась улыбка. – Я придумал тебе наказание пострашнее! Ты мне говорила, что я не мусульманин, хотя я все время оставался им! Так вот… Ты будешь крещена и уже никогда не сможешь больше молиться Аллаху! Ты будешь похоронена на кладбище под крестом вместе с неверными! Ты умрешь в забвении и бесчестии! Я лишу тебя твоей Казани! Готовься к отъезду, Сююн-Бике!
Печальная участь ханум
Иван Васильевич перечитал грамоту дважды. Казанский царь Шах-Али жаловался на коварство и лукавство своих мурз. Он писал, что карачи его слушать не хотят и чинят заговоры. Словами погаными ругают, желают бесчестия и позорной смерти. А совсем недавно супружница его Сююн-Бике отравить хотела. «Господин мой, брат мой, уважь верного раба своего! Забери от меня окаянную казанскую царицу. Только одна смута от нее идет! Мурз и уланов на мятеж подбивает, меня, мужа своего, сторонится. Да все Сафа-Гирея в молитвах поминает! Друзей его, а моих недругов подле себя держит и русские полки со Свияги прогнать хочет!»
