каждого из них, для многих огланов это последняя встреча со своим господином.
Хан сумел подавить в себе жалость, такое чувство недостойно великого повелителя. Для каждого воина смерть за Аллаха и господина – высшее предназначение.
Хан вдел ногу в стремя. Джигиты недоуменно переглядывались: «Неужели придется умирать без напутственного слова? Молод господин, близкие боятся подсказать ему, что так никогда не поступил бы его отец».
Конь нетерпеливо загарцевал под всадником. Вот сейчас хан поднимет руку, и десятки барабанов ударят бой, завоют трубы и крымские воины пойдут навстречу судьбе.
– Господин, там на дороге гонец, – вывел хана из задумчивости голос Рашида.
По широкой дороге к стану Девлет-Гирея действительно спешил всадник. Большое облако пыли длинным хвостом тянулось следом. Всадник размахивал бунчуком, издавал протяжные крики, стараясь привлечь к себе внимание.
– Алла!
Гонец натянул поводья, и конь, закусив удила, жалобно заржал. Всадник молодцевато спешился и вытащил спрятанное в рукаве казакина послание.
– Прочти! – коротко распорядился крымский хан, едва взглянув на гонца.
Посланник развернул письмо и стал читать:
– «Первый из великих, солнце моего сердца, повелитель больших и малых народов, господин бескрайних земель и множества городов». – Гонец сделал паузу и посмотрел на Девлет-Гирея, стараясь разглядеть в глазах молодого хана честолюбивые искорки от неприкрытой лести.
– Дальше! – раздраженно приказал тот.
– «Пишет тебе твой раб, улан Вахит, посланный в Москву. Царь Иван идет в Тулу. Войск у него во множестве, глазами их не окинуть и за день не обойти…»
– Пошел прочь! – не дослушал Девлет-Гирей посланника и нагайкой огрел его по опущенным плечам.
Гонец принял удар плети словно благодарность, согнулся в поклоне и отошел в сторону, а грамота, выбитая из рук, ненужным хламом затерялась в густом можжевельнике.
Хан натянул поводья, и конь, развернувшись, красиво поскакал к строю. Джигиты напряженно ожидали. Они не слышали содержания письма, но по лицу Девлет-Гирея могли судить, что произошло нечто важное. Хан еще так молод и не всегда умеет прятать свои чувства.
Любимец турецкого султана колебался недолго.
– Видно, мы повинны перед Аллахом, и он не пожелал поддержать нас в этот раз. Пусть барабанщики бьют отбой! Мы возвращаемся в Бахчэ-Сарай.
Паша Рашид удивленно смотрел на хана. «Неужели Девлет-Гирей осмелится нарушить священный приказ турецкого султана?» На своей памяти он знал немало примеров, когда Сулейман Кануни охладевал к своим любимцам. Многие из них закончили земной путь на острых кольях подле императорского дворца.
Янычарский ага не спешил отдавать приказ спешиться, и его воины терпеливо дожидались слов своего господина. Может быть, Девлет-Гирей одумается?
– Так кто здесь хан? – неожиданно вспылил Девлет.
– Слушаюсь, мой повелитель, – поклонился старый воин.
Паша поднял руку вверх, и фанфары янычар известили округу о завершении похода.
Воинство Девлет-Гирея возвращалось в Бахчэ-Сарай.
«О чем же думает сейчас султан Сулейман?» – вспомнил крымский хан господина.
Сулейман Законодатель мыслями был далеко. Многотысячная турецкая эскадра, состоящая из тридцати кораблей, направилась из Суэца к берегам Омана. После двухнедельной бомбардировки шестнадцатитысячный десант овладел Маскатом – крупной крепостью португальцев.
Султан Сулейман праздновал победу.
С верой в завтрашний день
Ядигер в сопровождении небольшого отряда выехал на берег Камы ночью. У самого устья, при впадении ее в полноводную Итиль, сверкали далекие огни. Ядигер знал, что это костры застав князя Микулинского.
Астраханец натянул поводья, и жеребец скосил блестящий глаз на хозяйскую длань, которая заботливо перебирала длинную гриву.
Эмир не спешил отрывать Ядигера от размышлений и терпеливо ожидал распоряжений будущего хана.
– Прикажи завязать морды лошадям, чтобы ржанием не выдали нашего присутствия. Я хорошо знаю эти места и сам поведу отряд, – властно произнес астраханец, как будто он уже был казанским ханом.
– Слушаюсь, повелитель, – смирился перед волей Ядигера Нур-Али.
Конный отряд, напоминая тени шайтанов, спустился с высокого обрыва и, прячась среди дубравы, проследовал к каменному берегу.
– Господин, здесь тебя ожидает лодка, – произнес Нур-Али.
Ядигер сошел с коня, а потом легонько стукнул его по мощному крупу:
– Ступай! Теперь ты вольный.
– Сюда, господин.
Ядигер сделал шаг и почувствовал, как холодная вода проникла в ичиги, а полы кафтана намокли и стали тяжелыми. Он перевалил свое долговязое тело через борт. Три пары крепких рук бережно ухватили его за кафтан и втащили в лодку. Потом гребцы взмахнули веслами, и высокий нос лодки плавно рассек гребень волны, двигаясь навстречу песчаному плесу.
Жеребец некоторое время бил копытом землю, разбрасывая во все стороны гальку, а потом громко заржал, и овраги, заросшие частым дубравником, дружно подхватили прощальный плач аргамака.
Лодка удалялась все дальше, и тьма пожирала очертания фигур.
На той стороне Итили Ядигера уже ждал Чура Нарыков. Он слегка приобнял за плечи сошедшего на берег астраханца и позволил себе смелость коснуться щекой его лица.
– Казань и все ханство ждут тебя с нетерпением, – сказал эмир. – С тобой и твоим именем мы вернем нашему народу веру в справедливость и непременно победим. Позволь сделать тебе первый подарок. Извини, если он окажется скромным.
Чура Нарыков поднял руки, и из густого ивняка к Ядигеру вывели белого арабского скакуна. Уздечка была в алмазах, попона вышита серебряными и золотыми нитями, а высокое седло обито парчой.
Ядигер потянулся к жеребцу холеной ладонью, но конь отпрянул в сторону, прижав к небольшой голове короткие уши.
– Ничего, еще привыкнешь, – похлопал аргамака по гладкой атласной шее сын астраханского хана. – А теперь в Казань!
Отряд улан во главе с Ядигером под барабанный бой и звуки карная вошел в город через Ханские ворота. Улицы, несмотря на ранний час, были многолюдны: каждый казанец спешил поприветствовать будущего хана, мурзы и эмиры торопились оказать ему почтение и добиться благосклонности. В подарок Ядигеру подносились персидские ковры, кувшины, наполненные золотом и драгоценными камнями, а атласные сапоги господина ступали по ковровым дорожкам, которые услужливо стелили ему под ноги.
Ядигер видел улыбающиеся лица, пожимал протянутые к нему руки. Теперь он не сомневался в том, что это был его город; Ядигер вспомнил предсказание придворного звездочета, который, взглянув на атлас неба, объявил, что с появлением нового хана Казань превратится в могущественнейшую державу, какой была при славном Улу-Мухаммеде. Ученый муж поведал, что Ядигер родился под счастливой звездой и его ждет долгая жизнь и легкая смерть.
Будущий повелитель Казани улыбался всем: знатнейшим мурзам и беднякам, дервишам и женщинам. Его горячий скакун мял копытами нежную парчу, которой была покрыта дворцовая площадь.
– Слава Ядигеру!
Государство истосковалось по господину и нуждалось в нем точно так же, как добрая жена в ласке мужа. Уже никто не хотел вспоминать, что еще прошлым летом воинство ногаев под предводительством Ядигера стояло под стенами Казанского кремля. Каждый сознавал, что тогда это был воевода, состоящий на
