– Погодите же! – не давая старой и, очевидно, слепой карге закрыть дверь, взмолился Пфаферлинг. – Как долго он уже за границей?
– Да года три, поди, – раздумчиво ответила старуха. – Али четыре...
Ной Нахманович все понял. Правда, когда на раскопках перестал показываться Демченко, в голову закрадывались мысли: а не ловкая ли это афера – предприятие с кладами речных пиратов? Но он старался гнать прочь все сомнения, да и Аркадий Степанович совсем не походил на мошенника и проходимца...
– А... господин Демченко, он дома? – осторожно спросил Херувимов.
– Дома-а, где же им быть-то, – ответила старуха. – При детях оне.
– А с ним нам можно увидеться? – заволновался Ной Нахманович. – Пройти можно в дом? Я купец из Москвы, это вот, – он показал на мрачного, как грозовая туча, Херувимова, – господин надворный советник, служащий Министерства внутренних дел. Нам крайне важно увидеться с Аркадием Степановичем и переговорить с ним.
Старуха приблизилась к ним, словно принюхивалась, подняла глаза, и Херувимов наконец встретился с ней взглядом. Затем она сделала шаг, встала на цыпочки и почти вплотную приблизила свое лицо к лицу Херувимова, словно собираясь запечатлеть на его челе материнский поцелуй.
– Нет, – ответила она, снова упершись взглядом в его грудь. – Лучше я его вам, касатики, позову.
Она захлопнула калитку, громыхнула засовами и ушла. Не было ее долго. Наконец вместе с шаркающими послышались твердые шаги. Калитка открылась, и в проем шагнул плотный молодой человек приятной наружности, не имеющий, впрочем, ничего общего с тем Демченко, что был знаком Пфаферлингу и Херувимову.
– Прошу прощения, что не приглашаем вас в дом, – извиняющимся тоном сказал молодой человек. – Видите ли, хозяин уехал, и домоправительницей оставил Марфу Ивановну, старшей, так сказать. А она – старый человек, так что...
– Вы Демченко? – не дал ему договорить Ной Нахманович.
– Демченко, – удивившись, ответил молодой человек.
– Аркадий Степанович?
– Да.
– И вы домашний учитель детей господина Сукина? – продолжал Пфаферлинг диалог, похожий на допрос.
– Именно так, – недоумевал настоящий Аркадий Степанович.
– Все ясно, – заключил Ной Нахманович и потерянно пошел прочь.
– А что вам было угодно? – крикнул ему вслед совершенно сбитый с толку истинный Демченко.
Пфаферлинг не обернулся и не ответил. Он шел, тупо глядя по сторонам, и в глазах его вместо гор самоцветов, изумрудов и золотой посуды были лишь пепел и потухшие уголья...
– Вы в Москве в июне месяце были? – спросил настоящего Аркадия Степановича Херувимов.
– Да, – ответил тот. – По поручению Григория Ивановича.
– И что это было за поручение? – тускло посмотрел на молодого человека бывший полициант, и Демченко, не хотевший было отвечать на подобный вопрос, все же сказал:
– По судебной части. Видите ли, господин Сукин уже седьмой год судится со своим соседом по нижегородскому имению из-за двух спорных десятин земли, и вот я...
– Понятно, – оборвал молодого человека Херувимов и тоже пошел прочь. А точнее, в полицейскую управу.
Там его встретили нелестно.
– И вы, значит, поверив сей байке, наняли рабочих и стали копать склоны этого Гнилого Оврага? – хохотнул Василий Харитонович, выслушав рассказ Херувимова. – А участки, значит, по жребию выбирали? Чтобы по справедливости, без обид?
Приставу Рождественской части города Нижний Новгород Василию Харитоновичу Прозорову было очень весело. Такой редкой аферы за всю его восемнадцатилетнюю службу в полиции еще не встречалось. Он хоть и старался сдерживать смех, но получалось плохо: живот ходил ходуном, а губы непроизвольно растягивались в улыбку.
– Вот вам весело, а мне нет, – недовольно произнес Херувимов. – Я на это предприятие ухлопал все свои сбережения. Кто мне их вернет?
– Стало быть, вы хотите, чтобы мы открыли расследование по этому делу? – спросил Прозоров. – А на каком основании? Вам вполне законно сдали в аренду землю, а что вы стали искать в ней пиратские клады, так это ваше личное дело.
– Этот фальшивый Демченко сдал нам в аренду чужую землю. А это уже явное мошенничество и, как любое другое уголовное преступление, не должно остаться безнаказанным, – упрямо посмотрел в глаза пристава Херувимов.
– Это конечно, – уже серьезно ответил Прозоров. – Это да... Ты все записал? – обернулся он к секретарю.
– Все, Василь Харитонович, – ответил тот.
– Итак, господин, э-э...
– Херувимов, – напомнил ему надворный советник.
– Итак, господин Херувимов, – сделав свой взгляд строгим, произнес Прозоров, – ваше дело принято к производству. Сегодня вечером оно будет доложено господину полицмейстеру, и смею вас заверить, что полиция Нижнего Новгорода приложит все усилия для отыскания злоумышленника. Теперь прошу записать у моего секретаря ваши данные и адрес и... не смею вас боле задерживать.
В Москву кладоискатели возвращались третьим классом. Из экономии. На вокзале молча сели в трамвай, молча же разъехались по домам.
Конечно, этого дела бывший полицейский пристав Херувимов так не оставил. Он начал собственное дознание, на поездки по которому истратил последние деньги.
Какое-то время его розыски субсидировал Ной Нахманович, и, когда надежда разыскать Лжедемченко уже оставляла надворного советника, он его нашел...
Херувимов потушил папиросу и поднял на Лизавету вновь ставшие пустыми глаза. Злость поднималась в нем колючей волной и требовала выхода.
– Итак, повторяю снова: к какой белогвардейской организации вы принадлежите? – спросил он сквозь зубы. – Кто ее руководитель, какое положение занимает в ней ваш супруг и вы?
Херувимов кашлянул и потрогал горло.
– Советую не запираться и рассказать все как есть. Ваши товарищи уже дают нам показания. К тому же у вас был найден револьвер, – он выдержал значительную паузу, – а это преступление карается по законам военного времени смертной казнью. Казань – теперь прифронтовой город.
При фразе «ваши товарищи уже дают нам показания» Лизавета едва сдержала себя, чтобы не вскрикнуть, и это не укрылось от взора опытного в делах дознания Херувимова.
– Если вы будете молчать, то ваши сообщники просто свалят на вас всю вину, и вы пойдете в этом деле паровозом, то есть главным организатором преступного сообщества, – пояснил он, пытаясь поймать взор Лизаветы. – Вы это понимаете?
– Я ничего не знаю, – еле выдавила из себя Лизавета, упершись взглядом в пол.
– По нашим сведениям, вы готовили разбойное нападение на Государственный банк. Посягали на золотой запас Советской Рабоче-Крестьянской Республики. У кого вы получили такое задание? Что за человек у вас в банке? Отвечать! – снова хлопнул по столу старший следователь.
Лизавета молчала. Херувимов встал из-за стола и подошел к ней.
– Будешь молчать, белогвардейская шлюха?!
Он размахнулся для удара, и тут Лиза подняла на него глаза. В них было нечто такое, что бывший на- дворный советник вдруг почувствовал: бить не следует. В его мозгу даже пронеслось некое видение, вполне отчетливое, похожее на следующие одна за одной фотографические карточки: он ударяет ее, после чего эта арестантка молча набрасывается на него, выдавливает глаза и, повалив на пол, начинает душить. Вырваться он не может, вместо глаз темень и дикая боль. Охранники бьют ее прикладами, но она не
