выбор. Об этом и о том, что вы нам здесь рассказали, будет доложено господину губернатору сегодня же.
– А вознаграждения мне никакого не полагается? – робко спросил Глассон.
– Вот, и этому подавай вознаграждение, – буркнул себе под нос Артемий Платонович, вспомнив про Сеньку с березовских выселок.
– Простите, что вы сказали? – не расслышал Иван.
– Сумму вашего сегодняшнего и будущих гонораров будет решать их превосходительство господин губернатор, – поморщившись, ответил Артемий Платонович. – Смею вас заверить, Иван Вениаминович, без вознаграждений вы, как наш сотрудник, не останетесь. У вас есть еще что сказать нам?
– Н-нет, пожалуй, нет, – раздумчиво протянул студент.
– Ну, тогда всего доброго, – поднялся со скамейки отставной штабс-ротмистр и кивнул головой, как бы не заметив попытки Глассона подать ему руку.
– Прощайте, – буркнул Михаил и добавил: – По вашему приезду из Симбирска мы ждем от вас обстоятельного доклада.
– А как я…
– Мы найдем вас сами, – не дал договорить Глассону барон и, встав со скамейки, направился к выходу из сада. Когда он поравнялся с Аристовым, то процедил сквозь зубы: – Слизняк.
– Совершенно с вами согласен, барон, – отозвался Артемий Платонович, оглянувшись на опустевшую скамейку в церковном саду. – Но нам с ним придется работать, поэтому прошу вас никоим образом не выказывать ему своего пренебрежения.
– Это не пренебрежение, это…
– Тем более, – строго посмотрел на барона отставной штабс-ротмистр, умело скрыв возникшее расположение к своему партнеру. Молодой барон Дагер с каждым днем нравился ему все более и более. – Одним неосторожным словом вы можете испортить все дело.
После обстоятельного доклада губернатору Михаил отправился на казенную квартиру к своему дяде- полицмейстеру, проживающему при городской полицейской управе, а Артемий Платонович поехал к себе в Кошачий переулок. Не доехав саженей тридцати до своей усадебки, Аристов увидел возле дома Колычевой карету неотложной помощи с крестом на дверце. Он приказал вознице остановиться и вышел из саней. Сама Амалия Викторовна в попелиновом платье с накинутой на плечи ротонде стояла, бессильно опершись о забор, и из глаз ее текли крупные слезы.
– Что случилось? – озабоченно подошел к ней Артемий Платонович.
– Паша… Павел Семенович… умер, – едва справилась Колычева с трясущимися губами.
– Поручик Пушкарев? – спросил Аристов, припоминая высокого симпатичного офицера, в последнее время часто встречаемого им возле дома Амалии Викторовны.
– Да, – ответила Колычева и зарыдала в голос.
«Это Пушкарев донес шефу корпуса жандармов князю Долгорукову о тайном обществе в Средневолжске. Необходимо как можно скорее совершить акт возмездия над предателем. Лучше всего поручить это М., чтобы смерть Пушкарева выглядела естественной», – вспомнилось Артемию Платоновичу содержание одного из писем, что вез товарищу начальника штаба Отдельного корпуса жандармов флигель-адъютанту Мезенцову чиновник особых поручений Макаров.
Доктор и дворник уже укладывали тело поручика на носилки.
– А как он умер, Амалия Викторовна? – спросил как можно мягче Аристов.
– Мы с ним попрощались, и он ушел, – подняла на Артемия Платоновича заплаканные глаза Колычева. – А потом прибегает соседский мальчишка и говорит, – она судорожно вздохнула, – что возле моего забора, мол, какой-то дядя лежит в форме. Прошло уже с четверть часа, как мы распрощались с Павлом Семеновичем, поэтому я без всякой задней мысли накинула ротонду и вышла. А это – он. Бросилась к нему, а он уже не дышит.
Она уткнулась в плечо Аристова и всхлипнула.
– Успокойтесь, ради бога, – поглаживая плечо Колычевой, участливо произнес Артемий Платонович. – Чего уж теперь-то… Ведь слезами не поможешь.
– Не поможешь, – эхом повторила за ним Амалия Викторовна и снова залилась слезами.
– Пойдемте в дом, – сказал Аристов, обняв ее за плечи. – Пойдемте, я провожу вас.
Колычева согласно кивнула.
– Прошу прошения, – обернулся к врачу Артемий Платонович. – Вы не могли бы подождать меня и пока не уезжать?
– А что такое? – не очень вежливо спросил доктор.
– Я бы хотел взглянуть на труп.
– А что в нем интересного, – невесело буркнул эскулап. – Труп как труп.
– И все же я бы просил подождать меня, – весьма убедительно произнес Аристов.
– Ну хорошо.
Когда Артемий Платонович, проводив в дом уже бывшую одалиску Пушкарева и заставив ее выпить валерьяновых капель, вернулся, тело поручика, прикрытое рогожкой, все так же покоилось на носилках.
– Благодарю вас, что исполнили мою просьбу, – посмотрел на доктора Артемий Платонович.
– А вы, извиняюсь, кто будете? – осторожно поинтересовался тот.
– Гвардейского кирасирского полка отставной штабс-ротмистр Аристов, – отрекомендовался Артемий Платонович. – Ныне же старший чиновник особых поручений при господине губернаторе.
– А-а, – протянул, оживившись, доктор, – так вы тот самый господин Аристов, что ловко расследует самые запутанные дела?
– Ну… это некоторое преувеличение, – не нашелся ничего более ответить на сказанное Артемий Платонович.
– Поверьте, господин Аристов, это не ваш случай, – сказал доктор, откинув с лица покойника рогожку. – Здесь вполне естественная смерть без малейших признаков насилия.
– А отчего же он умер?
– По всем признакам, у него случился апоплексический удар. Внезапное кровоизлияние в мозг, и все. Так бывает!
– У такого молодого, и удар?
– В наше время, к сожалению, это уже не редкость. Случается смерть даже среди абсолютного здоровья! – отозвался со вздохом доктор и взглянул на дом Колычевой. – Жил человек, и бац – уже нет! Да-с… К тому же, надо полагать, организм покойного был крепко надорван любовными утехами.
– Вы так думае…
Артемий Платонович вдруг замолчал, и холодные мурашки побежали у него по коже. Меж большим и указательным пальцами тыльной стороны левой ладони покойника виднелось небольшое красное пятнышко. Точно такое же, какое заметил тогда в поезде на руке умершего в своем купе чиновника особых поручений Макарова земский лекарь Погодин.
Глава 25
КАНЕВИЧ
Если от Итальянской площади повернуть к Сене, пройти по авеню Гобелен два квартала и свернуть на улицу Шуази, то вы почти тотчас окажетесь перед небольшим отелем, вход в который вечерами освещается круглым полосатым фонарем, похожим на детский мяч. В дешевых нумерах отеля живут уличные торговцы, проститутки, сутенеры, неудавшиеся художники, разорившиеся коммерсанты, студенты, мелкие факторы, безымянные шантанные певички с прозвищами типа Цыпленочек, Вишенка и Колибри, воры из числа циперов и халамидников, площадные побирушки без роду и племени и прочая аллегорическая публика Парижа. Здесь и поселился, сбежав из Варшавы после ноябрьского мятежа 1830-го, молодой революционер Феликс Каневич, уроженец Минской губернии Мозырского уезда. Со средствами у него было туго – много ли прихватишь с собой, когда тебе в затылок дышат жандармские церберы, – поэтому, прожив в два года материны украшения и дедов брильянтовый перстень, Феликс Иойнович принужден был вспомнить родовое ремесло и заняться портняжничеством. Он обшивал отельную публику, чинил и штопал платья и сюртуки и понемногу барышничал, сбывая клиентуре почище шляпки, боа, пальто и шубы, позаимствованные
