Под стать всадникам были кони: дорогая сбруя, седла из золотой парчи, узда убрана шелковой бахромой, и все до единого вороной масти.
У самых ворот в Кремль князя остановил караул:
– Ты кто таков? Почему при оружии во дворец едешь?
– Али ты не видишь, что князь старицкий перед тобой, – тронул поводья Андрей Иванович, и конь грудью оттеснил ретивого караульничего.
– А ты меня, князь, не жми. Это тебе не твой двор, чтобы служивых людей копытами топтать. Али не ведаешь о приказе великой государыни, чтобы всякий входящий во дворец спешился и снимал шапку перед ее милостью. – И отрок ухватил лошадь за уздцы.
– А ты, видать, служивый, безнадежно глуп, ежели думаешь, что я всякий входящий, – начинал терять терпение старицкий князь. – Пошел прочь! Дай проехать!
– Караул! – неожиданно громко завизжал детина. – Заряжай пищали! Ежели князь старицкий надумает въехать на московский двор конно и при оружии, палить в него из пищалей, не мешкая.
Андрей Иванович глянул в серые глаза молодца и понял, что тот скорее упадет бездыханным на его пути, чем пропустит в распахнутые ворота.
– Ладно… посчитаюсь я еще с тобой, – погрозил шестопером князь. – Эй, рынды, слезай с коней, пешими идем. Что стоишь, давай лестницу подставляй, с коня сойти желаю.
– Не твой я холоп, чтобы лестницу тебе под ноги ставить, – дерзко отозвался отрок.
– Языкастые нынче караульничие, не было такого при Василии Ивановиче. Видно, розги давно не получал. – Князь сошел с коня на битый булыжник. – Пойдемте за мной, рынды! Неласково нас встречают государские служки.
– Постой, Андрей Иванович, – заставил обернуться старицкого князя караульничий.
– Чего хотел, холоп? Ежели извинения просить, так не приму.
Усмехнулся тот и строго молвил:
– Али не слышал, что я сказал? Шапку долой, когда в московский двор входишь. Или, может, хочешь, чтобы мои молодцы с твоей головы ее сами сорвали?
Стиснул зубы Андрей Иванович, сдерживая проклятия, а потом распорядился:
– Снимайте шапки, рынды. Эй, стряпчие, возьмите у меня шелом с шестопером и, ежели надумают подойти поганцы, рубите их топорами!
Троицын день шагнул и в Кремлевский двор. У боярских домов березы были украшены яркими лоскутами, ветви заплетены в ленточки.
Вспомнив ушедшую юность, Андрей Иванович ненадолго позабыл свою обиду. Так же, как и нынешняя молодежь, он свято верил березовым венкам, вплетенным накануне Троицы. Ежели усохнут сплетенные ветки, значит, скоро ждать дивчине сватов, а там и свадьбе не задержаться. Ежели ветки зеленеют по- прежнему, выходит, быть девице без мужа.
С любопытством разглядывая кремлевские березы, Андрей увидел множество увядших венков и подумал, что в этом году свадеб будет как никогда много.
– А ежели не примет нас государыня? – вернул князя к действительности голос любимого рынды Егорки.
Сошла с губ Андрея Ивановича улыбка, и он отвечал:
– Не посмеет обидеть меня государыня в Троицын день.
– Как скажешь, господин. Но уж больно баба крепка – не успела мужа схоронить, а уже в возке с Овчиной разъезжает. А ежели дядьку ее родного вспомнить, Михаила Глинского? Так тот и вовсе живота решился. Хотел бы я знать, не по указу ли самой государыни Михаил Львович богу душу отдал?
Нахмурился старицкий князь, а чело надвое резанула кривая глубокая морщина.
– Больно ты разговорчив стал, Егор, беды бы не накликал.
– Ты меня, князь, прости непутевого, а только я хочу предупредить тебя, как бы худого из этого не вышло. Вот явимся мы ко дворцу, а Елена Васильевна повелит нас под стражу взять.
– Раскаркался каргой! Ежели еще слово скажешь, выпороть повелю! – пригрозил сурово Андрей Иванович.
Так и прошел молчком князь до государевых палат.
Еще совсем недавно он заходил к Василию Ивановичу когда хотел: смело распахивал двери, отстранял рукой караульничих, стоящих у порога, и проходил в великокняжеские палаты. Сейчас у ворот его встречала угрюмая стража, а десятник неласково вопрошал:
– По какому делу к государыне?
Три месяца едва минуло, как помер московский государь Василий, а дворцовая стража уже не помнила в лицо старицкого князя.
– С каких это пор удельным князьям во дворец ступать не велено? – Гнев алыми пятнами выступил на щеках Андрея Ивановича.
– Пропустите князя, молодцы, – услышал он негромкий приказ и, обернувшись на голос, увидел новую забаву московской государыни – Ивана Овчину.
Конюший стоял высоко на лестнице, ухватившись могучими руками за кожаный пояс, и поглядывал на князя и рынд с великой значительностью, будто государь, взирающий на провинившихся холопов.
Ожидалось, что после смерти Василия Ивановича рядом с великой княгиней будет находиться Михаил Глинский или братья ее покойного мужа. Даже Шуйские слабостью Елены рассчитывали укрепить свое боярство и заполучить в Думе еще три места на лавках. Но и самые прозорливые из вельмож не могли предположить, что конюший стряхнет с сапог налипший навоз и смело шагнет в кремлевскую Опочивальню, тяжелым плечиком отстранит вереницу из крепких боярских родов и будет править Московским государством так же верно, как великий князь Василий.
Расступилась покорно стража, и Андрей Иванович, едва не цепляясь кафтаном за бердыши караульщиков, заспешил к лестнице.
– Если бы не твои хлопоты, Иван Федорович, так вытолкала бы меня стража с родного двора, – угрюмо обронил князь старицкий, проходя мимо конюшего.
Усмехнулся Овчина-Оболенский, уловив в словах князем нечто большее, чем обычную любезность.
Елену Глинскую Андрей застал в обществе многих девок. Здесь же находился малолетний государь. На великой княгине был опашень[54] из золотной добротной ткани, и князь не без мужского волнения представил, какое иное богатство скрывается под дорогой одеждой.
– С чем пожаловал, Андрей Иванович? – ласково вопрошала государыня.
На груди у нее князь разглядел крупную пуговицу с перламутровым ободком и, стараясь не поднимать взгляда выше ворота, произнес:
– В удел мне свой надобно ехать, Елена Васильевна. Явился, чтобы разрешение твое милостивое спросить.
Малолетний государь играл с девками в салки и яростно трепал их за платья, когда удавалось изловить иную боярышню.
Елена Васильевна с минуту наблюдала за проказами сына, потом без печали произнесла:
– Езжай, князь, коли охота. – И дланью поправила сползавшие со стула кружева.
Андрей вдруг узнал платье, что надето на государыне, – именно такой опашень носила их матушка. Почивший великий князь желал, чтобы толика святости перепала и прегрешной супруге, и подарил его Елене.
– Только одна просьба у меня к тебе имеется, матушка.
– Какая же? Говори.
Государь Иван Васильевич с визгом поймал очередную боярышню и свирепо тискал ее.
– Отдай мне в удел город Дмитров.
– Вот как! – искренне подивилась великая княгиня. – Или ты позабыл, что Дмитров – это город Юрия Ивановича. А может быть, ты считаешь, что если дмитровский князь под замком, так ему и вотчина не нужна?
Андрей опустил взгляд ниже: с подола, прямо на пол, сбегал ряд крупных серебряных пуговиц. Старицкий князь насчитал их одиннадцать.
– Государыня, ежели не желаешь Дмитров отдать, дай мне Верею, преумножь мою вотчину, век тебе
