Нарушая наказ митрополита, бегали лукавые скоморохи и ряженые, звенели бубенцами и стучали в барабаны. Спешили от одного дома к другому.
– С крестником вас!
Ряженые надевали забавные хари и заглядывали в окна. И иной раз, позабыв про святой праздник, с перепугу чертыхнется иной православный:
– Тьфу ты, что за дьявол!
А ряженые уже бежали к следующему дому, предупреждая о состоявшемся крещении звоном серебряных бубенцов.
Чура Нарыков вышел во двор и с интересом разглядывал ряженую толпу. Видеть такое приходилось впервые. Он улыбался во весь рот, глядя на развеселые и удалые толпы веселящихся скоморохов.
– Эй, басурман, – окликнул его кто-то в проходящей толпе, – пойдем с нами!
– У меня своя дорога, – улыбнулся эмир и пошел в сторону татарского подворья.
На следующий день после завершения святок Иван Васильевич принимал казанских послов. Царь был в ярком кафтане, с жезлом в руках. В сей час самодержец выглядел особенно торжественно.
– Царь Иван, – поднял голову Чура Нарыков на молодого государя. – Земля Казанская повелела мне сказать, что Шах-Али предать тебя хочет. Желает он побить всех твоих стрельцов и самому на Казани повелевать. Позабыл он твою доброту и ласку, когда жил подле тебя на касимовском ханстве.
Чура умолк и стал терпеливо дожидаться, что ответит государь Иван Васильевич.
В царскую переднюю величаво ступил митрополит Макарий. Он чуть склонил седую голову перед юным государем, признавая его право повелевать, и, не удостоив басурман вниманием, присел на лавку.
– Поди разберись, кому верить. Шах-Али – пес старый, а ты, видать, похуже его будешь, вон глаза какие хитрющие, – простовато заметил самодержец.
Нахмурился Чура Нарыков:
– Свел бы ты, царь Иван, с Казани своего раба, а вместо него боярина поставил. На том тебе вся Казанская земля челом бьет.
– А если я вас не пожалую?
– Если не пожалуешь… Тогда казанцы будут добывать хана из других земель.
– За что же вы царя-то своего не любите? – допытывался Иван Васильевич. – Он вам Богом посланный.
– Хан Шах-Али жесток и мстителен. Он не любит народ, которым управляет. Казанский хан казнил многих знатных эмиров и мурз, а их золото забрал себе, – обвинял Чура Нарыков. – Наших жен и дочерей он забирает к себе силой, как будто ему не хватает собственного гарема.
– Государь, – заговорил Макарий. Его слова были глухими, будто раздавались из склепа. – А быть может, уступить нам казанским послам. Почему бы в Казани не быть ханом русскому боярину, тем более если того желают казанцы? Старый пес – всегда ленивый пес.
Не ожидал Чура Нарыков найти в лице митрополита поддержку и, ободренный, продолжил:
– Если государь еще и земли нам пожалует на Горной стороне, что отняты были, тогда мы сами распахнем врата перед русским князем. Все мы будем во власти царя Ивана, пусть же он распоряжается, кому в городе быть, а кому на посадах сидеть.
– Что-то уж больно быстро град свой сдавать желаете, – разлепил царственные уста Иван Васильевич. – А на кого ясак собирать станете?
– Ясак с казанских земель будем собирать на тебя, государь, – заверил Чура Нарыков. – Все в твоей власти, царь Иван. Жалуй, кого считаешь нужным, и казни всякого, кто против твоей воли встанет.
– А если Шах-Али противиться станет?
– Если не согласится… Тогда пускай царь Иван прикажет своим стрельцам ехать обратно, хан Шах-Али сам убежит из Казани.
Фирман царя Ивана
В лютый февраль через Благовещенские врата из Москвы отъехал санный поезд и, попирая полозьями хрустящий звонкий настил, заспешил по Казанской дороге. Алексей Адашев ехал в теплом возке, укутавшись в мохнатую овчину. Он вспоминал напутственные слова государя:
– Казанцы все по-своему норовят сделать, лукавы не в меру. Ты Шах-Али скажи, чтобы он с Казани сошел, вместо него крепкий боярин править будет. А что потом с татарами делать, – Иван Васильевич поднял глаза кверху, как бы выспрашивая совета, – авось Спаситель надоумит.
Рядом, укутавшись в длиннополый кафтан, тихо посапывал Чура Нарыков. «Спит басурман, – подумал беззлобно окольничий, – словно и дела ему нет до своего улуса. Пускай у государя обо всем голова болит».
Шах-Али встретил доверенное лицо государя радушно. Обнял окольничего за плечи, прижался щекой к его волосатому лицу и едва глянул на своевольного Чуру.
Нарыков вел себя как равный, гордо поднял подбородок и присел рядом с Алексеем Адашевым, а потом протянул фирман. Весь его вид вопил: вот тебе опала государева!
Шах-Али взял письмо, не спеша прочитал до конца, а потом проговорил:
– Стало быть, даже хана себе присмотрели… И кто же он? Русский боярин!
– Лучше русский боярин, чем такой хан, как ты, – надменно ответил Чура, потом поднялся и быстро пошел к выходу.
– Что, попало тебе, хан? – посочувствовал Алексей Адашев, когда мурза удалился. – Я бы помог тебе извести этого татарина… Да и других ворогов твоих! Вот государева грамота, она на все дозволение дает, – вытащил он из рукава скрученный свиток.
– Чего желает мой брат?
– А чего еще государю желать, окромя как покоя? Смутьяны вы все – казанцы, узду на вас крепкую надобно. Да государь-то у нас больно молод и сердцем незлобив. Жалеет он вас всех, не хочет мира нарушать. А государю моему вот что надобно: укрепи город русскими людьми, а татар в посады высели. И тогда проси у великого московского князя всего, что пожелаешь.
Шах-Али хлопнул ладонью по столу, и ваза, стоявшая в самой середине, мелко забренчала.
– Пусть государь попросит все, что угодно, но только не этого! Я мусульманин и не могу отречься от Аллаха. Казань была мусульманским юртом, таковым и останется!
Окольничий Адашев нахмурился, и брови, что крылья птицы, взметнулись:
– Ты не хочешь помочь государю, так ли я тебя понял, хан? Это мне передать Ивану Васильевичу?
– Я помогу моему брату, чем смогу… Но Казань останется мусульманским городом, – твердо объявил казанский хан.
Перед уходом
Поздно ночью в покои хана вошел дервиш. Сутулая фигура Шах-Али склонилась над столом, хан что-то писал при желтом свете фонарей.
– Шах-Али! – позвал ночной гость.
Хан слеповато сощурился на дверь и произнес:
– Проходи. Я давно дожидаюсь тебя. Я пишу письмо московскому царю, да простит он мне мою дерзость.
Гость разогнулся, и под жалким халатом дервиша показалась вышитая жемчужными нитями одежда мурзы.
– Что затевают казанские карачи?
– На днях они собрались во дворце Нур-Али и решили послать в Астрахань посольство за новым ханом.
– Вот как! Кого же они хотят?
– Не так давно в Астрахань вернулся Едигер, который служил у урусского царя. Так вот, казанские карачи хотят просить его, чтобы он занял твое местo.
Казанский господин невесело усмехнулся:
– Неужели они не могли найти себе более достойного хозяина? Хорошо, ступай, мне нужно побыть одному.
Дервиш поклонился, и у самого ворота в свете мерцающего фонаря блеснула алмазная брошь. Гость
