ты поискал бы казну, царь, в другой раз придем!
Бике отплывает
Близился полуденный час. Добром Сююн-Бике уже загружены ладьи, а ее все не было. Посыльный, отправленный за ней, скоро возвратился. Молилась бике, и отрывать ее грех.
– Что ж, подождем еще, – решил князь. – Царица она.
Наконец из ханского дворца вышла Сююн-Бике, и было видно, что предстоящее расставание для нее беда большая. Больно уж худо выглядела. С лица сошел прежний румянец, оно было белым и, казалось, предвещало грядущее небытие. И виделось князю – вот сделает царица еще шаг и упадет на дорогу. Быть может, и упала бы, не будь рядом с ней служанок, которые поддерживали под руки свою госпожу.
Бывшего хана, младенца Утямыш-Гирея, на руках несла нянька. А хан не плакал и ручонками тянулся к серебряным бляхам на рубахе служанки. Разве он знал, что лишается ханства?
Сююн-Бике отстранила рабынь и подошла к Серебряному. Надломилась в пояснице, это был поклон.
– Разреши же мне проститься, князь, со своим покойным мужем Сафа-Гиреем. Он лежит в ханской усыпальнице и супругу свою дожидается.
– Иди, царица, простись, – не смел отказать Серебряный.
В ханскую усыпальницу Сююн-Бике вошла одна. Здесь было прохладно и тихо. У восточной стены мечети стояло несколько надгробий – здесь покоились все казанские ханы. Немного поодаль, будто избегая тесного соседства, лежал Сафа-Гирей.
Сююн-Бике подошла к могиле любимого мужа и упала лицом на каменную плиту. Тяжко под ней хану, не выбраться.
– Милый мой господин Сафа-Гирей, – наполнились глаза бике слезами. – Встань же из могилы, посмотри на свою бедную, горемычную Сююн-Бике, которую ты любил больше всех своих жен! Взгляни на несчастного сына своего Утямыш-Гирея, которого ты хотел видеть ханом. Ему вместо этого предстоит тяжелая судьба узника на далекой чужбине! А твоя старшая жена уже не хозяйка на земле Казанской, а пленница! Разве ты этого хотел для нас? Почему же так рано закатилась твоя звезда? Ты бы мог заступиться за свою жену и сына! Аллах, молю и заклинаю тебя, почему же и ты не заступишься за бедную вдову и сироту?! Почему же ты отдаешь нас в руки неверных?! Сафа-Гирей, муж мой, выйди из могилы или возьми меня к себе!
Своды мечети надрывались от женского плача. Сююн-Бике рвала на себе волосы, исцарапала в кровь лицо, а потом, обессиленная в своем неистовстве, упала на холодную мраморную плиту.
Князь Серебряный осторожно вошел в усыпальницу и остановился около бике.
– Государыня, – приподнял он женщину за плечи, – не тужи! Ведь не на бесчестие же тебя отправляем! И не на смерть! На великую честь мы везем тебя к Москве, к самому Ивану Васильевичу и его жене Анастасии Романовне! Здесь ты была госпожа и там в чести жить будешь! Самодержец наш Иван Васильевич милостью тебя наградит. А что до мужа твоего касаемо… не вспомнит государь и зла!
Сююн-Бике чуть успокоилась. Уже по-доброму смотрели глаза царицы.
«Эх, хороша! – вздохнул князь. – С такой и грешить сладко. Видно, люб был ей Сафа-Гирей, если так к нему на могилу грудью припала. Утешить бы ее, да государь прознать может, что скажет тогда? Боязно!»
– А хочешь, выдадим тебя замуж за кого пожелаешь? Шах-Али стар, ты же молода и красива! Выдадим тебя за царевича по вере твоей мусульмановой.
Отстранила Сююн-Бике от себя сильные руки князя.
– Не надо мне ничего на чужой стороне.
У ворот мечети собрался народ. Стояли молча, все вместе, плечом к плечу, эмир и дервиш, казак и мулла. Все они были дети своей матери – Сююн-Бике, а какие же могут быть ссоры между братьями и сестрами?
Казанская госпожа уезжала в Москву, такова воля царя Ивана. Она подошла к повозке и на миг остановилась. За спиной раздался чей-то плач. Будто и не живую провожают, а покойницу. Каждому было ясно, что это прощание навсегда.
– Ханум, – пробрался к Сююн-Бике старик-дервиш в ветхом зипуне, – быть может, ты останешься?..
Бике видела и не видела старика. Туман застилал глаза. Сейчас важно не разрыдаться, пусть казанцы запомнят ее гордой и спокойной.
Собравшиеся молчаливо ждали ответа.
Сююн-Бике же смотрела куда-то поверх голов. Дорога вела на запад. Неужели ее судьба закатится в чужой стороне, куда заходит солнце?
Бике молча села в повозку, и кучер-стрелец огрел застоявшихся лошадей.
Правоверные еще некоторое время смотрели вслед, пока пыль и расстояние совсем не скрыли от них казанскую госпожу.
– Сююн-Бике покидает нас! – вдруг прозвучал чей-то голос. И толпа взорвалась.
– Правоверные, Сююн-Бике покидает нас! Сююн-Бике увозят в Москву!
– Проклятые гяуры хотят отобрать у нас госпожу!
– Отобьем бике у неверных!
– Заступимся за ее честь!
Народ прибывал. Отовсюду – из близлежащих домов, с базаров к мечети – сходились люди: карачи в камзолах, усыпанных жемчугом, дервиши в рваных халатах, казаки в длинных холщовых рубахах. Все были у ханского дворца!
Толпа в едином дружном порыве, выкрикивая обидные ругательства, двинулась в сторону Казань-реки. Туда, куда стрелец-кучер умчал Сююн-Бике.
– Правоверные! – остановил толпу всем знакомый голос. – Что вы делаете, мусульмане?! Вы накличете на себя беду!
Все его предки были сеидами, в жилах Кулшерифа течет святая кровь пророка. И действие этой крови на мусульман он не раз уже проверял.
Его услышали. Сеид увидел, как замешкались первые ряды, крики стали тише, только в середине толпы продолжали неистовствовать.
– Мусульмане! Не слушайте его! Отобьем Сююн-Бике у неверных! Заступимся за ее честь!
Неужели потомок пророка бессилен? И если он будет втоптан сейчас, то ему уже никогда не подняться, как не поднимется скошенная трава.
– Остановитесь же, мусульмане! – преградил сеид казанцам дорогу. – Разве время сейчас проливать кровь?!
Толпа замерла. Кровь пророка опять помогла.
– Во имя Аллаха нашего, милостивого и милосердного, заклинаю вас, остановитесь! – Кулшериф простер к народу руки. – Здесь, в Казани, несколько тысяч стрельцов, у берега реки тоже стоит полк. А в Иван- городе – тьма! Так стоит ли проливать кровь детей ваших?! Не время… А сейчас давайте простимся с нашей госпожой!
Никто уже не кричал, не требовал мести. Толпа медленно пошла в сторону реки. А сеид затерялся в толпе правоверных.
Повозка с бике подъехала к самой воде, где слегка покачивались на волнах ладьи.
Подошел князь Серебряный:
– Не бойся, государыня, все будет миром. Вот твой струг золоченый. Царский! От ветра и дождя стеклом тебя укроет.
– Не ладья это… Клеть золотая, – был ответ. – Помогите мне сойти.
Холопы почтительно поддержали ее под руки, князь Серебряный взял коней под уздцы. Не брыкнулись бы резвые! Пусть царица спокойно на землю ступит.
Сююн-Бике сошла на траву, которая уже была примята осенним дыханием. Пожелтело вокруг все. Поблекло. К берегу все подходил народ, спускался со склонов темными живыми ручейками. Вокруг себя она видела знакомые и незнакомые лица. Хотелось запомнить всех. Навсегда. Опять на глаза набежала печаль, и Сююн-Бике смахнула ее с лица широким рукавом.
