4-4.
Гамадрила вела по очкам. Попрыгав вволю и подержавшись за сук, она подключила к нужному месту провод от бортового суперкомпьютера, натянула на оное штаны с лампасами и бухнулась в капитанское кресло «тарелки», дабы воеводствовать от души: первая колонна нелево, вторая – направо, боевые вертолеты ввысь, ядрёный фугас – зась… Гудит мудрая машина, ёрзает Гамадрила нужным место, сигналы принимая, а биороботы знай себе поют-распевают: 'Это ваш звездный час! Это ваш звездный час!'
От него, старлея-трехмесячника, натасканного на старый БТР-60 ПБ, пользы было куда меньше. Считай, никакой, даже взвода, ему положенного, не дали. Если подумать, правильно. Не служил, не воевал…
Как-то на очередной официальный праздник он сдуру нацепил на новый пиджак то, что страна дала за Мертвый город. Дырку провертел, в зеркало посмотрелся. Зря, конечно. Какая-то подпитая сволочь, такая же, как он, глубоко штатская, выдала прямо в лицо: из интеллигента никогда не получится хорошего офицера. Не старайся, не докажешь!
Он был трезв – пить врачи запретили. Драться не полез, спорить не стал. В конце концов, никого не оскорбили, ни его самого, ни уже мертвых друзей. Из них не готовили хороших офицеров. Кому они нужны были, хорошие, на засыпанных битым стеклом улицах Припяти? Хороших требуется беречь, на развод оставлять, на племя…
Гамадрила, учившая нинцзюцу по книжке с картинками, а английский подключением оксфордского словаря прямо к помянутому месту, легко могла доказать обратное. Сменил программу в компьютере – и уже Гинденбург. Поневоле завистью изойдешь!
Он мог делать лишь то, что положено на войне – выполнять приказы. Рядовой – «брат-доброволец» – проверяет перед боем винтовку, считает патроны, перематывает портянки, наскоро припоминает то, чему учил взводный. Личный представитель Походного атамана… А что – личный представитель? Толку, честно говоря, от него…
– Бу-га-га-га-га! Га-га! Га!..
Смех всегда трудно вербализировать, буковками передать искренний выхлоп чувств. Недоработали Кирилл и Мефодий, упустили проблему. Но если все же прислушаться…
– Га-га-га-га! Бу-га-га! Га-га!.. Ну, полковник, ну, насмешил. Таньки-ваньки-лоханьки! Брось, лошадь себя в обиду не даст, а железяки эти – до первого боя. Кончится бензин – и все. Конь, я тебе скажу, три дня может наступать, не евши, только поить не забывай. А твои «таньки»… Бу-га-га-га-га!
Черт знает откуда она взялась, эта жердь в черкесске! То есть, откуда, ясно – из штаба вестимо. Потому как генерал, вон они, погоны золотом блещут. Отчего взялся, тоже не вопрос. Кому конно- механизированную группу поручать, как не генералу? Не есаулу же, в самом деле!..
'Конно-механизированная' – тоже мое. В смысле, не мое, но… А как еще назвать?
Фамилию генеральскую я не запомнил, даже не пытался. Выиграет бой, тогда уж память напрягу. Пока что с ним все ясно – жердь саженная, усы а la Буденный, лицо загорелое, взгляд геройский. А еще ржет.
– Га-га-га-га! Бу-га-га! Я, полковник, с люльки на коня сел. Я, если хочешь, кентавр. Китоврас! Так что не волнуйся, и Евгению Харитонычу передай, чтоб за сердце не хватался. Всех попластаем, всех на пики нанижем!.. А Подтёлкова я лично до жопы разрублю! Бу-га-га-га-га!
Может, такой и нужен? Китоврас – но дело знает. Сам-один отряд собрал, три станицы освободил, комиссаров рубил на скаку – от макушки до этой самой…
– Геройствуй! – соглашаюсь. – Только учти – приказ нарушишь, шаг влево, шаг вправо – расстреляю. Лично. Слушай, у тебя зажигалка есть? В моей бензин…
Щелк!
– Это ты, полковник, правильно, – Китоврас и не думает обижаться, усмехается, оглаживает усы. – Я своих орёликов так же учу: приказ нарушишь – убью, без всякого трибунала. И попа звать не стану, сам исповедаю. Га-га-га-га! Слушай, пошли со мной, ты же, вроде, не трус, Зуавами командовал. Первыми в Новочеркасск ворвемся – вот тебе и генеральские погоны. Обмоем, девок свистнем! Га-га! Га! Бу-га-га-га- га!
Гремит генеральский смех, далеко по степи разносится, оптимизм вселяет. Нужен он, оптимизм, ох, нужен. Конницы – настоящей, обученной, у нас нет, 'казара'-ополченцы, братья-добровольцы. Три десятка тачанок с «максимами», батарея старых «трехдюймовок»… И есаул Хивинский. На него-то и вся надежда.
– Да вот он твой дружок! – Китоврас ухмыляется, тычет долинной рукой в сторону близкого Сала. – На «таньке» катит. Чудак, ей богу, этот Алаярыч! Ездит лучше меня, лозу вслепую рубит – и дурью мается с железяками своими. Знаешь, полковник, песня есть: 'По Донцу топор плывет до села Кукуева…' Бу-га-га! Га-га-га-га!
По Донцу плывет топор до села Кукуева… В прошлый раз «танькой» окрестили бронеплощадку с Норденфельдом. А что теперь? Велосипед с моторчиком? Бу-га-га. Га-га. Га!
Младший урядник Гримм ловко спрыгнул на траву, отряхнулся, приложил выпачканную в масле ладошку к шлему, дернул засыпанным веснушками носом:
– Ваше высокоблагородие!..
Не договорил – младший урядник Новицкий с шумом скатился по броне, попытался зацепиться рукой за выступающий стальной борт…
– Ой-й-й-й!..
Я смерил взглядом высоту, поморщился. Шею не сломает, но синяки точно заработает. «Гарфорд» – пушечный, четырехтонный, башенный. В таком броневике хоть Китовраса вози – вместе с пикой. Чудище! Побольше бы нам подобных монстров, только где взять? Спасибо этот имеется да еще один – вывез Африкан Петрович из Ростова, успел.
– Ваше высокоблагородие! Младший урядник Гримм и младший урядник Новицкий…
– Вас только, Гаврошей, не хватало! – вздохнул я. – В тыл, немедленно, сию секунду!..
