напоили Мацуоку и чуть ли не внесли его в вагон. Эти проводы стоили того, что Япония не стала с нами воевать».
Весь дипломатический корпус, собравшийся на вокзале, увидел, как Сталин обнял за плечи немецкого посла Фридриха Вернера графа фон дер Шуленбурга и попросил его позаботиться о том, чтобы Германия и Советский Союз и дальше оставались друзьями. Затем Сталин повернулся к немецкому полковнику Хансу Кребсу, исполнявшему обязанности военного атташе, и пожал ему руку со словами:
— Мы останемся друзьями, что бы ни случилось.
Министр пропаганды Йозеф Геббельс записал в дневнике: «Как хорошо обладать силой! Сталин явно не хочет знакомиться с германскими танками… Я провел весь день в лихорадочном ощущении счастья. Какое воскресение из долгой зимней ночи!»
25 мая 1941 года нарком госбезопасности Меркулов доложил Сталину, что сообщают его разведчики из Берлина: «Война между Советским Союзом и Германией маловероятна… Германские силы, собранные на границе, должны показать Советскому Союзу решимость действовать, если Германию к этому принудят. Гитлер рассчитывает, что Сталин станет более сговорчивым и прекратит всякие интриги против Германии, а главное, даст побольше товаров, особенно нефти».
Известный историк профессор Виктор Александрович Анфилов через двадцать лет после войны спрашивал маршала Филиппа Ивановича Голикова, который в те годы руководил военной разведкой:
— Почему вы сделали вывод, который отрицал вероятность осуществления вами же изложенных планов Гитлера? Вы сами верили этим фактам или нет?
Голиков доложил вождю, что слухи о намерении Германии напасть на Советский Союз — британская провокация.
— А вы знали Сталина? — задал встречный вопрос Голиков.
— Я видел его на трибуне мавзолея.
— А я ему подчинялся, — сказал бывший начальник военной разведки, — докладывал ему и боялся его. У него сложилось мнение, что пока Германия не закончит войну с Англией, на нас не нападет. Мы, зная его характер, подстраивали свои заключения под его точку зрения.
В эти последние предвоенные недели в Кремле обсуждалась идея организовать обмен письмами между Сталиным и Гитлером, чтобы решить накопившиеся проблемы. Новая поездка Молотова в Берлин или нацистского министра Риббентропа в Москву казалась реальной… А может быть, Сталину есть смысл самому побывать в Берлине и объясниться с Гитлером?
Ситуация с каждым днем становилась все сложнее. Советские военные нервничали, видя, как немецкие войска концентрируются на западных границах Советского Союза.
5 мая 1941 года в Кремле состоялся традиционный прием для выпускников и преподавателей шестнадцати военных академий и девяти военных факультетов гражданских учебных заведений. На приеме выступил Сталин.
Речь не опубликовали. Иностранные дипломаты и журналисты, работавшие в Москве, пытались выяснить, что именно сказал вождь военным. Советская разведка организовала утечку информации, точнее — дезинформации, специально для германского посольства. Шуленбург сообщил в Берлин, что Сталин, сопоставив силы Красной армии и вермахта, «старался подготовить своих приверженцев к новому компромиссу с Германией».
В реальности речь носила прямо противоположный характер. Сталин пренебрежительно отозвался о вермахте и превозносил достижения Красной армии. Многие историки даже увидели в его словах призыв к превентивной войне против Германии. Но Сталин объяснил соратникам:
— Я сказал это, чтобы подбодрить присутствующих, чтобы они думали о победе, а не о непобедимости немецкой армии, о чем трубят газеты всего мира.
Немецкие успехи на Западе произвели сильное впечатление. Сталин успокаивал своих командиров. И заодно напомнил им, что Германия — потенциальный противник. Сталин исходил из того, что рано или поздно интересы двух держав неминуемо столкнутся.
Но это произойдет через три-четыре года. Пока что Гитлер войну на два фронта не осилит. Немецкая экономика, которая так зависит от советского сырья, советской нефти и советской пшеницы, длительной войны не выдержит. Да и в любом случае немцы сначала должны разделаться с Англией.
В принципе Сталин рассуждал правильно. Да только Гитлер и не планировал затяжную войну! Он хотел нанести молниеносный удар, разгромить Советский Союз за несколько месяцев и решить все проблемы.
Поставляя Гитлеру все, что он просил, Сталин покупал время, надеясь, что Германия втянется в долгую истощающую войну с Западом. Сталин до последней минуты был уверен, что сосредоточение немецких дивизий на советской границе — средство политического давления. Гитлер блефует и пытается заставить Сталина пойти на уступки скорее всего экономического свойства. Вот почему даже утром 22 июня советский вождь все еще не верил, что началась война…
Принято говорить, что история не знает сослагательного наклонения. Это ошибка. Всегда нужно рассматривать возможность альтернатив.
Вот три вопроса, над которыми следует подумать:
1. Решился ли бы фюрер напасть на Польшу в сентябре тридцать девятого, если бы не получил поддержку Сталина?
Принято считать: договор с Гитлером помог избежать гитлеровского нападения уже в 1939 году, оттянуть войну. Но в 1939 году Германия никак не была готова к большой войне с Советским Союзом.
Польская кампания выявила серьезные недостатки вермахта и военной промышленности. Авиация исчерпала запас бомб и не была готова к продолжению военных действий. Ограниченные возможности немецкой экономики позволяли восстановить запас авиабомб только за семь месяцев. Выявилась недостаточная выучка пехотных подразделений. Проблемы возникли с танковыми частями. Меньше чем за месяц четверть боевых машин были либо повреждены в бою, либо вышли из строя. Легкие танки Т-1 иТ-11 вообще не годились для современной войны, требовали замены. Но именно в этот критический для Германии период между октябрем 1939-го и октябрем 1940-го выпуск танков наполовину сократился. Следующую военную кампанию вермахт мог вести только на следующий год…
2. Посмел бы фюрер ударить по Франции в сороковом, боясь Красной армии в тылу? После переброски на западный фронт практически всех боеспособных частей на оккупированной польской территории осталось всего десять резервных дивизий! Они не могли противостоять советским войскам.
3. А если бы франко-британские войска не были разгромлены, напал бы Гитлер на Советский Союз, имея за спиной враждебные Францию и Англию?
Июньские дни
Первым в Москву в начале четвертого утра 22 июня 1941 года позвонил командующий Черноморским флотом вице-адмирал Филипп Сергеевич Октябрьский и доложил о приближении со стороны моря неизвестных самолетов.
Морские офицеры в штабе Черноморского флота решили, что это наркомат военно-морского флота проверяет готовность противовоздушной обороны города. Когда самолеты стали бомбить город, офицеры поразились:
— Значит, война? Но с кем?
Бомбардировка военно-морской базы в Севастополе началась в четверть четвертого ночи. Нарком военно-морского флота адмирал Николай Герасимович Кузнецов доложил наркому обороны Тимошенко и секретарю ЦК Маленкову о налете немецкой авиации. Маленков выслушал Кузнецова недоверчиво и тут же приказал соединить его с командованием Черноморского флота, чтобы перепроверить его слова.
В половине четвертого немцы начали артиллерийскую подготовку по всей линии границы. С Тимошенко связался начальник штаба Западного округа генерал Владимир Ефимович Климовских и доложил, что бомбят крупные приграничные города. Через несколько минут о том же сообщил начальник
