А по-другому не бывать.
– Царь Иван, если не желаешь отдать нам Горную сторону, так хоть позволь нам собирать с нее ясак, как отцы наши поступали, – взмолился Чура Нарыков.
– Нет, князь, не уступлю я вам с Горной стороны ни одной деньги.
– Дай же клятву, царь, что не будешь воевать других земель ханства! – требовал Чура.
Иван Васильевич величаво преодолел последнюю ступень к трону и сделался выше еще на голову. Разве досягаем он на этой высоте! Невзначай распахнулся халат, и золотом блеснул в глаза послам панцирь.
– Передай казанскому царю Шах-Али, что клятву такую я дам только тогда, когда укреплю Казань многими своими воинниками.
Мрачные мысли
Шах-Али с годами делался все подозрительнее. Он сомневался в своих мурзах и эмирах и, выходя к ним навстречу, думал о том, что каждый из них готов воткнуть ему кинжал в спину. И дряхлеющее тело от нежданного удара оберегала кольчуга. Он вновь доверял свою жизнь стрельцам царя Ивана. День и ночь они стерегли покой хана, а удалой голос тысяцкого часто будил дворец:
– Кому сказано – крепче держать дозор! Мать твою! Царь сердиться будет!
Тысяцкий шаг за шагом обходил крепостные стены, всматривался в помятые лица стрельцов.
– Вот я тя!.. А ежели татарва налетит! – сотрясал он перед носом задремавшего молодца волосатым кулаком, словно могучей палицей. – Отоспишься тогда!
Шах-Али тревожила старость многими хворями, которые просыпались в нем неизменно по вечерам. В бессонные ночи он выходил на крепостные стены и подолгу созерцал темные дали. Только иной раз мерцали факелы, скупо освещая пробегающую под окнами дорогу, а то вырывали из темноты кусты можжевельника, чьи ветки напоминали крючковатые пальцы шайтанов.
Нигде ему не спалось так безмятежно, как в родном Касимове.
«Все казанцы замышляют против меня зло, – думал Шах-Али в который раз. – А что, если бросить все? Много ли теперь мне надо? Я свое пожил, отстрадал. Дожить бы спокойно старость, меня уже ничто не может взволновать на этом свете. Казань?.. А нужна ли она мне, когда ангел смерти летает настолько близко, что я слышу его дыхание. По ночам он даже задевает крылом мое лицо, и душа уносится далеко от этих мест».
Еще задолго до первой утренней молитвы Шах-Али потревожили боярин Хабаров да дьяк Выродков. Хабаров не по случаю одет празднично: поверх кольчуги красный княжеский плащ, перехваченный золоченым поясом, на ногах татарские сапоги. Дьяк Выродков, напротив, в старом засаленном кафтане, а из-под помятого треуха во все стороны торчали слипшиеся волосы.
– Слово государево нарушаешь, Шах-Али. Ох, смотри, царь, отпишем мы государю-батюшке, что мятежных татар покрываешь и город не хочешь русской ратью укреплять. Не пожалует тогда тебя Иван Васильевич, – сурово глаголил боярин Хабаров.
Шах-Али выглядел безмятежным. Он был слишком стар, чтобы его волновала собственная судьба. Казанский хан не видел большой беды даже в том, если раньше срока предстанет перед Аллахом.
– А еще казанцы плененных прячут. Нехорошо, царь, – пристыдил хана дьяк Выродков.
– Освободить плененных урусов не в моей власти. Если сегодня я освобожу их, то завтра против меня поднимется вся Казань. Вот тогда не усидеть мне на троне.
Дьяк Иван Выродков приподнял шапку и внимательно посмотрел на хана, словно хотел дознаться до его тайных мыслей.
– А уж не надумал ли ты управлять Казанью на свой лад?
Безразличие – непременный спутник старости, но Шах-Али умело скрывал свое равнодушие от окружавших вельмож. Однако хан понимал, что далее притворяться невозможно. Для себя он давно определил, что его место не в дорогих ханских покоях, а в мечети на молельном коврике. Но кровь чингизидов противилась его желанию.
– Я знаю про наказ великого московского князя, – возразил Шах-Али, – но, чтобы исполнить его волю, мне придется отрубить головы всем казанским эмирам и мурзам. А среди них много таких, которые считают себя слугами царя Ивана.
– Ладно, поглядим.
Мурза в костюме дервиша
Поздно вечером, когда на обезлюдевших улицах была слышна только перекличка стрельцов, в ворота дворца постучал бродячий дервиш. Тысяцкий хотел уже прогнать оборванца злым окриком, но что-то в его фигуре показалось ему знакомым. Воинник поднял над головой факел, и красный огонь осветил бородатое лицо. В руке дервиша блеснула монета.
– Пропустить его! – приказал тысяцкий. – Давно тебя царь дожидается.
Мрак опять непроницаемой маской упал на лицо незнакомца.
Дервиша проводили в покои Шах-Али. Молодая наложница втирала сок из лепестков роз в толстую спину повелителя. Только гарем был в состоянии поддерживать в хане угасающие силы.
– Ступай! – отмахнулся Шах-Али от рабыни, и она, не стесняясь слепящей белизны своего тела, скрылась за занавесью. – С чем ты пришел на этот раз? Что затевает сеид?
У султана Сулеймана всюду были уши. Он не доверял даже ближайшим визирям, и к каждому из них был приставлен соглядатай, который сообщал о любом шаге своего подопечного.
Шах-Али поступал по примеру султана и знал о казанских сановниках почти все, от его пристального взора не укрывалось даже пополнение их гаремов молоденькими наложницами.
– Мне нелегко было добраться до тебя, хан. Сеид стал очень подозрительным, мне пришлось даже поменять свой обычный наряд, – произнес Бурнаш, один из немногих мурз, кто еще поддерживал казанского хана. – Тебя ждут большие огорчения, господин. Ты слишком доверчив. Долгая жизнь как будто не научила тебя отличать врагов от друзей. Против тебя зреет заговор. И в числе главных мятежников люди, которых ты считал своими близкими друзьями.
– Кто они?
– В первую очередь это Чура Нарыков и Нур-Али Ширин. Ты отправил Чуру в Москву, чтобы уговорить царя Ивана вернуть нам Горную сторону, а эмир ведет с урусским царем переговоры, чтобы тебя с престола сместить. Твоя власть обречена, хан! Но это еще не все. Народ не любит тебя, Шах-Али, и какое бы зло ни совершилось в ханстве, все – и жалкие дервиши, и знатные карачи – обвиняют в этом тебя.
Шах-Али слушал, прикрыв глаза. Предательство приближенных и ненависть народа его уже не удивляли. А звезды отвернулись от него еще раньше, чем люди. На небосклоне придворный звездочет рядом с его звездой разглядел темное пятно.
Шах-Али открыл глаза и перебрался на трон. Здесь он чувствовал себя куда увереннее, чем на жестком сундуке.
– Ступай через эту дверь, – указал хан на темный угол комнаты. – Подземный ход выведет тебя из дворца. Постой!.. Открой этот сундук и возьми столько золота, сколько посчитаешь нужным.
Бурнаш покачал головой.
– Что тебе нужно, если не золото? – нахмурился Шах-Али.
– Ты не обделял меня своими милостями, господин, но мне интересно знать, как ты поступишь с мурзами-изменниками?
– А как, ты думаешь, я должен поступить со своими врагами? – в раздражении отвечал Шах-Али.
– У тебя есть возможность избавиться сразу от всех своих недругов.
– Говори.
– Скоро Ураза-байрам [71], ты можешь пригласить их на пир и уничтожить. Вот тогда смута в Казани пропадет навсегда.
«А этот мурза умен, только шайтан мог додуматься до такого!»
– Я подумаю об этом.
Ураза-байрам
В канун праздника Ураза-байрам в Казани был подготовлен большой стол. За неделю до назначенного часа со всех отдаленных окраин ханства в главный город государства потянулись званые гости. Шах-Али обещал, что места за праздничным столом хватит на всех, и горожане в открытую
