случае, если рев оказывает на присутствующих нужное психологическое воздействие. Можно, конечно, реветь и для собственного удовольствия, но, когда тебя вот-вот отправят на тот свет, не время думать об удовольствиях.
— Вы получили все, что хотели, — обратилась я к Сашурину, пытаясь говорить твердо. Получилось, правда, поганенько — голос дрожал и срывался. — Зачем я вам теперь? И… Пауль. Вы могли бы нас отпустить. Мы никому ничего не скажем. Тем более я, например, ничего толком не знаю, а если и знаю, то ничегошеньки не понимаю. И потом, все равно ведь мне никто не поверит.
— Справедливо замечено.
Штора из гирлянд зашуршала, и в комнате появился еще один человек.
— Дело в том, — сказал до боли знакомый голос, — что мой зять никак не может отпустить вас. Вы нужны мне.
— Господи… Это вы?.. — прошептала я.
— Увы, дитя мое, как ни прискорбно мне видеть выражение ужаса на вашем лице, появившееся при виде меня, должен признаться — это действительно я.
И Трефов, взмахнув рукой, отвесил мне изысканный поклон.
— А теперь, — сказал он, выпрямляясь, — нам с вами следует серьезно поговорить. Идемте со мной. Помоги даме, Николай. И распорядись насчет завтрака, хорошо? А пока пусть нам принесут чаю. Наша гостья выглядит очень бледной.
— Да, Маэстро, — ответил Сашурин с неожиданной для такого человека почтительностью.
Соседняя комната была меньше размером, но уютнее. Однако и здесь чувствовалась какая-то не слишком жилая атмосфера. Вообще в здешней обстановке было что-то очень странное, только я не могла понять — что именно. У меня мелькнула страшноватая догадка, что дом стоит на каком-нибудь радиоактивном могильнике или гнилом болоте и за время беседы нас либо затянет в трясину, либо мы начнем светиться, прямо как мое кольцо.
Кстати, о кольце. Когда я исподтишка бросила на него взгляд, оказалось, что оно продолжает мигать, еще сильнее, чем прежде. Сияние тревожно пульсировало, только теперь мне эти сигналы об опасности были ни к чему — я была совершенно беззащитна.
Хозяин, любезно поддерживая за локоть, подвел меня к дивану, усадил, а сам сел рядом в кресло.
— Мой зять — прекрасный человек, — сказал он с улыбкой, — и предан мне больше, чем мог бы быть предан родной сын. Конечно, он многим мне обязан. Не будь моих связей и знакомств, фирмы «Риэлт-экс- пресс» просто не было бы. Вы ведь в курсе, что это за фирма? Ваши друзья из детективного агентства наверняка снабдили вас этой совершенно ненужной информацией, зато не просветили относительно вещей, гораздо более важных… Ну, об этом потом. Так вот, благодаря мне фирма «Риэлт-экспресс» — одно из успешнейших предприятий в своей сфере, мой зять Николай — миллионер, но деньги и высокое положение не сделали его ни заносчивым, ни неблагодарным, ни менее привязанным ко мне. Вот уж действительно он — моя правая рука, такая правая рука, благодаря которой я могу ни в чем себе не отказывать.
— Так вот почему вы ушли со сцены. Предпочли деньги искусству.
Лицо Трефова внезапно и кардинально преобразилось — из приветливого и милого стало ненавидящим и почти уродливым.
— Вы ничего не понимаете ни в искусстве, ни в деньгах. Вы ничего не знаете ни о жизни, ни обо мне. Вы… Глупая девчонка!
Он перевел дыхание, потрясая в воздухе сжатыми кулаками. Я невольно перевела взгляд на его руки и ахнула.
Заметив это, Трефов засмеялся неприятным, каким-то клокочущим смехом.
— Вы не только глупы, вы еще и ненаблюдательны. Но теперь вы наконец заметили…
Перстень на мизинце левой руки Трефова! В центре кроваво-красного камня — крошечный золотой крестик с петелькой вместо верхней перекладины. Точно такой же был на пальце у Валетовой!
— Так… это были вы! Вот почему мне показался таким знакомым ваш голос…
— Да. На пару часов превратиться из Василия Трефова в Тамару Валетову — это было забавно. Правда, из-за этого мне пришлось вчера весь вечер прятать руку под стол — вы не должны были меня узнать, а расстаться с этим перстнем я не могу — он слишком ценен. К счастью, позавчера вы были слишком… рассеянны, чтобы что-то замечать. Я мог бы не приклеивать бороду и не надевать очков.
— Дон Жуан — тоже вы?.. Но зачем? К чему весь этот маскарад?
— Ну, я же артист, а любым артистом движет страсть к преображению. И жажда власти. Желание быть богом. Поэтому я так много делал сам, не поручая другим… Но, видимо, я оказался плохим богом. Мои персонажи не вызывали у вас доверия.
— Особенно Валетова.
— Да. Я выбрал женский образ, потому что боялся, что мужчину вы заподозрите в грязных намерениях, попытался сыграть на двух самых распространенных человеческих пороках — любопытстве и жадности.
— Но не вызвали ничего, кроме подозрений, что меня собираются втравить в какую-то темную аферу. Ваш офис навевал воспоминания о «Рогах и копытах».
— Приятно, не найдя в человеке большой сметливости, обнаружить хотя бы образованность.
Ну, это уже слишком! Все беспрестанно мне хамят, можно подумать, что у меня куриные мозги! На себя бы лучше посмотрели!
— Чем кумушек считать трудиться, не лучше ль на себя, кума, оборотиться, — дерзко сказала я. В конце концов, мне терять нечего. Может, я и дура, но молча глотать хамские высказывания в свой адрес не намерена. — Не знаю, как там у меня со сметливостью, однако у вас ее избытка тоже не наблюдается.
Трефов снова засмеялся — на сей раз без клокотания.
— Хороший ответ! Беру свои слова обратно.
— Вы все время сознательно говорите вещи, не соответствующие истине. Это тоже актерская черта?
— Не думал об этом. Возможно… — Трефов провел большим пальцем по подбородку. — Хорошо. Клянусь отныне говорить правду, только правду и ничего, кроме правды.
— Не верю.
— Дело ваше. Однако мне придется быть с вами максимально искренним. Вы мне нужны.
— Объясните наконец, зачем! Вы сто раз уже сказали, что я вам нужна, но для чего — не объяснили.
— Ну что ж, настало время объяснить вам то, ради чего вы здесь. Учтите, то, что я скажу, покажется вам странным, диким, невероятным и еще бог знает каким. Поэтому еще раз предупреждаю: все, что будет сказано мною в дальнейшем, — чистая правда, я слишком нуждаюсь в вас, чтобы врать. Но потом мне тоже потребуется от вас кое-какая услуга, вернее, две.
А если я откажусь оказать вам эту услугу? — полюбопытствовала я. Трефов пожал плечами:
— Не думаю. Я приведу вам массу доводов в пользу того, что вы должны быть внимательны к моим просьбам. И просвещу относительно того, какие беды могут случиться, если вы мне откажете.
Зашуршали шторы, и в комнату въехал сервировочный столик, заставленный чайными принадлежностями. Когда же вслед за столиком из-за штор появился человек, я еле сдержалась, чтобы не вскрикнуть. Потому что это был Тигра.
Самое противное, что на этом гаде до сих пор была моя фиолетовая водолазка. Он, что, решил, что я ему ее подарила, что ли? Если останусь жива, обязательно заставлю его вернуть водолазку, чего бы мне это ни стоило!
Странно — этот подлец при виде меня не нашел ничего лучшего, чем разыграть недоумение. Ни слова, правда, не произнес, но брови удивленно взлетели вверх, ресницы часто-часто заморгали, а великолепные фиалковые глаза выразили что-то очень похожее на ужас. Вся эта мимика продолжалась несколько секунд и, кажется, адресовалась исключительно мне, потому что, едва Трефов повернулся в сторону сервировочного столика, на лицо Тигры опустилась маска невозмутимости. Вот где актер пропадает! Я послала ему взгляд, полный презрения и ненависти, и, решив перед Трефовым свои чувства не афишировать, сделала равнодушное лицо. Оставив столик возле нас, Тигра поспешно ретировался, на
