флигеле, я об этом должен знать немедленно. Все ясно?
– Ясно, шеф, – улыбнулся Михаил. – Разрешите выполнять?
– Выполняйте, – хмыкнул Артемий Платонович и довольным взглядом проводил ладную фигуру барона. А затем поднялся и сам.
Глава 44
АРЕСТЫ И ДОЗНАНИЯ
Упреждающие меры чиновника особых поручений Аристова, предложенные городу и принятые губернатором, были одобрены министром внутренних дел Милютиным и почти сразу дали свои результаты. Никакого мятежа, ожидаемого испуганными обывателями в ночь с 9 на 10 апреля, в Средневолжске не случилось. Студенты и гимназисты не предприняли и попытки идти громить кафедральный собор и грабить казначейство; большая партия польских арестантов, днями прибывшая в город, была раскидана по пересыльным тюрьмам и арестантским домам и содержалась под особым надзором. На заставах тщательнейшим образом проверялись все приезжие в город, и если кто из них вызывал хотя бы малейшее сомнение, то таковые препровождались в полицейское управление для прояснения личности и цели вояжа в Средневолжск. Особой секретной операцией под личным руководством полицмейстера Дагера были арестованы около трех десятков молодых людей, имеющих, как выяснилось позже, касательство к боевой организации «Молодая Россия». Все они в оковах и под усиленным конвоем были препровождены в Петербург, где ими начал усиленно заниматься сам управляющий Третьим отделением генерал Потапов.
Стараниями тайных агентов полиции было установлено, что ужасная секта «Община», находящаяся в преступных сношениях с итальянскими мадзинистами, в Средневолжске не наличествует, а ее оба эмиссара, прибывшие еще зимой в город, были арестованы и уже наперебой давали показания флигель-адъютанту Нарышкину.
Затем один за другим начались аресты заговорщиков.
Первым взяли прямо с теплого продавленного дивана штабс-капитана Наполеона Иваницкого. В одну из ветреных апрельских ночей около трех часов пополуночи он был разбужен настойчивым стуком в дверь. Схватив револьвер, он на цыпочках приблизился к двери.
– Кто там?
– Дивизионный адъютант майор Ростовцев, – услышал он знакомый голос. – Прошу вас немедля прибыть в штаб дивизии к господину полковнику Молоствову.
Когда Иваницкий, одевшись, вышел во двор, то увидел с десяток направленных на него винтовок. Двое жандармов в мгновение ока обезоружили его и крепко взяли под руки, словно пьяного.
– В чем дело? – возмущенно воскликнул Иваницкий, но голос предательски сорвался в фальцет.
– Дело в том, – вышел из тени полковник Ларионов, – что вы арестованы и сейчас на вашей квартире будет произведен обыск.
– За что? – сумел-таки изобразить на своем лице недоумение штабс-капитан.
– За подготовку заговора против Его Величества, – спокойно ответил Ларионов и кивнул своим подручным: дескать, приступайте, ребята.
Обыск занял не более получаса. В квартире Иваницкого были найдены несколько прокламаций тайной организации «Земля и воля», пачка ложных манифестов, мешочек с крупной суммой денег и три скляницы с жидкостями, вложенными в бумажный футляр с надписью: «Тинктура для бороды и волос».
– Откуда все это у вас? – спросил полковник Ларионов, держа в одной руке деньги, а в другой противузаконные возмутительные бумаги.
Иваницкий молчал.
– Ну что ж, поехали, – отвернулся от бывшего уже штабс-капитана Ларионов.
Жандармы провели Иваницкого к крытому возку, усадили его посередине сиденья, сами сели по краям. И повезли несостоявшегося помощника военного старшины Средневолжска в город, где ему суждено будет, по прошествии не столь уж длительного срока, найти свое последнее пристанище.
Студиозусов Жеманова и Глассона брали в один день. При обыске у Жеманова ничего запрещенного не нашли. Что обескураживало. А вот у Глассона был обнаружен лжеманифест и несколько прокламаций революционной организации «Земля и воля». Также был найден вроде бы чистый листок, на котором полковник Нарышкин «заподозрил» наличие тайнописи. Когда этот листок, после внезапного «озарения» полковника, был смочен жидкостью из пузырька с тинктурой, найденного при обыске у Иваницкого, на нем проступили строчки, оказавшиеся посланием Иваницкого к Жеманову, которое «не успел передать» последнему Глассон. На очной ставке Жеманова и Иваницкого, отрицавших свою прикосновенность к заговору, флигель-адъютант с удовольствием зачитал им сию записку.
От Максима Кречета я получил много печатного материалу и деньги, что крайне не осторожно для нашего дела. Впредь прошу Вас соблюдать строжайшую конспирацию. Что же касается назначения Кречета начальником губернии и военным старшиной города, так это распоряжение революционного центра, которому мы должны беспрекословно подчиняться. Относительно моего назначения помощником Кречета, объявляю Вам, что моего стремления к сему здесь абсолютно не имеется. Заверяю комитет, что делу революции я готов служить и в рядовых чинах, и мне все равно, какую роль играть в нашем деле, лишь бы оно состоялось. Пеняю Вам на отсутствие в Вас необходимой для задуманного дела энергии, и дай бог мне ошибиться в том, что Вы струсили. Берите пример с Саратовской и Симбирской губерний, где дело идет энергично и споро. Жду кого-нибудь от Вас с уведомлением непременной готовности и времени начала восстания. Уверяю, что Ваше недоверие ко мне и упреки нимало меня не смутят, и мои услуги будут по- прежнему безусловны и исключающие всякий личный интерес.
Припертые этим посланием к стенке, Иваницкий и Жеманов стали давать признательные показания.
– А кто такой Кречет? – спросил в конце дознания Нарышкин.
– Это псевдоним поручика Черняка, – последовал ответ.
Так следствие вышло на одну из главных фигур заговора – поручика Максимилиана Черняка.
Затем последовали аресты «апостолов», взявшихся после свиданий с Клеопатрой за распространение ложных манифестов по городам и весям срединной России.
Первым взяли в Лаишеве Мишу Элпидина. Причастность к противуправительственной организации он отрицал, а насчет лжеманифестов показал, что их, верно, в пакете ему передал неизвестный господин, когда он гулял во время Пасхи на Воскресенской улице и присел на лавочку близ магазина Санина. Господин этот будто бы вначале спросил «Вы ли будете Элпидин?», а затем попросил передать пакет его знакомым лаишевским мещанам братьям Булгаковым, что он и сделал. Что было в пакете, он не знает, так как посчитал для себя невозможным его вскрытие, пусть даже и ради любопытствия. Элпидина привезли в Средневолжск и посадили в городскую тюрьму, откуда ему невероятным способом удалось бежать и впоследствии обнаружиться за границей, в Лондоне.
Аркашу Бирюкова взяли в Средневолжске после того, как он уже вернулся из «апостольской» поездки по деревням Спасского и Средневолжского уездов. Он был нетрезв, возбужден предстоящим посещением несравненной Клеопатры и оказал жандармам отчаянное сопротивление, за что и был закован в железы и помещен в одиночную камеру в городском замке. Давать признательные показания Аркаша наотрез отказался.
К Костику Лаврскому жандармы пришли в то самое время, когда он собирался в «апостольский» вояж. Оказалось, что в Перми был арестован его приятель по Императорскому университету, бывший студент- филолог Иван Дмитриев Зотов, исключенный из университета в 1861 году за участие в тогдашних беспорядках. У Зотова были найдены противуправительственные прокламации и письмо к нему Лаврского, в котором Костик писал, что долгожданное и счастливое время, когда в России падет тирания, уже близко, но главное – Лаврский пространно и недвусмысленно сообщал о деятельности тайного революционного кружка в Средневолжске, членом коего он состоял, и весьма прозрачно намекал на скорый мятеж, ибо иначе понять строки о том, что «здесь, в Средневолжске, весной ждут чего-то необыкновенного, скорее всего, вооруженного восстания», было положительно невозможно. По сути, Нарышкину и Ларионову, сделавшись обладателями такого письма, и доказывать ничего не надо было, а просто надлежало взять и упечь
