Странники

      — Заткнись.

      Ко мне снова вернулась мысль, что меня предали. Я попытался дотянуться до приборной панели, чтобы хоть на секунду активировать двигатели и раздавить ненавистную легковушку, но Катя больно ударила по моим пальцам кулачком.

      У буржуйской машины открылась дверь, с моей стороны к грузовику подошёл пожилой мужчина в золотой форме. Катя открыла дверь.

      — Ребята, у вас тут всё в порядке? — участливо осведомился мужчина.

      — Всё замечательно, — нагло, как Катя бомжам на складе, отрезал я. — А вам будет лучше, если вы уберёте машину с дороги, и мы поедем дальше.

      — Вы террористы? — золотой отшатнулся. Он был неприятно поражён.

      — Да, — подтвердила Катя. — Делайте, что он вам сказал. Иначе мы вас раздавим.

      Золотой поспешил к своему автомобилю.

      — Шэрон! Шэрон! — замямлил он, вытаскивая из машины полную низенькую женщину. — Выходи скорее, тут террористы.

      — Террористы? — женщина схватилась за сердце. — У нас в Городе?!

      — Да, но они не будут нас трогать. Это благородные террористы.

      Золотая чета отошла к стене туннеля, я захлопнул дверь, и грузовик со скрежетом и хлопками подмял под себя буржуйскую машину, перевалил через неё и набрал скорость.

      — Мы задавили их вежливостью, — сказала Катя

      — У этого хмыря была кобура, — заметил я. — Он не пальнёт нам в зад на прощание?

      — Ну ты и дикарь! Кто учил меня, что на свете есть добрые люди?

      — Этот не добрый. Он не пальнёт, потому что ему есть что терять.

      — Марбл! Ты и на краю пропасти философствуешь!

      После следующей развилки туннель расширился. Катя развернула грузовик; задним ходом мы разогнались и во что-то со страшной силой врезались. Стало светлее. Через лобовое стекло я увидел лунное пятно среди ночных облаков. А в мониторе заднего вида горели три фары, угрожающе надвигавшиеся на нас из туннеля.

***

      Этой погоне суждено было продлиться около получаса, но она уже не имела значения. Мы вырвали у Города свободу, и больше у нас её не смог бы отнять никто: ни дьявол, ни Чёрный Кардинал, ни безвестный водитель грузовика, гнавшийся за нами и пытавшийся протаранить.

      Переломав кусты, мы выехали на старую железнодорожную насыпь, чистую на многие километры. Когда облака ненадолго расступились, Катя увидела звёзды. Их было видимо-невидимо. Безмолвные, мы бежали под ними от обречённого Города, которому без нас оставалось одно: тихо угаснуть в подземной темнице. Ветер, задувавший в разбитое боковое окно, выстудил кабину. Погасли от недостатка энергии фары, гудели с перебоями генераторы Б-поля. Музыка незаметно стихла, выключился монитор и подсветка приборов. А когда энергия иссякла, наш грузовик скатился с насыпи в овраг, сломал несколько деревьев, но не перевернулся, а упёрся в остов сошедшего с рельсов железнодорожного состава. Вылетели оставшиеся стёкла, Катина голова упала на грудь.

      Меня подбросило, ремни безопасности больно впились в рёбра, заставляя резко выдохнуть, однако я не потерял сознания и видел, как водитель преследовавшей машины свернул за нами вниз с насыпи, но не успел затормозить и врезался в ржавый вагон, метрах в тридцати вперед. Вмялась морда грузовика, тяжеленная машина подпрыгнула и загорелась. Что-то взорвалось.

      А по железной крыше над моей головой застучало самое благодатное, что есть на свете.

      Дождь.

*крест*

      Как испортили плотину безвременья зубастые ои-кельрим, вырвалась из оков Таурдуин-река, загорелись по берегам её огни вечерние, огни бегущие. Отчаяние принёс дождь, ударил гром по белым крыльям. Звезда зажглась на земле, но не выкованная из серебра, а выточенная из убийцы- стали, злая звезда Танг-Эллеанд. Сорвал ураган ветви с деревьев, и стали деревья пиками, сами влетели они в руки, касавшиеся земли, когда земля не ожила ещё.

      Туман лёг на поля, и обернулись поля болотами, а реки — ущельями. Малые крупицы собрались в большие двери, и закрыли те двери небеса до той поры, пока не взялись за них руки, помнящие не родившуюся ещё землю. Долетел вздох до моря, а от моря — до бора, и родилась надежда.

      А доживёт ли она до зари — то анновале не открыто.

***

      — Катька, очнись!

      Я опустил спинку Катиного сиденья. Из носа её потекла кровь, а я не знал, что делать.

      — Катя!

      Она зашевелилась, провела рукой по лицу, посмотрела на кровь на ладони, достала носовой платок и приложила к ноздрям.

      — Я сильно измазалась?

      Стараясь не наступать на осколки, встала с сиденья, поковыряла пальцем кусочки вылетевшего при аварии лобового стекла, прилипшие к резиновому уплотнителю.

      — Мы на свободе?

      — Да.

      Расползались по небу рваные тучи, и темнела земля, пламя отсвечивало на ржавых остатках поезда, шевелилась и шуршала трава, и капли Дождя блестели на приборной панели.

      — Лучше бы нам заночевать где-нибудь подальше отсюда, — сказал я. — Предлагаю поискать, где.

      Катя отгрызла от платка кусочек, скатала его в шарик и засунула в ноздрю, чтобы остановить кровь.

      — Мне без разницы, — апатично призналась она. — Я жалею, что сбежала. Не сильно заметно, что у меня платок в носу?

      Неподъёмная глыба ответственности придавила меня при её словах. Слабая, хрупкая Катя перешла под моё покровительство, и я должен был кормить её, защищать, лечить, указывать ей дорогу. Был ли я способен на такие геройские поступки? — Нет. Я бумажный тигр, былинка, несомая ветром мимо жерновов и лезвий, и злобных намерений одичавшей Системы. Катю могли бить, расчленять, осквернять, она могла умирать от голода и жажды, а мне нечего было противопоставить миру, который перешёл отныне на сторону врагов.

      Я вышел из машины и взобрался на насыпь. Укоризненно глядели на меня снизу вверх сошедшие с рельсов древние, замшелые вагоны; искорёженный грузовик погони горел тёмным пламенем с синеватым химическим оттенком и дымил чёрным дымом. В этом пламени сгорели какие-то люди, мои враги, которых я не знал в лицо и гибель которых не вызывала во мне отклика, как абстрактная мысль, не подкреплённая примером.

      Наш грузовик пребывал в плачевном состоянии: с насыпи было видно, что металл его кузова измят, как фольга, пандус свело в сторону и согнуло, одна дверь кузова болталась на одной петле, вторая потерялась по дороге.

      Куда ни кинь взгляд, чернел таинственный ночной лес. Скрежетала осенняя птица. Ныли комары.