вечно стучит по полу.
– Стучит по полу? – переспросил Жеральдин.
Руки отыскали тоненькую завязку и потянули ее вниз.
– По полу... А еще он часто бывает со шпорами, и при этом шпоры тоже позвякивают. Получается целый оркестр.
Панталоны были стянуты до колен. Очаровательная Анна Монс приготовила сюрприз – его взорам предстал аккуратно стриженый лобок, как раз в традициях французских куртизанок.
Запрокинув голову, Жеральдин долго не мог отсмеяться:
– Ха-ха-ха! Питер не снимал даже шпаги... Ха-ха-ха! Царь Питер – настоящий кавалер.
– Ишь, как смеется, весело ему, басурман окаянный! – опустил ветки черемухи Терентий.
– Поглядим, как ему далее будет, – злорадно отозвался Илларион. – Везде успевает, гаденыш заморский! И посадских девок потопчет и немок мимо себя не пропустит. Я ведь к Маланье хотел посвататься, – хмуро протянул отрок, тряхнув русым чубом, – так он и здесь успел нагадить! Наобещал всего, заманил ее в березовую рощу и подмял! Теперь к ней и не сунешься, засмеют!
– Засмеют, – сдержанно согласился Терентий, продолжая смотреть на окна. Отрок он был чернявый, с хищным остроносым лицом.
– И сам не пожелал на ней ожениться и другим не дал.
– А девка-то чего?
– Косу с нее срезали и в монастырь отправили. Век теперь ей там доживать.
Окна погасли, и дом мгновенно утонул в темноте. Была видна лишь заостренная черепичная крыша, подсвеченная краешком луны, выбившейся из-за нагромождения туч.
– Кажись, улеглись, – хмыкнул Терентий. – Теперь он от нее до самого утра не выйдет, – предположил он, отмахиваясь от назойливой мошкары.
– Я бы тоже не вышел, – мечтательно протянул Илларион, – окажись подо мной такая баба. Не зря же на нее государь запал.
– Ты про письма-то не позабыл? – строго напомнил Терентий, посмотрев на размечтавшегося приятеля.
Его лицо в лунном сиянии выглядело бледным, отталкивающим. Чем-то он напоминал похотливого языческого божка Леля, каким его обычно рисуют в бранных сказках.
– А то как же, – поднял Илларион взор на приятеля. – Здесь они, при мне. Все до единого.
– А этот Жеральдин не догадался, что у него письма украли?
– Вряд ли. Думает, что где-то их по пьяному делу потерял. А потом, даже если и догадался, так что с того? Не будет же он о пропаже государю сообщать.
– Ну коли так...
Вместо глаз – полыхающие угольки. Илларион едва не перекрестился от накатившего наваждения. И привидится же такое! Он опустил ладонь, поднятую для крестного знамения. В глубоких черных глазах отразился блик заходящей луны. Спряталось светило за набежавшую тучу, и Терентий вновь принял человеческий облик.
Илларион относился к Терентию с осторожностью, даже с некоторой опаской. Кроме злодейских глаз, тот имел еще и поганый язык. Едва пожелает человеку худое, как того уже скрючит от тяжелого недуга, а потом проклятый долго разогнуться не может. А на прошлой неделе боярин Бецкий, осерчав за что-то на Терентия, обещал его выпороть на своем дворе. Повинился Терентий, поклонился вельможе в самые ноги, а когда выходил за калитку, бросил невесело:
– Чтобы ты издох к утру.
Вроде бы сказано было мимоходом, не со зла. А только ночью боярину отчего-то сделалось дурно, и под утро из горла хлынула кровь, которую не могли унять ни иноземный лекарь, прибывший немедля, ни ворожей, умевший заговаривать любой недуг.
Так и выпустил дух без покаяния и божьего благословения.
А старая Марфа Михайловна, знахарка, лечившая травами самого государя, что была призвана во двор боярина вместе с остальными, так и сказала:
– Не обошлось здесь без колдовства!
Вот и посматривал Илларион на Терентия со скрытым страхом. Скажет что-нибудь гадкое всуе, так до утра и не дотянешь...
О своем даре Терентий никогда не заговаривал и прекрасно осознавал его неистребимую силу. Иллариону было ведомо, что дар колдовства ему передала прабабка, известная на всю округу ведунья. Дотянув до века, она умирала в избе под иконами в полнейшем одиночестве, а многочисленная родня невольно топталась у порога, не отваживаясь приблизиться. Угасала старуха в страшных мучениях (плата за сделку с дьяволом), но горше всего было то, что не могла она передать свое урожденное дарование кому- нибудь из ближних родственников. А, стало быть, с ее уходом обрывался родовой колдовской промысел, доставшийся ей от пращуров, корни которого терялись где-то в глубине веков.
Даже с ее кончиной не было уверенности в том, что колдовской талант прабабки не вселится в кого- нибудь из домочадцев, а потому с каждым гнетущим вздохом старухи родственники все дальше удалялись в сени, и только любопытство заставляло их просовывать в щели носы.
– Крышу надо разобрать, – предложил один из внуков, тощий тридцатипятилетний верзила. – По- другому нельзя. Так и будет ее дух кружить, пока кому-нибудь из нас не напакостит. А как дыру у печи разберем, так ее поганая душа через прореху и выпорхнет.
Взяв топоры, он с двумя братьями отправился на крышу избавляться от колдовского наследия. Почувствовав отсутствие старших, старуха вдруг открыла глаза, вперила черные глазищи в пустую темноту и, отыскав в проеме любопытное хитроватое личико Терентия, поманила заготовленным яблоком:
– Поди ко мне, Терентюшка, угощение отведай.
Ни тогда, ни впоследствии, несмотря на долгое вдумчивое самокопание, он так и не смог объяснить себе, какая именно сила заставила его пренебречь наставлениям батюшки с матушкой и двинуться прямиком к постели умирающей старухи. На крыше уже слышался шум. Скоро, не считаясь с возможными потерями, братья примутся рубить крышу, нещадно нарушая ее целостность. У колдуньи оставалось совсем немного времени. И тут неожиданно для себя Терентий почувствовал, что между ним и старухой установилась какая-то духовная связь. Невидимая внешне, но настолько прочная, что противиться ей не хватало более сил. Именно она требовала передвигать ноги, вопреки желанию, подталкивала ближе к кровати, пропахшей нечистотами старухи, заставила схватить протянутое яблоко.
Сверху раздался стук. Батяня с дядьями били по крыше топорами. Еще несколько минут работы и темную горницу с умирающей в дальнем углу ведьмой зальет солнечный свет.
У старухи еще хватило сил, чтобы погладить духовного наследника, после чего она тихо отошла, разлепив губы в блаженной улыбке.
Как бы там ни было, но после случившегося с Терентием стали происходить неведомые ранее вещи. Его слово как будто бы обрело вещественную силу и безжалостно разило всякого, о ком он поминал дурно. А потому, ведая о своем необычайном даровании, худых слов он старался не произносить. Но даже то немногое, что прорывалось из глубин души, напоминало сабельный удар.
Илларион видел, как поблескивают в ночи черные глаза Терентия, словно у дикого зверя.
Прогнав суеверный страх, Илларион спросил:
– А правда то, что о тебе в народе молвят?
Глянул Терентий на приятеля и будто бы дыру во лбу прожег.
– Болтают больше, – вяло отмахнулся он. – Вот прабабка моя была колдуньей. То верно!
Теперь Илларион понимал, что оказался Терентий рядом неслучайно. Софья Алексеевна, не полагаясь на кистень, призвала в помощь вещую силу.
– Не до утра ведь нам сидеть, пока этот Жеральдин всяко Анну не познает!
– К чему ты это, Макарыч? – удивленно спросил Терентий.
– Не мог бы ты сделать так, чтобы на него бессилие напало. Не будет же он тогда до самого утра при Анне пребывать. Ведь зазорно ему как-то станет за свою слабость.
– Верно, – приободрился Терентий. – Да и мне не в радость торчать под дверьми этой Монсихи. Он
