Основной шум производили люди. Они болтали на бульварах, скамейках, в экипажах, летних кафе и просто на углах улиц. Встречаясь, обнимались, даже целовались и жестикулировали, словно не виделись по крайней мере год. Но чаще всего оказывалось, что расстались они не далее как вчера. Людской говор сливался в беспрерывное жужжание, ставшее фоном города. Уши парижан, привыкшие к этому фону, его просто не слышали. Зато для приезжих, особенно в первые два-три дня, это было почти невыносимо.
Бывший бессменный председатель клуба «Червонные валеты» Паша Шпейер жил в Париже уже десять лет. Ему каким-то непостижимым образом удалось выскользнуть из рук правосудия, и он не был в числе сорока восьми «валетов», осужденных на разные сроки тюрьмы или ссылки. Теперь, после того как Сева узнал о подставе, он уже не мог твердо сказать, как говорил ранее:
– Шпейеру просто повезло. К тому же он был самым умным из нас…
В голову закрадывались самые разные мысли. К примеру, а не знал ли Шпейер о готовящихся арестах «валетов» заранее? Не поэтому ли ему и удалось уйти? Но если знал – почему не предупредил остальных?
Бывший главный «Червонный валет» жил в собственном особняке на правом берегу Сены в квартале Марэ. Когда-то это была окраина города, сплошь покрытая болотами. В тринадцатом веке рыцари- мелиораторы и параллельно члены ордена тамплиеров осушили эти болота, после чего квартал вошел в черту города, и его облюбовали французские короли до их переезда в Лувр. А близ Королевской площади стали строиться шикарные особняки знати, в одном из которых проживал ныне Павел Шпейер, король «Червонных валетов». Это удалось выяснить в местной префектуре.
– Весьма неплохо устроился этот Шпейер, а? – снова подал реплику неугомонный Ленчик, пребывающий в перманентном восторге от увиденного.
– Да уж, – буркнул в ответ Огонь-Догановский.
Старый да малый все чаще сходились во мнениях и все более привязывались друг к другу. Детей у Огонь-Догановского не было, и Ленчик как самый молодой из «команды» Долгорукова подпал почти под отцовскую опеку Алексея Васильевича. Или, как выразился однажды «граф» Давыдовский, старик
– Ну, и что мы предпримем? – спросил Африканыч, бывавший в Париже неоднократно, а посему взирающий на красоты великого города вполне спокойно. Чувствовал он себя в Париже, как дома. Впрочем, он везде чувствовал себя едва ли не как дома…
– Пока не знаю, – ответил Всеволод Аркадьевич.
– У тебя что, нет никакого плана? – удивленно посмотрел на Севу Огонь-Догановский.
– Нет, – ответил Долгоруков.
Пятерка русских авантюристов стояла на берегу Сены и смотрела на особняк Шпейера. И в нем наблюдалась жизнь. По крайней мере, из особняка то и дело выбегал лакей, и за последние полчаса дважды нанесли короткие визиты хорошо одетые люди в цилиндрах и визитных костюмах.
– А у него прямо кипит жизнь, – заметил Давыдовский.
– Да-а, делово-ой, – поддакнул Ленчик.
– Так что мы будем делать? – снова спросил Африканыч, которому не терпелось реабилитировать себя. Ведь весь сыр-бор с картиной разгорелся в какой-то мере из-за него, и загладить свою вину теперь было его первостепенной задачей.
– Дождемся ночи, – после довольно долгого молчания изрек Долгоруков. – Тогда хоть визитеров к нему не будет.
За особняком наблюдали по очереди. Первым в качестве наблюдателя оставили Африканыча. Остальная команда заняла места за уютным столиком одного из многочисленных летних кафе на Королевской площади и потчевалась горячим шоколадом. Африканыча сменил Давыдовский.
– Он не выходил, – сказал ему при «смене караула» Неофитов. – Визитеров было четверо.
– Понял, – коротко ответил «граф».
За Давыдовским на «караул» заступил Ленька.
– Фигурант в доме? – сменяя Давыдовского, спросил он.
– Так точно, – ответил Павел Иванович. И пожелал Леониду хорошего дежурства.
Когда Давыдовский присел за столик, то тотчас включился в оживленный разговор, который вели Долгоруков и Огонь-Догановский. Африканыч, по большей части, помалкивал. Чувство вины мешало принять ему равноправное участие в разговоре.
– Но никто из нас никогда не занимался «громким делом», – услышал Давыдовский продолжение разговора и понял, что речь идет о краже картины из особняка Шпейера.
– Ты имеешь в виду кражу со взломом? – уточнил подзабытую уже феню Дологоруков.
– Ну да. Ни «громкой», ни выемкой никто из нас не занимался, – словно бы размышляя вслух, сказал Алексей Васильевич. – Может, зайти и прижать его как следует? И тогда он отдаст картину?
– А если не отдаст?
– Мы его так прижмем, что отдаст, – сказал Огонь-Догановский. Правда, не очень уверенно.
– Ты что, станешь его пытать? Гвозди под ногти загонять, палками по почкам бить? – посмотрел на «старика» Всеволод Аркадьевич.
– Думаю, до этого не дойдет, – отозвался на реплику шефа Огонь-Догановский.
– А зачем ему была нужна картина? – спросил Давыдовский.
– Во-от, – протянул Долгоруков. – Очень интересный вопрос. И на него есть несколько ответов.
– Например? – спросил Огонь-Догановский.
– Да вы их сами знаете, – сказал Сева. – Первый ответ, и самый простой – чтобы повесить ее у себя в гостиной. Может такое быть? – Всеволод Аркадьевич обвел взглядом собеседников и сам же ответил: – Может. Шпейер всегда отличался отменным вкусом и тягой к дорогим вещам… Второй ответ таков: для того, чтобы ее продать. Денежку за картину Тициана можно получить очень хорошую, а Шпейеру надобно содержать себя, слуг, домочадцев, и главное – такой вот особняк. На это тратятся весьма значительные средства, поверьте мне. И возможно, картина уже продана…
– Чур его, чур, – отмахнулся от такого предположения «старик» Огонь-Догановский.
– Надо полагать, картина пока находится у него, – произнес Давыдовский. – А эти визитеры, что к нему ходят, суть потенциальные покупатели или их представители.
– Скорее всего так, – согласился с Павлом Ивановичем Сева. – А это значит, что «Портрет Карла V» еще в особняке. И не под семью печатями, ибо покупатель обязательно должен осмотреть товар. Пощупать, так сказать. Прицениться. И картина либо висит на стене библиотеки или кабинета, либо лежит в несгораемом сейфе…
– А третий ответ? – спросил Огонь-Догановский.
– А третий ответ такой: Шпейер был осведомлен о желании Лихачева продать картину великому князю Михаилу Николаевичу, по цепочке Постников – Войцеховский – Шпейер, и сам решил продать картину Его Императорскому Высочеству. Или скорее тому, кто за нее больше даст. А заодно и утереть нам всем нос.
– В таком случае картина опять-таки находится в его особняке, – заметил Огонь-Догановский.
– Да, наверное. И это нахождение – ненадолго. Скорее всего наличие такого количества визитеров говорит о том, что насчет картины вовсю ведутся переговоры, начавшиеся не вчера. Так что, – Сева на мгновение задумался, – мы имеем семьдесят шансов из ста, что картина в особняке. И сто шансов из ста, что эти переговоры весьма скоро закончатся и картина найдет нового хозяина. После чего нам придется туго…
– Стало быть, нам надо торопиться? – спросил Давыдовский.
– Да, – коротко ответил Долгоруков.
– Так значит, все-таки «громкое»? – спросил Огонь-Догановский.
– Думаю, да, – кивнул Сева.
– И кто?
– А кто у нас вырос на улице и наверняка не брезговал кражами? – посмотрел на «старика» Всеволод Аркадьевич.
– Ленчик?
– Леонид, – утвердительно ответил Долгоруков.
