мурзы должны привезти ему завтра вечером из Кафы. Все эти годы стража у хана не менялась. Поседевшие воины видели и его падение, и возвращение былого величия. Они видели его слабым и сильным, но не сломленным. Улу-Мухаммед всегда был господином. В бою становился расчетливым стратегом, во дворце доверчивым, как ребенок. Он не носил под халатом брони и не боялся быть убитым в спину. Если бы воины разочаровались в своем повелителе, они могли бы это сделать несколькими годами раньше – в бою или во время долгих переходов по Большой Орде. От удара кинжалом в спину погиб его отец, дед был убит саблей в грудь одним из приближенных мурз. Казалось, есть основания, чтобы бояться предательского удара, но Улу-Мухаммед доверял своим воинам и гордился этим. Ему суждено не умереть от подлого удара, а дожить до глубокой старости и безмятежно почить на своем ложе. Улу-Мухаммед успеет покаяться перед Аллахом во всех содеянных грехах: воскресит в памяти всю свою жизнь и поступки; вспомнит, что некогда был самым могущественным ханом Золотой Орды. Только после этого он сделает свое завещание. И если его отец, великий Джеляль-Уддин, велел убить своих братьев, чтобы быть первым и сохранить Орду неделимой, то он пожелает другого. «Мир вам! – накажет он сыновьям. – Живите дружно, только в единстве есть сила!» Только после этого хан посмеет повернуться лицом в сторону Каабы и уснуть навсегда вечным сном. Конечно, самая почетная кончина – смерть на поле битвы, когда можно умереть с именем Всевышнего на устах, но подарит ли Аллах ему эту милость?
Улу-Мухаммед поднялся и пошел вдоль берега. Остановился. Дежуривший страж тут же положил на берег подушку, думая, что хан решил присесть именно здесь. Но Улу-Мухаммед немного постоял и пошел дальше.
Хан подумал, что пришло время объединить осколки Орды в единое целое. Теперь у него хватит на это сил. Он не тот прежний опальный хан, который рыскал по степи в поисках пристанища. Улу-Мухаммед даже знал, как это лучше сделать с наименьшими потерями: сначала он овладеет Сарайчиком и уже затем обрушится на Бахчисарай всей мощью покоренных земель, как это проделывал славный Батый.
С Итили подул сильный ветер, распахнул полы халата, как бесстыдный вор, сорвал с головы Улу- Мухаммеда шапку и покатил ее в сторону обрывистого берега. Седовласый мурза, стоявший рядом, с поспешностью расторопного батыра бросился вдогонку. Он поднял шапку, протянул ее повелителю, стараясь не смотреть на растрепанные волосы господина. Улу-Мухаммед молча взял шапку и натянул ее на самые уши. Зябко было. Хан поежился и тотчас почувствовал на своих плечах тяжесть тулупа. В этих краях куда холоднее, чем в его родном улусе. Но он полюбил леса и водные просторы последней и крепкой любовью, которая походила на страсть старика к юной девице. Казалось, жизнь прожита и не осталось в ней уже места для чувств и потрясений, но появилась она, и сердце бьется так же тревожно и замирает так же сладко, как когда-то в далекой юности. Вот и Улу-Мухаммед: прожил в величии, хлебнул горечь бесславия, казалось, не было уже на этой земле страсти, которая способна зажечь его – слишком много он пережил в этой жизни. Но эта земля дала ему вновь почувствовать вкус к жизни. Казань, как наложница, в которой юность сочетается с опытностью, сумела вдохнуть в дряхлеющее тело Улу-Мухаммеда огонь.
В этих местах Итиль не так широка, как в Хаджи-Тархине, однако более быстроводна и чиста. В Казани нет степей, где кони чувствуют себя вольно, но здесь есть леса, полные дичи, чащи, которые способны укрыть целое войско.
Улу-Мухаммед привык быть первым на земле. И даже этот огромный край, который он сумел подчинить себе всего лишь с небольшим числом уланов, казался ему мал, и хан терпеливо дожидался случая, чтобы огромной армией вторгнуться в свои прежние владения.
И кажется, он дождался этого.
Василий, как это было еще заведено Золотой Ордой, выплачивал теперь дань и Казани. Сыновья Улу- Мухаммеда засели в самом сердце Руси, взяв города в кормление. Каждый из них имел войско, способное потягаться в силе с дружиной великого князя. А множество эмиров, которых он подчинил себе, только и ждали его приказа, чтобы расширить южные и восточные владения. Оставалось объединить это воинство в единую силу и смерчем пройти до самого Сарайчика. Он окажет честь Василию Васильевичу – первыми двинутся его полки.
Русские странный народ – перед битвой они начинают петь. Однако Улу-Мухаммед замечал не раз, что это пение приводит неприятеля в ужас. Дружины вотчинных князей, еще недавно рубившиеся друг с другом на поле брани, объединяются против общего врага сначала в общем хоре. Это совсем не тот крик, который вырывается у русичей во время боя: «За Христа!», перерастая в единое и крепкое «а-а-а!». Он совсем другой, наполненный живительной силой, какой бывает в половодье река, вбирающая множество притоков. Поначалу поет головной полк, а следом за ним в хор вливаются дружины младших князей.
Улу-Мухаммед решил, что за ним следом пойдут казаки эмира Сары-Тау, который должен показать свою преданность на поле брани. У него всегда были самые крепкие и самые быстрые кони во всей Орде. Эмир будет добивать разрозненные остатки войска хана Сарайчика, и уже потом должны следовать уланы самого Улу-Мухаммеда. Им достанется легкая победа – мелкие группы воинов, которые разбегутся по всей Большой Орде. Сам же он с большим отрядом въедет в Сарайчик, и город будет приветствовать своего бывшего господина.
Сейчас хан ожидал своих сыновей. Он отправил их на Русь для поддержки московского князя Василия Васильевича. От них уже прибыли гонцы с вестью, что князь Василий сел на московский стол. Значит, сегодня сыновья будут во дворце.
К своим наследникам Улу-Мухаммед относился по-разному, может быть, потому, что рождены они были от трех жен: старший сын Махмуд родился от черкесской княжны и унаследовал не только ее красивое лицо, но и характер, такой же непредсказуемый и дерзкий. Среднего сына, Якуба, родила дочь известного бухарского эмира, который считал за честь породниться с ханом Золотой Орды. Якуб был тихого нрава и самым незаметным из сыновей. Но все-таки любимым сыном Улу-Мухаммеда оставался Касим, плод греховной любви с невольницей, которая потом стала его старшей женой. Невольница, почти девочка, была очень красива. Она привязалась к Улу-Мухаммеду и любила его со всей силой души, на какую способен лишь ребенок.
Как не походили жены одна на другую, точно такими же разными выросли и его сыновья. Словно Аллах хотел показать, насколько бывают разными плоды, упавшие с одного дерева. Сам Улу-Мухаммед был высок, с благородной осанкой, и не случайно его прозвали Большим. А дети – как мелкий кустарник под могучим стволом, как сорная трава под плодоносящим деревом, как болезненный нарост на крепкой коре. Махмуд был роста небольшого, черняв. Якуб – приземист и толст. Удался только Касим. Высокий и статный. Их объединяла кровь великого отца, но ни в одном не смогли воплотиться полностью черты, которыми обладал он.
Братья не любили друг друга, и эта неприязнь с годами только усиливалась, перерастала в тихую ненависть. Они не хотели забывать завещание деда: «Каждый из моих сыновей и внуков, кто первый вступит на престол, обязан убить своих братьев!» С тех пор ничего не изменилось. И, поглядывая друг на друга, отпрыски Улу-Мухаммеда задавали себе один и тот же вопрос: «Кто же будет тем первым, который посмеет поднять руку на остальных братьев?»
Единственное, что сдерживало их от кровавой ссоры, так это присутствие отца.
Улу-Мухаммед так задумался, что даже не услышал, как подошел мурза Тегиня. Мурза сильно постарел и потолстел, ходил тяжело, но даже по этой неторопливой, слегка косолапой походке чувствовалось – он еще силен. Так держится только завоеватель: расслабленно и одновременно уверенно, зная, что стоящие рядом обязательно расступятся при его появлении и будут долго кланяться вслед. В последние годы Тегиня еще больше приблизился к Улу-Мухаммеду, и придворные мурзы давно забыли, что он только один из них. Мурза Тегиня принимал оказываемые почести снисходительно, подобно хану, привыкшему к вечному почитанию: наклонит едва голову, даже не взглянув на униженных эмиров, и идет дальше. И только его отношение к Улу-Мухаммеду оставалось неизменным.
По своему могуществу Казанское ханство соперничало уже с Большой Ордой, а московские князья уважали казанских ханов куда больше, чем золотоордынских. Бояре лезли в дружбу к казанским мурзам, заискивали перед послами, приносили большие дары и звали на великое жалование к московскому князю Василию.
Из разоренного и неизвестного улуса Улу-Мухаммед превратил Казань в сильный город: заново отстроил его стены, укрепил башни, возвел несколько каменных мечетей, а ханский дворец турецкие зодчие выложили белым мрамором.
