бесцветными бледно-голубыми глазами, в которых была запечатлена вся скорбь еврейского народа, и невероятно сутулым, что должно было свидетельствовать о том, что большую часть жизни он провел за разглядыванием ценностей, принесенных в ломбард.
– Чем могу быть полезен? – равнодушным голосом поинтересовался Гительман.
– Я бы хотел заложить кое-какие драгоценные камни, – стараясь придать своему голосу как можно больше безразличия, ответил Варнаховский. – На мой взгляд, весьма любопытные вещички.
– Покажите, – прозвучал все тот же безучастный голос.
Вытащив из сумки небольшой мешочек, поручик ослабил горловину и высыпал на прилавок шесть крупных алмазов и четыре рубина, каждый из которых был величиной с ноготь. Весело прокатившись по гладкой поверхности стола, камушки остановились в точности у ногтей Мойши Гительмана.
Посмотрев долгим взглядом на клиента, ломбардщик, не сказав ни слова, взял ближайший к себе алмаз и, вооружившись лупой, принялся тщательно рассматривать сверкающие грани. Даже через маску профессионального скупщика удалось рассмотреть настоящий восторг, проявившийся в глазах шальным блеском, в дрогнувших тонких пальцах. Затем столь же осторожно, не глядя на посетителя, всецело поглощенный оценкой, он принялся рассматривать следующие драгоценности.
Когда последний камень был тщательно изучен, оценщик произнес тоном, в котором можно было угадать настоящее восхищение:
– Не каждый день в ломбард приносят подобные вещи.
– Нисколько не сомневаюсь в этом.
– Итак, сколько же вы хотите?
– Меня бы устроила сумма в пятьсот тысяч.
Ломбардщик поморщился, будто от острой зубной боли.
– Сумма большая…
– Посмотрите на эти камни, они стоят того!
– Понимаете, во всей империи вы вряд ли найдете человека, который даст вам больше, чем старый Мойша.
– И сколько же вы мне можете предложить?
– Сто пятьдесят тысяч. Уверяю вас, это хорошая цена!
– Боюсь, мы с вами не договоримся, – потянулся Варнаховский к камням, лежавшим аккуратной кучкой.
– Постойте…
– Слушаю вас.
– Хорошо, я могу предложить вам сто семьдесят тысяч рублей, – проговорил скупщик. Его лицо вдруг приняло удивленное выражение, как будто бы он не ожидал от себя подобной щедрости. – Уверяю вас, вряд ли во всем Петербурге вы отыщете большего простака, чем старый Мойша.
– Пусть будет по-вашему, – согласился Варнаховский, – но деньги мне нужны немедленно.
– Не беспокойтесь, – расслабленно улыбнулся скупщик. – Вы их получите, как только мы оформим квитанции. С кем я имею дело?
– Варнаховский Леонид Назарович.
– Вы уж извините, но мне бы хотелось взглянуть на документ, удостоверяющий вашу личность, так положено. Иначе у меня могут быть очень большие неприятности. Товар слишком дорогой, и старому Мойше не хотелось бы на старости лет иметь дело с полицией.
Поручик вытащил из кармана документ:
– Это мое удостоверение личности.
Кивнув, скупщик, стараясь не выглядеть удивленным, переписал данные Варнаховского и вернул документ.
– Благодарю вас, господин поручик.
Затем подошел к огромному несгораемому шкафу, стоявшему в самом углу комнаты, и, открыв его двумя большими ключами, извлек из мрачной глубины несколько ровных пачек ассигнаций.
– Пересчитайте, здесь ровно сто семьдесят тысяч. Вчера получил их из банка.
Небрежно покидав пачки ассигнаций в сумку, Варнаховский проговорил:
– Не буду вас утруждать. Верю, что здесь все в точности. А потом, надеюсь, что это не последняя наша встреча.
Коротко попрощавшись, он зашагал к двери, а Гительман принялся сортировать камни по размерам, складывая их в маленькие коробочки, лежавшие на прилавке.
В течение трех последующих часов Варнаховский обошел еще с десяток ломбардов, радуясь неожиданной удаче, – за драгоценные камни удалось выручить на двести тысяч более того, на что рассчитывал великий князь. Надо полагать, что такая сумма будет ему приятна.
Леонид хотел было возвратиться в Мраморный дворец, как вдруг увидел среди каменных строений Вознесенского переулка небольшую деревянную церквушку с покосившимся притвором, подпиравшую южной стороной высоченный особняк. Церковь огораживала хлипенькая изгородь, готовая свалиться при сильном порыве ветра. Внутренний двор убог – там и сям торчали пожелтевшие кусты, вдоль изгороди через камни пробивался потемневший от пыли подорожник. Надо полагать, у церквушки приход был невелик, да и беден, а потому хозяйство пребывало в запустении и упадке. Повинуясь какому-то внутреннему импульсу, перекрестившись, Варнаховский потянул на себя скрипучую шаткую калитку и вошел на территорию церкви. Из притвора на порог церкви вышел худой священник с изможденным, заросшим седой бородой лицом. Глаза пронзительные. Изучающие. Покорности в нем ни на грош, видно, у него было достаточно причин, чтобы поглядывать на окружающих с недоверием.
– Вы кого-то ищете?
– Вас, батюшка.
– Меня? – Священник не выглядел удивленным.
Открыв сумку, Леонид вытащил из нее икону, завернутую в цветастый ситец, и, протянув ее священнику, молвил:
– Полагаю, она у вас не запылится.
Развернув тряпицу, священник не удержался от восхищения:
– Красота-то какая! Откуда это у вас?
– Сейчас это неважно… Во всяком случае, она будет вам нужнее, чем мне.
– Так это дар?
– Дар, батюшка, – подтвердил Варнаховский. – Надеюсь, что вы им распорядитесь правильно.
Не сказав более ни слова, он вышел, закрыв за собой скрипучую калитку.
Глава 9
Дворцовая кража
Пропавшую икону хватились на следующий день. Проснувшись поутру, Александра Иосифовна по своему обыкновению пожелала помолиться подле любимой иконы, однако, к своему немалому удивлению, на прежнем месте ее не обнаружила. Поначалу она подумала, что икона находится в одной из дальних комнат дворца, куда ее по недомыслию могли отнести слуги. Однако после двух часов поисков стало очевидно, что иконы нет не только в комнате, но и во дворце.
Прежде подобной пропажи не случалось. Каждому во дворце было известно о том, что образ был подарен Николаем I на бракосочетание его сына, а потому отношение к нему было особенно трепетным. Человека, посягнувшего на икону, следовало назвать безрассудным.
Некоторое время, мучившаяся тайными подозрениями великая княгиня надеялась, что образ будет возвращен на прежнее место, однако время шло, а пропажа не обнаруживалась. Около полуночи Александра Иосифовна сообщила о пропаже мужу.
– Что ж… даем злоумышленнику еще ночь, – хмуро произнес великий князь Константин. – Если к утру икона не обнаружится, будем вынуждены обратиться в полицию, как это ни прискорбно.
– Как ты думаешь, кто мог это сделать? – с дрожью в голосе спросила Александра Иосифовна. – Может, все-таки…
– Александра, – строго посмотрел великий князь на супругу, догадываясь о возникших подозрениях, – кто бы это ни сделал, он должен ответить за содеянное, и давай закроем эту тему.
