то и герцогиню, – проговорил Варнаховский, открывая дверцу перед Элиз.
Подобрав полы платья, барышня вошла в карету. За ней взобрался Леонид, расположившись рядышком. Почувствовал, как по телу прошла горячая волна, когда случайно дотронулся до ее колен. В ответ лукавая девичья улыбка.
– Хе-хе! Скажете тоже, – просиял от удовольствия казак.
– Ну, чего стоишь, братец? Трогай!
– Пошли, родимые!
Карета, преодолев полосу света, свернула под тень разросшихся кипарисов и покатилась в сторону городского пляжа. Лошадки, будто разминаясь перед дальней дорогой, высоко подбрасывали ноги, и кучер всякий раз придерживал рысаков, опасаясь, что могут перейти на галоп.
Повозка остановилась около небольшого дома, спрятавшегося в густом саду, через сплетенные ветки яблонь просматривались угловые окна, ярко полыхавшие. За невысоким забором предостерегающе затявкала собака. Леонид сошел с повозки и зашагал к дому. Скрипнула входная дверь, и с керосиновой лампой на высокий порожец вышел лысый худой мужчина в длинной рубахе навыпуск.
– Кто тут? – строго спросил он, осветив керосиновой лампой узкую садовую дорожку.
Рассеивающийся луч упал на стоявшего в саду Варнаховского.
– А я уже думал, ты не подойдешь, – с некоторым облегчением сказал хозяин дома, опуская керосиновую лампу.
От внимательного взгляда Леонида не укрылось, как свободная рука хозяина скользнула к поясу, за которым просматривались угловатые очертания револьвера.
– Были срочные дела… – неопределенно ответил Варнаховский, терпеливо ожидая приглашения проследовать в дом.
Мужчину звали Валерий Михеевич Христофоров. Родом он был из мелких саратовских дворян, коим на роду написано, не жалея живота своего, служить царю-батюшке. Возможно, то же самое ожидало бы и Валерия, если бы у отрока вдруг не открылся талант к искусству: все свое время он проводил в рисовании девок, хороводивших на лугу, мужиков, занимавшихся плотницким ремеслом; дерущихся подле кабака бродяг; ребятишек, играющих в салки. Получалось чудно и умело, что вызывало немалое изумление у всех, кто видел его наброски. Дарование сына не доставляло радости лишь его отцу, который чаял, чтобы отпрыск продолжал семейное военное ремесло. Потому вскоре он был определен в кадетский корпус для подготовки к военной карьере. Именно там Валерий Христофоров впервые принялся рисовать старинные монеты, которые выходили у него на удивление ладно. И вместо занятий по военному делу он предпочитал шлифовать искусство гравировки.
Вопреки желанию отца видеть сына в юнкерском училище, Валерий Христофоров занялся художественным промыслом, изготавливая на заказ различные античные поделки, что приносило ему весьма существенный доход. Но творческая душа требовала иного. Именно в это время Валерий Христофоров устроился на Императорский монетный двор, где шлифовал свое мастерство в изготовлении монетных печатей.
Неизвестно, какой бы крендель вывернула судьба, если бы не вмешался случай. Однажды он приобрел монету времен Римской империи у известного коллекционера – барона Александра фон Каульбарса. На первый взгляд, римский золотой ауреус выглядел подлинным: на лицевой стороне была изображена голова богини Венеры, а позади ее стоял сын Купидон; на оборотной стороне – предметы греческого обихода. Только всмотревшись, рядом с амфорами можно было распознать туфли, в которых любили щеголять модницы прошлого столетия. Валерий Христофоров попытался вернуть фальшивую монету обратно, но барон категорически отказался ее брать, заявив:
– Не следует быть таким простаком!
Самолюбивый Валерий Христофоров решил отомстить обидчику. Он принялся скупать золотые монеты, которые имели широкое хождение и достать которые не представляло особой сложности. После чего принялся переплавлять их по античным образцам и через подставных лиц продавать их барону как настоящие. А когда у того собралась достаточная коллекция и он решил выставить ее на обзор публики, известный эксперт, пришедший на выставку, определил, что все приобретения являются фальшивыми. Барон обращался ко многим экспертам, но все в один голос говорили одно:
– Искусная подделка!
Так что месть удалась. Но Валерий Христофоров настолько вошел во вкус, что успешно принялся производить монеты российской императорской чеканки, имевшие в Европе большое хождение. Пренебрегая конспирацией, фальшивомонетчик чеканил деньги в собственном имении, которое располагалось как раз напротив полицейского участка. Нередко на бокал марочного французского вина к нему заглядывал исправник, совершенно не подозревая о том, что в нескольких саженях от него творятся
Разоблачен Валерий Христофоров был совершенно случайно, как это нередко и бывает, из-за собственной нерадивости. Однажды он оставил в сюртуке штамп на полтину и, пребывая крепко во хмелю, расплатился им в корчме за штоф водки. По тишине, тотчас образовавшейся вокруг, он понял, что случилось непоправимое.
В эту ночь он в имении не ночевал: собрав кое-какие сбережения, немедленно тайком отправился в Европу, где впоследствии стал промышлять куда более безобидными делами: изготавливал фальшивые паспорта европейских стран. Причем принимал он клиентов не с кондачка, а только после солидной рекомендации. Так что Леонид со своей спутницей входил в число доверенных лиц.
Варнаховский прошел в небольшой сумрачный дом. Зная о прошлом господина Христофорова, проживавшего под французским именем Рауль-Дюваль Трезеге, он нисколько не сомневался, что тот не оставил привычку печатать монеты и наверняка где-то в подвале у него находятся чеканные станки.
Масляная лампа, висевшая над самым потолком, освещала высохшее лицо фальшивомонетчика. Голова, практически лишенная волос, как бы состояла из многих бугров; под острым подбородком на тощей щетинистой шее торчал колючий кадык. И сам он выглядел на редкость угловато и несуразно. Неожиданно из соседней двери появилась дородная женщина с длинными пшеничными вьющимися волосами, одетая в обыкновенный цветастый сарафан. В прошлый свой приезд Леонид не сумел разглядеть ее фигуры, но сейчас отметил, что она буквально пленяла взгляд. Неудивительно, что Евдоким обратил на нее внимание.
В длинной сухой ладони Христофоров держал два паспорта.
– Поздравляю вас, господин Варнаховский, теперь вы граф Анри д’Аркур, из династии графов де Мортен. Так что у вас великолепная родословная.
Открыв паспорт, Леонид удовлетворенно кивнул. Все печати были на месте. Ни одной размазанной, ничего такого, что могло бы насторожить даже самого придирчивого стража порядка.
– С таким паспортом и такой родословной, как у вас, милейший, вам нужно штурмовать французский трон, – улыбнулся Христофоров.
– Я подумаю над вашим предложением, любезнейший, – сухо отозвался Варнаховский.
Уложив паспорт в сюртук, он открыл второй. С него на Леонида посмотрело прехорошенькое личико Элиз. Девушка умела выглядеть исключительнейшим образом даже на фотографиях. К этому у нее был какой-то природный дар.
Полистав паспорт, он не нашел в нем ничего такого, что могло бы насторожить. И, отсчитав четыре тысячи франков, протянул их Христофорову. Теперь следовало как можно дальше убираться из Франции. Может, выехать в Италию? Или укрыться в Вене?
Озабоченную физиономию Варнаховского Христофоров принял на свой счет.
– Вас смущает цена, ваше сиятельство? Уверяю вас, паспорта такого качества вы не встретите по всей Европе. Я знаю, о чем говорю. Так что цена вполне подходящая.
– Я не ставлю под сомнение ваше мастерство, любезнейший, оно мне хорошо известно. Только мне почему-то думается, что это не основной ваш доход, а, так сказать, для души…
Валерий Христофоров чуток приподнял голову. Масляный светильник в керосиновой лампе слегка полыхнул, добавив теней к угловатой физиономии мастерового.
– Хм… Я вижу, вы обо мне достаточно осведомлены.
– Не больше, чем другие. Но полагаю, что из нас получились бы понимающие партнеры.
