– Сделаем! А как же ты?
– Обо мне не беспокойся, – улыбнулся Андрюша. – Я человек запасливый, у меня еще отыщется. Ты иди, а я с этой стороны постерегу, а то как бы не заявился кто.
Здание Тверского ломбарда располагалось на Большой Бронной улице и в сравнении с прочими строениями выглядело архитектурным изыском. К его парадным дверям вполне подошла бы парочка атлантов, подпирающих небо. Но хозяин ограничился единственным городовым, который с мрачноватой физиономией, свесив длинные рыжие усы на широкую могучую грудь, всматривался в каждого входящего. Скорее всего, убедительности его внешнему виду придавал полицейский участок, вплотную примыкающий к зданию ломбарда.
После шести вечера караул снимался. В департаменте полагали, что соседство с полицией отпугнет даже самого дерзкого грабителя.
Савелий прошел мимо участка, даже заглянул в приоткрытую дверь. Но не обнаружил никого, кроме пожилого пристава, который самозабвенно чесал за ухом у серого кота. Получалась впечатляющая идиллия: животное изогнуло спину и объяснялось в любви к полицейскому громким утробным урчанием.
Поражало полное отсутствие полицейских. В иное время здесь можно было встретить десятка полтора жалобщиков, дюжину исправников, но сейчас было тихо. Возможно, участок закрыли бы совсем и погнали бы к Хитровке даже престарелого исправника, но бедный старик, скорее всего, сослался на хромоту и теперь наслаждался покоем.
Савелий подошел к зданию. Горело всего лишь одно окно – на первом этаже. Здесь размещался сторож со своей супругой и в этот поздний час наверняка был пьяненький. Савелий знал, что входную дверь он попросту запирал на швабру, которая бывает понадежнее самых современных замков.
Потянул на себя дверь – внутри глухо стукнуло, так оно и есть – черенок швабры уверенно охранял ломбард. Был другой вход, через окно второго этажа, благо к нему подступала пожарная лестница. Но до нее следовало дотянуться.
– Хозяин! – услышал Савелий за спиной.
Антон Пешня стоял от него метрах в пятнадцати и не решался приблизиться.
– Подойди сюда, – подозвал Савелий, – да не беги ты, Христа ради.
– Прошу прощения, хозяин, – виновато уткнул взгляд в землю Антон Пешня.
– Пойдем отсюда, не стоять же нам под фонарями!
Савелий, праздно помахивая тростью, завернул за угол.
То, что надо, – глубокая тень спрятала его от возможного любопытствующего взгляда.
– Пожарную лестницу видишь? – показал взглядом Савелий на угол здания.
– Вижу, хозяин.
– Подсади меня. На третьем этаже окно открыто. Заберусь через него.
– Это мы завсегда сможем, – обрадованно протянул Антон, складывая ладони замком. – Вы не смотрите, что я такой худой. Это я с виду тщедушный, а на самом деле у меня силы о-ого-го! Жилистый я, а они все такие выносливые. А теперь на плечи, хозяин, да посмелее. Не прогнусь я.
Савелий встал на подставленный «замок» – Антон слегка качнулся, но выдержал. Потом Савелий осторожно наступил на одно плечо, на второе и, выпрямившись в полный рост, сумел дотянуться обеими руками до края пожарной лестницы. Савелий уверенно подтянулся и ухватился правой рукой за следующую ступень, подтянулся еще раз – взялся левой. Пальцы едва не соскользнули, но все-таки удержался. Потом закинул ногу на ступень и распрямился во весь рост. Осторожно, стараясь не греметь коваными каблуками о металл, он поднялся до второго этажа, заглянул в окно. Здесь помещался кабинет управляющего. Вряд ли в нем могло находиться что-то ценное – интерьер совсем простенький: небольшой стол, шкаф для документов и маленькая плетеная корзина для использованных бумаг. Савелий стал подниматься выше – на третий этаж его дорога лежала через операционный зал в комнату выдачи закладов.
Савелий слегка толкнул окно, и оно послушно распахнулось. Здесь помещалась столовая ломбарда, столы были расставлены в аккуратные ряды, на них – перевернутые стулья. Последний человек, кто зашел сюда вчера вечером, был невзрачный полотер средних лет. За сто рублей он согласился не закрывать окна в этот вечер. Савелий уже хотел ступить ногой на подоконник, как услышал внизу голоса.
– Ты, Федор, покумекай, по всему околотку мы с тобой вдвоем остались. Аристов даже частных приставов позвал.
– А им что там делать?
– Вот и я об этом же, – раздался мелкий смешок. – Наш Иваныч, после того как овдовел, бабенку себе молодую нашел, восемнадцати лет. Ему сейчас бочок ненаглядной греть, а он грязь пошел месить на Хитровке. Смотри-кась, а этот молодец что здесь делает?
– Господа хорошие, – пьяной походкой вышел навстречу к полицейским Антон Пешня. – До Дмитровки далече?
– А ты, брат, крепко набрался, – проговорил один из них, тот, что был помоложе. Его звали Федором. – Может, тебя в распределитель забрать?
Антон едва двигался, еще одно неверное движение, и он наверняка разобьет лоб о каменную поверхность мостовой.
– Сделайте милость, господа хорошие, – бубнил Антон Пешня, все дальше уходя от здания. – Мне не привыкать. Харч в распределителе отменный, да и бабенки, хе-хе-хе, сговорчивые.
– Ладно, пойдем, – произнес другой, – ты посмотри на него. Да он весь в грязи перемазался. Неужели хочешь о пьянчугу казенную форму марать?
Полицейские, не оборачиваясь, неторопливо пошли вдоль по улице. Антон немного постоял, а потом крикнул вслед удаляющимся:
– Ноченьки вам спокойной, ваше благородие!
Савелий вытер тыльной ладонью пот, обильно проступивший на лбу. Проследил за тем, как городовые скрылись за ближайшим поворотом, и только после этого ступил на подоконник. Жесть слегка прогнулась, издав негромкий дребезжащий звук, а потом опять стало по-прежнему тихо. Он распахнул пошире окно и спрыгнул в столовую. Пахло борщом. Сытный запах напомнил ему о том, что он отказался от предложенного ужина в доме князя Гагарина, но жалеть об этом не стал. Затем осторожно прикрыл окно, закрепив его шпингалетами.
Савелий никогда не появлялся в здании, не раздобыв предварительно плана помещения. Свои действия он всегда рассчитывал с точностью до минуты: он знал, куда следует ему проникнуть, каким путем пройти, и серьезно продумывал пути отхода.
Дверь в столовую оказалась незапертой. Он быстро прошел по коридору, заглянул в операционный зал – пусто. В левом углу зала виднелась высокая дверь, за ней, через широкую прихожую, находилась комната выдачи закладов.
Савелий спешил именно сюда.
Дверь оказалась закрытой. Медвежатник невольно улыбнулся. Милое баловство, такие замки он научился открывать в двенадцатилетнем возрасте. За что, кроме обычного укора от старого Парамона, получал печатные пряники от веселых храпов. Еще в то далекое время они сумели рассмотреть в нем будущего медвежатника, который должен своим природным даром затмить всех предшественников.
Глядя на тонкие, длинные пальцы Савелия, они с придыханием сообщали:
– С такими щупальцами только в карманники да медвежатники подаваться, – но, заметив приближающуюся фигуру хозяина Хитровки, добавляли: – Или в пианисты. – И уже громко, так, чтобы слышал Парамон Миронович, говорили: – Большого ума малый растет! Ему только в департаменте работать, – размашисто крестились и добавляли: – Даст бог, так оно и будет.
…Савелий невольно улыбнулся, вспомнив пророчества озороватых храпов.
Замок поддался почти сразу – он только повернул отмычку на один оборот, и тот с сухим металлическим щелчком открылся.
Савелию приходилось бывать в ломбарде и раньше. А три дня назад он специально заложил золотую цепь, чтобы еще раз все проверить. Мелочей, тем более в таком деле, не существует: важно количество ступеней, длина коридоров, размеры сейфа.
В ломбард он попал не случайно. В зале выдачи закладов его интересовала конкретная вещь – бриллиантовое колье испанской работы. Оно шагнуло из глубины столетий, прежде чем успокоиться в одном
