хранилось с десяток бумаг, исписанных убористым красивым подчерком, на титульном листе рядом с его именем была лаконичная запись:
Бобровин не помнил случая, чтобы Уваров в разговоре с ним называл тайных агентов по имени, как если бы опасался, что в комнате кроме них может присутствовать кто-то третий.
– Он всецело оправдывает наши ожидания, ваше высокопревосходительство. Как мы и предполагали, как только удалили этого танцора, Элиз Руше влюбилась в него без памяти.
Широко улыбнувшись, Уваров произнес:
– Женщины всегда оставались для меня загадкой. Меня все время удивляет, что их заставляет любить таких мерзавцев.
– Видно что-то они в них находят, ваше высокопревосходительство. У меня такой вопрос, не слишком ли мы подняли планку?
В какой-то момент в глазах Уварова сверкнуло сомнение. Или все-таки показалось? Но уже в следующую секунду он уверенно произнес:
– Все идет именно так, как мы и планировали. Ничего не менять! – И, понизив слегка голос, пояснил: – От великого князя Николая можно избавиться только таким образом. Лучше сделать это сейчас, чем потом, когда ущерб для России будет внушительным. Не спускайте с них глаз: ни с великого князя, ни с Гусара. Мне важно знать о каждом их шаге.
– Слушаюсь, ваше высокопревосходительство. Я уже принял дополнительные меры, – сказал Бобровин, усмехнувшись пришедшей мысли.
Сразу после размолвки с Элиз Руше великий князь Николай Константинович укатил на первый Адмиралтейский остров, в Мраморный дворец, считавшийся домом всех Константиновичей, где он провел свое детство. Всякий раз, заявляясь сюда, он чувствовал себя в его стенах совсем по- домашнему.
Прежде великий князь проживал в Павловске, где имел шикарные апартаменты, но с недавнего времени папенька повелел выделить ему три комнаты на втором этаже. Поговаривали, что именно в этой части дворца его прежний владелец Павел I упражнялся в стрельбе из пушек, а чтобы не прибить ядром свою чувствительную супругу, сажал ее в огромную мраморную вазу… Но теперь этот уютный уголок ничем не напоминал о военных баталиях и о прежних многочисленных чудачествах императора Павла I.
Пожалованные комнаты были парадными, с выходившими на дворцовую набережную окнами. В одной из комнат была устроена библиотека с огромным
Здесь же во дворце имелась комната для адъютанта Леонида Варнаховского, с которым великий князь пребывал в приятельских отношениях. Чаще он нуждался в его обществе для того, чтобы весело проводить время где-нибудь в театральных гримерных и в карточных салонах, нежели использовать в поручениях государственной службы.
Великий князь прошел мимо охраны, лихо козырнув, и направился в свои покои.
Вопрос по долгам следовало как-то решить. Привыкший жить на широкую ногу и ни в чем не знавший отказа, Николай Константинович понимал, что финансовый поток ослабевает, а вместе с ним заканчиваются удовольствия. Деньги следовало где-то раздобыть. Можно было бы обратиться к матушке, но не в ее правилах баловать чадо деньгами, да и много дать она не в состоянии, – можно рассчитывать тысяч на тридцать, с условием, что он отчитается о каждом потраченном рубле. А этого делать никак не хотелось. Как объяснить рассудительной и строгой маман, что половину пожалованных денег он намеревается потратить в «веселом доме», на десять тысяч купить любовницам по безделушке, а оставшиеся деньги просто спустит в течение двух дней в каком-нибудь модном ресторане? О том, чтобы обратиться к отцу, не могло быть и речи. Тот уже давно устал от всех скандальных историй, случавшихся с сыном с регулярностью раз в месяц. Была бы его воля, так он запер бы на замок своего нерадивого старшенького, а еще приставил бы к его дверям усиленный караул и продержал бы под охраной до самой женитьбы.
Николай Константинович повесил на плечики шинель и прошел в спальную комнату, где под темно- зеленым балдахином пряталась широкая кровать. Еще совсем недавно он предавался на ней с Элиз разным чудачествам, а сейчас она казалась ему невероятно широкой.
Деньги следовало раздобыть как можно быстрее. А там – в Париж! Вот где его никто не достанет. Ежели этого не сделать в ближайшее время, то кредиторы пожалуются на него императору, а уж тот найдет способ наказать своего племянника и крестника.
Впрочем, существовало одно решение, которое могло мгновенно поправить его финансовые дела, но Николай Константинович попытался тотчас отогнать пришедшую мысль. Уж слишком памятны были недавние события…
Дело произошло три года назад, когда он, чтобы покрыть карточные долги, забрал из будуара матери алмазные подвески (свадебный подарок мужа), а из Малинового кабинета императрицы (расположенного в Зимнем дворце, где нередко проходили семейные чаепития) вынес целый чемодан разного рода безделушек из слоновой кости и посуду севрского фарфора.
Пропажи хватились тотчас и немедленно провели тихое домашнее расследование, в котором вспомнили о том, что Николя накануне интересовался фарфором и его стоимостью. Кто-то из прислуги видел, что он на некоторое время вошел в столовую, где обычно хранилась наиболее ценная посуда. А солдат, стоявший в карауле, заприметил, что великий князь Николай выходил из Зимнего дворца с большим дорожным чемоданом, в котором якобы позвякивала посуда. Вскоре одна из исчезнувших статуэток из слоновой кости обнаружилась в Павловске, в его кабинете, где он проживал с младшим братом.
Императрица Мария Александровна (вместе с Александрой Иосифовной, матерью Николя) подошла к своему племяннику и потребовала объяснений. А когда тот стал отпираться, заявляя, что не причастен к краже, пригрозила, что об этом его проступке расскажет не только его отцу, но и Александру Второму, скорому на расправу. Николай Константинович искренне покаялся, пообещав вернуть похищенное.
Отходчивая женщина простила племянника, поцеловав его в покаянную голову, на том и забылось.
В тот раз ему удалось не только погасить свой долг, но еще и сэкономить сотню тысяч рублей на «веселый дом» и на подарки женщинам. А подарки, как и подобает человеку царской крови, Николя делал щедрые, не считаясь с тратами. Так что этих денег у него хватило на пару месяцев, после чего, не сдержав данное себе обещание, он вновь начал залезать в долги.
Не найдя другого выхода, Николя после долгих сомнений решил осуществить задуманное. Переодевшись в гражданское платье, он направился в комнаты матери. Александра Иосифовна была единственная женщина, которую он любил по-настоящему. Прощая ему мелкие шалости, она неизменно выделяла его среди остальных сыновей. Возможно, это было оттого, что рожала она первенца в больших муках, едва не лишившись жизни; и даже сейчас, будучи взрослым, он, в отличие от остальных детей, неизменно доставлял ей одни страдания. Всякий раз Александра Иосифовна желала видеть Николя тотчас, едва он переступал порог Мраморного дворца, и если он все-таки задерживался, то непременно отправляла за ним одну из своих горничных.
Собственно, в этот раз так и произошло: едва он вышел из кабинета, как к нему поспешила одна из матушкиных прислуг, прехорошенькая барышня Настя.
– Великая княгиня хотела с вами поговорить, – несколько робея перед Николаем, произнесла она.
– Я как раз направляюсь к ней.
Девушка развернулась и хотела было уйти, но Николай попридержал ее вопросом:
– Настенька, а почему бы нам с вами как-нибудь не провести время вдвоем? Для вас я отыщу бутылку хорошего французского вина. Уверяю, вы со мной не заскучаете.
– Я всегда занята, ваше высочество. А потом, я думаю, что ни мне, ни вам этого не нужно. А еще я слышала, что у вас скоро состоится помолвка.
Всякий раз, когда ему напоминали о предстоящей помолвке, великий князь морщился, будто от зубной боли. Не дожидаясь ответа, Настенька живо развернулась и заторопилась дальше по коридору, соблазнительно шурша шелковыми тканями.
