– Не шумите, господа, не шумите, – увещевал подошедших мужчин крепкий дядька с усами, в котором Анна узнала дворника с соседнего двора. Только сейчас он был в строгом костюме и без привычной медной бляхи на груди.
Выстроившись гуськом, с револьверами в руках, они прошли в распахнутую дверь, и тотчас из глубины комнаты раздались угрожающие крики:
– Всем оставаться на местах! Полиция!
Послышался грохот опрокидываемой мебели, а потом прозвучал истошный вопль, в котором Анна без труда узнала голос миллионщика.
«И этому досталось!» – не без злорадства подумала женщина.
Выждав несколько минут и убедившись в том, что лестница оставалась свободной, Анна подхватила чемоданы и уверенно стала спускаться вниз.
Едва Анна выскочила из подъезда, как к ней подъехал извозчик. В глубине коляски она рассмотрела Сержа, призывно махнувшего ей рукой. Залезая в экипаж, она увидела в окне квартиры немолодого человека в синем сюртуке, который подавал знаки мужчинам, стоящим на противоположной стороне улицы. Наклонившись вперед, Серж подхватил ее под руки и втащил в экипаж.
Оказавшись в кресле, Анна увидела, что к ней навстречу, сильно размахивая руками, бросился продавец, торговавший булками. Сдобы рассыпались на дорогу, но он, не обращая на это внимания, что-то кричал и продолжал размахивать руками.
Дюжий возница, громко матюкнувшись, в досаде огрел булочника плетью и повернул в сторону ближайшего переулка. Выглянув, Анна заприметила, как следом за повозкой устремились несколько человек; в числе первых, оставив свою молодую спутницу, мчался молодой мужчина лет двадцати пяти. В какой-то момент барышне даже показалось, что он успеет ухватиться за экипаж, но возница, недовольно крякнув, поторопил лошадок крепким ударом кнута.
Анна успела послать поотставшему мужчине воздушный поцелуй, и повозка скрылась за углом дома.
– А ты проказница, – покачал головой Серж.
– В сравнении с тобой и я всего лишь несмышленая гимназистка, – сдержанно заметила Анна, улыбнувшись.
– Хм... Какого ты обо мне мнения, – насупился Серж.
Но разубеждать не стал.
Глава 25
ФАЛЬШИВЫЕ БУМАГИ
В лавке продавали всякую мелочь: от шерстяных ниток до огромных катушек с проводами. Возможно, кто-то другой, заглянув в эту дверь, легко поверил бы в то, что натолкнулся на самый настоящий клад, но у Григория Леонидовича от увиденного невольно сводило скулы. Надо отдать должное приказчику, весь товар находился в идеальном порядке, как будто бы продавцы только тем и занимались, что укладывали по ячейкам и ящичкам пуговицы одного размера и цвета. Взгляду зацепиться не за что. Русской душе такой порядок не по нутру, наверняка хозяин лавки какой-нибудь баварец, а то и австрияк.
Задрав голову, Виноградов прочитал: «Миллер и сыновья». Так оно и есть! Поглазев на продавцов и на тех немногих покупателей, что забрели в неурочный час в лавку за перламутровыми пуговками, Григорий Леонидович решил взбодриться. Перед перекрестком стояла «Рюмочная», исконно национальное заведение. Вот где русская душа отдыхает. А к стопочке бы еще кусочек селедочки, да с репчатым лучком, мелко нарезанным. «Э-э!» – невольно проглотил набежавшую слюну Виноградов.
Задул ветерок: промозглый, дрянной. Такой способен застудить до самых кишок. Ежели, конечно, в меру принять горькой, то страшного ничего не произойдет. И, уже более не противясь накатившему желанию, Григорий Леонидович шагнул в «Рюмочную» и не без удовольствия вдохнул в себя ядреный запах лука.
Откушав рюмку водки, начальник сыскной полиции почувствовал, как в голове приятно загудело. Ветер уже не выглядел баловником, и воротник можно было не поднимать. Григорий Леонидович едва вышел из «Рюмочной», как к подъезду, свирепо осадив рысака, подкатила пролетка. В одном из пассажиров, с большим кожаным саквояжем в руке, Виноградов узнал Виктора Краюшкина; рядом с ним, развалившись на креслах, сидел Евдокимов.
Коротко переговорив с кучером, Краюшкин спрыгнул на мостовую, продолжая крепко прижимать к груди саквояж. Евдокимов, напротив, сошел не спеша, по-барски переваливаясь, и затопал следом за боязливо озиравшимся Виктором Алексеевичем.
Началось! В какой-то момент Григорию Леонидовичу захотелось даже перекреститься.
Последующий час протекал бесталанно. Григорий Леонидович успел осмотреть едва ли не все лавки в квартале, заглянул в три бакалеи и даже поинтересовался выпечками у кондитера. Признав в госте какого- то важного вельможу (не исключено, что будущий клиент), хозяин, не скупясь, достал сдобу с маком и настоял на том, чтобы Виноградов непременно ее отведал.
Пришлось уступить. Надо признать, что выпечка удалась, да и время подошло, чтобы червячка заморить. Так что настойчивому кондитеру большое спасибочки.
Григорий Леонидович посмотрел на окна и увидел, что Виктор Краюшкин отчаянно размахивает руками, пытаясь что-то внушить кучеру, бестолково пялившемуся на окна. Надо отдать должное его артистическому таланту – выглядел кучер на редкость простовато и напоминал деревенского недотепу. Впечатление было ошибочным: в действительности кучер был одним из самых опытных агентов полиции и легко выдавал себя за любое сословие. Особенно хорошо ему удавались простолюдины.
Приставив ладонь ко лбу, он некоторое время всматривался в окна, словно не понимал, чего же от него требуют, а потом энергично закивал головой. После чего достал широкий белый платок, отряхнув его, громко сморкнулся на весь ближайший квартал и вновь углубился в свои невеселые думы.
Заметив знак, из пивной вышел Стоцкий Дмитрий Платонович и уверенным шагом направился к дому. Улица будто бы всколыхнулась, дворники, побросав метлы, устремились следом; кондитеры, оставив кренделя, заняли места под окнами, а молодые люди, освободившись от объятий подруг, ловко шмыгнули в подъезд.
Бдительность оказалась нелишней – пересчитывая вторую сотню тысяч ценных бумаг, Виктор Краюшкин обнаружил, что бумага стала значительно отличаться по плотности. Слегка потерев ее пальцами, он увидел, что краска слегка стерлась. Посмотрев бумагу на свет, убедился, что водяной знак отсутствует.
Тимофей Макарцев со скучающим видом посматривал на Краюшкина, с некоторой снисходительностью наблюдая за всеми его манипуляциями. Ираклий Евдокимов и вовсе потерял к происходящему интерес и, заложив руки за затылок, посматривал на потолок, рассматривая вензеля из многих трещин.
Разговаривать было не о чем. Молчание прерывалось только получасовым боем курантов и довольным хмыканьем Серафима Родионовича.
– И это вы называете ценными бумагами? – недоуменно воскликнул Краюшкин, глянув на дремлющего Макарцева.
Нечто подобное Виктор Краюшкин произносил с периодичностью в пятнадцать минут. А посему на его слова никто не обратил внимание. Их новый знакомый вообще отличался значительной живостью, так что они успели попривыкнуть ко многим его высказываниям, но в этот раз в его интонациях присутствовало нечто новое.
Евдокимов тоже подался вперед, рассчитывая рассмотреть, что так огорчило Краюшкина, но не увидел ничего, кроме ценной бумаги, которую тот держал в руках, не скрывая при этом брезгливости.
– Что вас смущает? – вяло поинтересовался Макарцев.
Тимофей уже давно раскусил этого мнительного типа и понимал, что разговор был затеян только для того, чтобы сбить цену. Вряд ли этот трюк ему удастся повторить. Они и так пошли на очень значительные уступки.
– А вы посмотрите сюда, – с еще большим задором произнес Краюшкин. – Типографская краска расплывается, – протянул он бумагу. – Видите: остались следы!
На запотелых ладонях Краюшкина обозначился расплывчатый отпечаток.
