продолжительный разговор, закончившийся согласием Николая Николаевича в ответ на некое предложение Войцеховского. Постников так и сказал: согласен-де, ежели, конечно, он, Войцеховский, не предаст огласке и не даст ход обнаруженному подлогу. Войцеховский обещал повременить. И добавил, что если Постников не исполнит его просьбу или исполнит не в надлежащем виде, то вся противозаконная «деятельность» городского секретаря во благо личного благосостояния будет немедленно открыта и предана публичной огласке.
Через две недели работы, не обнаружив ничего предосудительного в деятельности городской управы и городского головы, комиссия отбыла в столицу с весьма положительным отчетом. Когда визитаторы садились на пароход, который должен был доставить их до Нижнего Новгорода, провожающие, в том числе и городской секретарь Постников, пожали им на прощание руки. Когда Постников пожимал руку Войцеховскому, то услышал фразу, которую уже слышал от проверяющего тогда, в домашнем разговоре.
– Через неделю, – сказал Войцеховский, почти не пошевелив губами, – и никак не позднее…
Ровно через неделю, испросив себе отпуск, Николай Николаевич Постников отбыл в Москву на вакацию.
Визит к нему Давыдовского, представившегося подполковником Степаном Яковлевичем Голубовским, товарищем начальника Отделения по охранению общественной безопасности и порядка Третьего делопроизводства Департамента полиции Министерства внутренних дел, был сродни грому среди ясного неба. Конечно, Николай Николаевич знал русскую поговорку касательно веревочки, которой сколь ни виться, а конец будет, однако все же надеялся, что в его случае будет все по-другому. Не обошлось.
Подполковник Охранного отделения был строг и жесток и не предоставил секретарю Постникову ни малейшей возможности выкрутиться из сложившейся ситуации.
– В вашем случае отпираться только себе во вред, – безапелляционно заявил ему подполковник и сдвинул брови к переносице. Выражение его лица натурально приняло угрожающий вид. – Потому что нам все известно. Я прибыл лишь для того, чтобы уточнить кое-какие детали.
– К-какие? – с трудом произнес Постников.
– Где вы получили в Москве картину от художника Костолевского по прозванию Сизиф? – надвинулся на городского секретаря Давыдовский-Голубовский. – Назовите место!
– К-какую ка-картину? – предпринял последнюю попытку к сопротивлению Николай Николаевич.
– Какую картину? – «Товарищ начальника Охранного отделения» недобро усмехнулся. – Фальшивую! Поддельную… под кисть Тициана «Портрет Карла V»! – Постников нервно сглотнул. – Видите, нам все известно. Отпираться, как я уже говорил, бесполезно.
– Но я не понимаю…
– Все вы понимаете, – оборвал Постникова «подполковник». – Говорите, живо!
Силы совершенно оставили Николая Николаевича:
– На Патриарших прудах… – выдавил он.
– Хорошо, – обронил Давыдовский. – Дальше!
– Что «дальше»? – поднял на грозного визитера глаза, полные слез, Постников.
– Что вы дальше делали с картиной?
– Я привез ее в Казань.
– А дальше?
– Я ее подменил.
– На подлинник в доме коллекционера Лихачева? – быстро спросил Давыдовский.
– Да, – коротко ответил Постников.
– А где сейчас настоящий Тициан? У вас?
– Нет, – почти возмутился Николай Николаевич.
– Тогда где?
– Я его передал.
– Кому? – продолжал наседать на городского секретаря Давыдовский.
– Я отвез его в Петербург.
– Кому? – жестче повторил свой вопрос Павел Иванович.
Постников сглотнул и замолчал. Молчание длилось недолго:
– Секретарю Сената Войцеховскому.
Давыдовский хмыкнул. Похоже, придется ехать в Санкт-Петербург.
– Он сказал, зачем понадобилась вся эта… операция с картинами?
– Нет.
– А что по этому поводу думаете вы сами? – поймал взгляд Постникова «подполковник».
– Я? – затравленным зверьком посмотрел на «подполковника» Николай Николаевич.
– Вы, вы, – подтвердил Давыдовский.
– Ничего не думаю, – пролепетал Постников. – Мне только было велено найти художника по кличке Сизиф, заказать у него картину, дождаться исполнения заказа, поменять ее на подлинник и передать оригинал этому Войцеховскому.
– Всего-то, верно? – ядовито спросил Павел Иванович.
– Да, – коротко и кротко ответил Постников, не поняв сарказма Давыдовского.
– А кем было велено? – поинтересовался Давыдовский после недолгого молчания.
– Так Войцеховским и было велено.
– Кстати, клички бывают у собак, – резко произнес «подполковник». – У людей – прозвища…
– Ага.
Давыдовский замолчал, соображая. В общем-то, было ясно, что покуда не ясно ничего…
– А на чем этот Войцеховский вас… зацепил? – спросил Давыдовский так, на всякий случай.
– На подложных приписках, – быстро ответил Постников и преданно посмотрел «подполковнику Охранного отделения» в глаза. Взгляд Николая Николаевича буквально возопил: видите, дескать, я от вас ничего не скрываю. Я предельно искренен, оцените это…
– Хорошо, – в некоторой задумчивости произнес Давыдовский-Голубовский. – Покуда я запрещаю вам покидать город. Возможно, вы нам еще понадобитесь. И, – он снова сдвинул брови к переносице, – о нашем с вами разговоре никому ни слова…
Последние слова Павел Иванович мог и не говорить. Постников все равно никому ничего бы не рассказал. Себе дороже…
Глава 26. Подстава, или Все едем в Париж!
Санкт-Петербург – это вам не Москва. Санкт-Петербург – это не большая деревня, как иногда сами москвичи называют белокаменную, но город. Причем вполне европейский. Санкт-Петербург, конечно, не Рим, но многие из дорог ведут именно в него. Одна из таких вот дорог привела Павла Ивановича Давыдовского на Сенатскую площадь, к дугообразному семнадцатиметровому зданию с колоннами, обращенными к Неве, и гранитной лестницей.
Павел Иванович вздохнул и стал подниматься по гранитным ступеням. Вошел. Объяснил дежурному цель своего посещения – снестись с сенатским секретарем Войцеховским по одному делу.
– Весьма наипервейшему и имеющему государственную важность, – добавил он.
– Вам в Первый департамент, – объявил дежурный Давыдовскому. – В отдел по надзору за законностью управления и самоуправления.
– Благодарю вас.
Когда хотел, Павел Иванович Давыдовский мог быть галантным и даже весьма учтивым. Однако при встрече с сенатским секретарем Войцеховским вид принял строгий, ежели не сказать злой.
– Где бы мы могли поговорить тет-а-тет? – едва поздоровавшись, спросил Давыдовский.
– А вы по какому вопросу? – осторожно поинтересовался Войцеховский.
– По вопросу убийства некоего художника по прозвищу Сизиф. Кстати, а откуда вы его знаете?
– Я не знаю никакого Сизифа, – глядя прямо в глаза Павлу Ивановичу, спокойно ответил сенатский секретарь. – Вы что-то путаете.
– Бросьте, Максимилиан Пшемыслович, – заявил в ответ Давыдовский. – Ничего я не путаю. А хотите, я сейчас пойду в вашу полицейскую часть и сделаю там заявление по поводу убийства вами либо по вашей
