Советский Союз внезапно, — писал Георгий Константинович. — Это исторически неверно. Никакой внезапности нападения гитлеровских войск не было. О готовящемся нападении было известно, а внезапность была придумана Сталиным, чтобы оправдать свои просчеты…
Из всех причин наших неудач на первое место я ставлю не внезапность, в смысле того, что наши войска оказались застигнуты врасплох, и даже не незавершенность технического переоснащения и реорганизации их, а вооружение противника, мощь его удара. Для нас это явилось большей неожиданностью, нежели внезапный переход границы».
Никто ничего не знал. Связь с фронтами прервалась. Командование фронтов и не подозревало, что их части бросили позиции и отступают в беспорядке. Генералы отдавали приказы наступать частям, которые уже не могли вести боевые действия. В первые дни и недели войны немцы отмечали отсутствие единого командования в Красной армии. Каждая часть дралась сама по себе. Вермахт перемалывал лучшие кадровые соединения Красной армии. Немецкие генералы и не ожидали, что все это будет так легко. Командующие фронтами без подготовки бросали в бой свои механизированные корпуса, пока те просто не перестали существовать.
В течение всего дня наркомат обороны и генштабы были бессильны. Без разрешения вождя нарком Тимошенко не мог отдать ни одного серьезного распоряжения. Но Сталин работал в привычном режиме. Ночь и день у него давно поменялись местами. Он появлялся в своем кабинете в Кремле ближе к вечеру, принимал посетителей и разговаривал по телефону, под утро уезжал и долго спал. И до его появления на следующий день советское командование было парализовано.
Днем генералы ожидали появления Сталина, а ночью, когда он принимался за дело, падали с ног от усталости. Такой график не позволял руководству вооруженных сил нормально работать и вовремя принимать необходимые решения.
Вождь не хотел оставаться один, и у него в кабинете постоянно сидели Ворошилов и Молотов, которые своими замечаниями только подогревали недовольство Сталина военными. Новости с фронта становились все менее утешительными. Хотя реальность была еще хуже. Привычка сообщать начальству только хорошие новости продолжала действовать и после начала войны. Люди думали, что только в официальных сообщениях стараются все приукрасить — из политических и пропагандистских соображений. В реальности врали и Сталину. И самих себя обманывали.
«В Ставку поступало много донесений с фронтов с явно завышенными данными о потерях противника, — вспоминал главный маршал артиллерии Николай Николаевич Воронов. — Может быть, это и вводило Сталина в заблуждение: он постоянно высказывал предположение о поражении противника в самом скором времени».
26 июня Сталин услышал от Николая Федоровича Ватутина, что Западный фронт практически не существует. Западный особый округ, переименованный в Западный фронт, подвергся настоящему разгрому. Немецкие танки вышли к Минску. Сталин не поверил первому заместителю начальника генштаба. Еще недавно он получал успокоительные сообщения об успешных контрударах. Но вскоре убедился в том, что ситуация еще опаснее, чем он предполагал.
Сталин потребовал от маршала Шапошникова доклад о положении дел на западном направлении. Борис Михайлович ответил, что не от всех армий получены сводки. Сталин ему выговорил:
— Очень плохо, что у фронта и главкома нет связи с рядом армий, с остальными армиями связь слабая и случайная.
Добавил едко:
— Даже китайская и персидская армии понимают значение связи в деле управления. Неужели мы хуже персов и китайцев?
Маршал мог бы, конечно, поинтересоваться, а кто довел армию до такого состояния. Но, разумеется, промолчал. Себя Сталин никогда и ни в чем не признавал виновным. Мысль о собственных ошибках даже не приходила ему в голову.
Главный удар немцы наносили не на юге, как ожидали в Москве. На участке группы армий «Юг» Красная армия имела более чем двукратное превосходство в силах, поэтому немцы первоначально ставили перед собой весьма скромные задачи. Но севернее Припяти командование вермахта добилось превосходства в танках и сделало на них ставку. Немецкие генералы старались рассечь линию фронта танковыми клиньями на максимальную глубину и зайти в тыл советским войскам.
Ни командующий Западным фронтом генерал армии Дмитрий Григорьевич Павлов, сам танкист, ни Тимошенко с Жуковым не могли даже предположить, что немцы сосредоточат такую массу бронетанковых и моторизованных войск и бросят их в бой в первый же день. Оперативная конфигурация войск Западного округа была крайне неудачной. После присоединения польской территории войска расположили выступом в сторону противника, что помогло немцам нанести удар по флангам и окружить войска Павлова.
28 июня ударная сила вермахта, 2-я и 3-я танковые группы, соединились в районе Минска. Вечером советские войска оставили город. На следующий день об этом стало известно в Москве. Появление немцев в столице Белоруссии было шоком для Сталина. Он позвонил Тимошенко:
— Что происходит под Минском?
Нарком не решился сказать, что Минск потерян. Может быть, надеялся отбить город. Может, просто не нашел в себе силы признать совершившееся. Ответил уклончиво:
— Я не готов к докладу, товарищ Сталин. Нет связи с Западным фронтом.
Связи действительно не было. Офицеры оперативного управления генштаба обзванивали сельсоветы, спрашивали, нет ли в деревне немцев. Сталин, прихватив с собой Молотова, Маленкова и Берию, приехал в здание наркомата обороны на улице Фрунзе. Они поднялись в кабинет наркома на втором этаже. У Тимошенко собрались Жуков, Ватутин, офицеры генштаба.
Сталин находился во взвинченном состоянии. Тимошенко так и не сумел собраться. Бледный, он сказал, сильно волнуясь:
— Товарищ Сталин, мы не успели проанализировать все полученные от фронтов материалы. Многое для нас пока что неясно. Я не готов к докладу.
И вот после этих слов наркома, по словам очевидцев, Сталин сорвался:
— Да вы просто боитесь доложить нам правду! Потеряли Белоруссию и хотите поставить нас перед совершившимся фактом?
Он повернулся к Жукову:
— Вы управляете фронтами? Или генеральный штаб только регистрирует поступающую информацию?
— Нет связи с войсками, — вслед за наркомом повторил Георгий Константинович.
Сталин взорвался:
— Что это за генеральный штаб? Что это за начальник штаба, который в первый день войны растерялся, не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует?
Гневные сталинские слова звучали так страшно, что Жуков буквально разрыдался и выбежал в соседнюю комнату. Воцарилось молчание. Молотов пошел вслед за ним. Минут через пять-десять Вячеслав Михайлович привел Жукова. Глаза у него предательски блестели. Так, во всяком случае, рассказывал Анастас Микоян…
Бывший командующий Западным фронтом Дмитрий Павлов был арестован и обвинен в участии в антисоветском заговоре, в предательстве и германофильских настроениях! Иначе говоря, на Павлова возлагалась вина за сталинскую политику. Это, оказывается, не Сталин со своим окружением стремился к союзу с Германией, а Павлов и другие генералы. Не Сталин объяснял Тимошенко, Жукову и другим военачальникам, что в ближайшее время войны с Германией не будет, а генералы-заговорщики…
Военная контрразведка не расследовала причины поражения Западного фронта в приграничном сражении, а сооружала алиби для Сталина. Командование фронта расстреляли. Вождь, как обычно, искал «стрелочников» и успешно находил, перекладывая на них ответственность за собственные неудачи. Ему нужно было срочно назвать виновных в беспорядочном отступлении. Поэтому казнь Павлова и еще нескольких генералов — не только с Западного, но и с других фронтов — была показательной.
Командование Западным фронтом не сумело овладеть обстановкой и справиться с ситуацией. Павлов и его штабисты даже представить себе не могли, что немецкое командование способно проводить столь масштабные операции. Но от кого генералы могли об этом узнать? Искусство стратегии они не изучали. В
