– Ворота мы накрепко закрыли, а татары посады повоевали и лагерем подле города стали. А опосля на следующую ночь ушли.
Стих шумный стол, все ждали государева ответа. Иван Васильевич вытер узкую бороденку, а потом, подозвав дьяка, отдал наказ:
– Пиши: государь повелел, пусть выступят по следам татар князья Щенятев, Курбский, Хилков и Воротынский. Да чтобы немедля! Я же на другой день выйду. А теперь веселись, народ!
Царь уже давно позабыл про стоявшего рядом гонца, и дьяк зашипел в ухо зазевавшемуся молодцу:
– Пошел отседова! Не видишь, государь занят!
Вестовой, потоптавшись немного подле Ивана Васильевича, попятился к сеням.
Не успели воеводы покинуть город, как в Коломну из Тулы прибыл очередной гонец. Детина спешился у каменных ступеней палат митрополита, подняв облако пыли, и заторопился вверх.
– Куда, холоп? – остановил станичника басовитый голос.
Гонец обернулся и узрел самого Ивана Выродкова.
– К государю Ивану Васильевичу, – не на шутку оробел молодец, – грамота у меня из Тулы. Татары под самым городом лагерем стали.
– Дай сюда послание! – распорядился дьяк.
Гонец послушно протянул грамоту. Иван Выродков надорвал печать и углубился в чтение.
– Ишь ты… Ого! – А потом, глянув на станичника, уважительно согнувшегося в низком поклоне, добавил: – Иди на двор, определят тебя. А потом с обратной вестью в Тулу поскачешь, – и, махнув длинными полами, вошел во дворец, а стрельцы покорно расступились, пропуская думного дьяка.
Иван Васильевич готовился к вечерне, и два рослых монаха облачали государя в парчовый кафтан.
– Государь, – осмелился нарушить священнодействие Иван Выродков, – гонец из Тулы явился, грамоту для тебя передал.
– Опять. И что же в послании? – поднял самодержец руки, пока монахи затягивали пояс.
– Татары у города Тулы стоят с ратью несметной, а еще с ними янычары турецкие. Сам царь Девлет- Гирей явился.
Царь отстранился от монашеской опеки и присел на стул.
– Не нарушать же из-за этого вечерню? Ивашка, сообщи царский наказ, пускай вечерню побыстрее отслужат, а я вслед за тобой явлюсь.
Иван Выродков поклонился и вышел из покоев государя, и уже несколькими минутами позже пономари били в колокола, которые настойчиво звали государя на вечернюю молитву. А утром следующего дня ровный строй пеших полков запылил по широкой дороге в сторону Тулы.
Штурм Тулы
Корпус янычар прибыл в расположение Девлет-Гирея на исходе дня. Издалека раздались звуки победных фанфар, а потом с пологого холма показалась гвардейская конница Сулеймана Великолепного. На ветру развевались турецкие знамена, слышались песни. Лагерь Девлет-Гирея пришел в необычайное волнение, а потом в знак приветствия хлопнула пушка.
Хан вышел из шатра и, прижав руку к груди, встретил агу янычар Рашида. Старый воин сошел с коня и приобнял любимца султана:
– От светлейшего Сулеймана я привез тебе фирман.
Девлет-Гирей приложился губами к гладкому пергаменту и, развязав атласную ленту, стал читать послание господина.
Наконец он оторвался от письма и произнес:
– Паша Рашид, ты поступаешь в мое распоряжение. Это воля самого султана. – Из гостеприимного хозяина крымский хан превратился в строгого повелителя. – Готовься к штурму, завтра твои янычары пойдут первыми.
Паша поймал холодный взгляд молодого хана. «Этот крымский вассал может пойти очень далеко. Если, конечно, позволит воля самого султана!»
Паша Рашид превратился в покорного слугу и, приложив руки к груди, склонил голову перед Девлет- Гиреем:
– Как прикажешь, хан. Моя жизнь и жизнь янычар находятся в твоих руках.
До утра в лагере крымского хана не умолкали барабаны, звучали фанфары, заливисто свистела свирель. Янычары готовились к битве – правили сабли и брили головы.
С восходом солнца, когда желтые лучи, словно робея, опалили верхушки деревьев, муэдзин позвал правоверных молиться. В лагере прекратилось всякое движение, установилась необыкновенная тишина – так замирает природа перед приближающейся бурей.
И только голос муллы будоражил тишь:
– Аллах милостивый, помоги приумножить наши владения и пошли нам скорую победу над неверными.
Стоя на молельных ковриках и обернувшись лицом на восток, турецкие гвардейцы и крымские татары с воодушевлением вторили голосу вещателя. Каждый из них знал – если придется умереть в битве, мученику будет предоставлено место в раю. Что может быть почетнее, чем смерть за веру! Солнце поднималось все более и наконец озарило своим сиянием пестрые шатры янычар. Утренняя молитва была закончена.
Янычары подкатили пушки к детинцу, и грянул первый залп. Каменные ядра, описав дугу, легко преодолевали высокие стены, в городе слышался треск ломаемых построек, раздавались крики.
Девлет-Гирей видел, как из окон башен потянулись кверху клубы сизого дыма – это по осаждавшим палил крепостной наряд. Жеребец под ханом волновался, вдыхая большими чуткими ноздрями пороховой дым, а затем вдруг протяжно заржал.
В городе над стенами крепости взметнулись языки пламени, и снопы искр опалили дружинников. Это горел двор воеводы. Раздался очередной залп, и над лугом поплыл тяжелый туман. В городе вспыхнул еще один двор, и, словно во спасение, с колокольни ударил набат.
Девлет-Гирей сумел рассмотреть под самой крышей пономаря в черной рясе. Клобук с его головы спал, а длинные русые волосья растрепались по плечам. «Пора!» – решил хан. Он махнул плетью. В ответ на царственный жест зазвучали трубы, и янычары, развернув знамена, ровным строем двинулись к стенам Тулы.
– Аллах акбар!
С холма крымский хан продолжал наблюдать за тем, как янычары, рассыпавшись по полю, преодолели глубокий ров, заполненный позеленевшей мутной водой. Первые из них уже закинули крюки и с проворностью обезьян стали карабкаться на отвесные стены. На головы штурмующих полилась горящая смола, полетели камни, стволы деревьев.
– Назад! – кричал в отчаянии паша Рашид, увидев, как лучшие воины срывались с крепостных стен. Первая атака была отбита. Девлет-Гирей ухватил рукоятку нагайки обеими руками, и та, жалобно затрещав, переломилась. Хан отшвырнул обломки, и они затерялись в густой конопле.
Остаток дня проходил в тревожном ожидании. В лагере крымских татар опять никто не спал. Как и в прошлую ночь, в диком бое надрывались барабаны, устрашая жителей полусожженного града и ободряя воинство Девлет-Гирея. Правоверные молились всю ночь, кто во спасение заблудшей души, кто прося отпущения грехов. А утром, воздав дань Аллаху, крымские татары побрили головы и повязали чалмы. Настал черед джигитов крымского хана.
Солнце, едва взобравшись на небосвод, растопило утренний туман. Его белесые обрывки долго парили над стенами, а потом растаяли и они. Взорам предстали маковки соборов, крыши теремов. Костры успели погаснуть, и только красные уголья вспыхивали иной раз на сильном утреннем ветру да серый пепел стелился по лугам.
Ханский иноходец старательно обходил кострища и, послушный воле молодого седока, остановился перед строем пеших и всадников.
Тьма Девлет-Гирея ожидала напутственного слова своего господина.
Девлет сошел с коня. Джигиты по достоинству оценили поступок молодого хана – не каждый из великих способен снизойти до обычных смертных. Девлет-Гирей медленно обходил строй, он должен был запомнить
