итальянским фашистам, ревизионисты выступали против забастовок и локаутов, однако рассматривая забастовки как самое тяжелое преступление:
«При этом под «Обязательным» арбитражем мы понимаем следующее: после избрания такого постоянного органа обращение к нему должно быть единственным путем урегулирования индустриальных конфликтов, его решения должны быть окончательными, а забастовки и локауты (так же как бойкот рабочих еврейского происхождения) должны быть объявлены изменническими по отношению к интересам сионизма и должны подавляться всеми законными и моральными средствами, имеющимися в распоряжении государства»13.
Ревизионисты не собирались ждать, пока они возьмут в свои руки государственную власть, чтобы сломить лейбористских соперников. Ахимеир, их лидер в Палестине (Жаботинскому было запрещено пребывание в Палестине Верховным комиссаром после того, как провокации ревизионистов стали причиной восстания арабов в 1929 г.), вызывающе вел свой раздел «Дневник фашиста» в их газете. Он имел свой эквивалент итальянского «Скводристи» в «Брит Ха Бирионим» (Союзе террористов), названном так в честь древних сикари — вооруженных кинжалами убийц, действовавших во время иудейского восстания против Рима, — и он натравливал ревизионистскую молодежь на окончательный бой с лейбористскими сионистами:
— «Мы должны создать группы действия; истребить физически Гистадрут; они хуже арабов… Вы не студенты; вы просто гнилье… Среди вас нет ни одного способного совершить убийство по образу тех германских студентов, которые убили Ратенау. В вас нет националистического духа, который доминировал у немцев… Ни один из вас не в состоянии убивать так, как были убиты Карл Либкнехт и Роза Люксембург»14.
Палестинцы были отныне свидетелями действий сионистов в обличье Гистадрута, изгоняющего тысячи арабов с мест их сезонной работы в еврейских апельсиновых рощах, и ревизионистских фашистов, совершающих налеты на Гистадрут. Но в то время, как у арабских рабочих все еще не было руководства, чтобы защитить сйбя, Гистадрут был хорошо организован. После ряда острых столкновений, включая решающее сражение в Хайфе 17 октября 1934 г., когда 1500 лейбористских сионистов пошли на штурм штаб-квартиры ревизионистов и ранили десятки фашистов, ревизионистская кампания захлебнулась. Рядовые члены Гистадрута были вполне готовы ответить на фашистское нападение, перейдя в наступление на противника, и разгромить его, но «лейбористско-сионистское» руководство не хотело сражаться с фашизмом в Палестине, как и в любом другом месте, и дало ему возможность избежать разгрома, опасаясь, что серьезные сражения приведут к отчуждению их сторонников из среднего класса сионизма в диаспоре.
Отношения ревизионистов с итальянскими фашистами
В начале 30-х гг. Жаботинский решил создать партийную школу в Италии, и местные ревизионисты, которые открыто отождествляли себя с фашистами, «обрабатывали» Рим. Он достаточно хорошо знал, что выбор Италии как места для партийной школы только подтвердил бы, что они фашисты, но он настолько подвинулся вправо, что утратил всякий интерес к тому, что могли бы подумать его «враги», и даже подчеркнул одному из своих итальянских сторонников, что они могли бы создать свою предполагаемую школу, в другой стране, но «мы… предпочитаем организовать ее в Италии»15.
К 1934 г. итальянцы решили, что, несмотря на все дружественное отношение к ним, Соколов и Вейцман, а также руководство ВСО и не помышляли о разрыве с Лондоном. Кроме того, итальянцы не были довольны ростом влияния внутри ВСО социал-демократических лейбористских сионистов, которые были связаны, хотя и не непосредственно, с их собственным подпольным социалистическим противником. Поэтому им очень хотелось продемонстрировать поддержку ими ревизионистов, которые явно были фашистами Сиона. В ноябре 1934 г. Муссолини разрешил «Бетару» зачислить свое подразделение в морскую академию в Чивитавеккья, которой ведали чернорубашечники.
Даже после убийства Арлосорова в 1933 г. и кампании срыва забастовок, организованной Ахимеиром против Гистадрута, Бен-Гурион все-таки подготовил в октябре 1934 г. мирное соглашение с Жаботинским, но рядовые члены Гистадрута отвергли его, и ревизионисты в конце концов создали собственную Новую сионистскую организацию (НСО).
Жаботинский просил своих итальянских сторонников провести первый всемирный конгресс НСО в Триесте в 1935 г., афишируя тот факт, что ему, Жаботинскому, было безразлично, что люди станут думать о том, что его движение созывает свой учредительный съезд в фашистской Италии 16.
В итоге конгресс состоялся в Вене, но после него Жаботинский посетил академию в Чивитавеккья. Как ни странно, он никогда не встречался с Муссолини — может быть, хотел доказать, что не был просто еще одним «вожаком-буйволом».
Хотя нет ни одного заявления Жаботинского, в котором он называл бы себя фашистом, и несмотря на бесчисленные упоминания о его гладстоновских (то есть либеральных — Ред.). убеждениях, представители других крупных политических течений считали ревизионистов сионистскими фашистами. Вейцман в узком кругу говорил, что в убийстве Арлосорова чувствуется рука фашистов; Бен-Гурион называл обычно Жаботинского Владимиром Гитлером и даже позволил себе именовать нацистов «германскими ревизионистами»17. Фон Мильденштайн рассказывал читателям о своей встрече на борту парохода с «еврейским фашистом»-бетарцем; он характеризовал молодежь как «фашистскую группу среди евреев. Будучи радикал-националистами, они враждебно относились к любого рода компромиссу по вопросу о еврейском национализме. Их политической партией являются ревизионисты»18.
Подлинное посвящение сионистских ревизионистов в фашисты было осуществлено самим Муссолини, сказавшим в 1935 г. Давиду Прато — позже он стал главным раввином Рима, — что, «для того чтобы сионизм преуспел, вам надо иметь еврейское государство с еврейским флагом и еврейским языком. Единственно, кто хорошо это понимает, — это ваш фашист Жаботинский»19.
Большинство участников движения считали себя противниками демократии и фашистами или близко им сочувствующими. Джейкоб де Хаас, близкий к Герцлю человек, перешел к ревизионистам в середине 30 -х гг., и, чтобы показать, что они не «просто жаботинские», он председательствовал на конгрессе НСО в Вене. По возвращении в Америку он опубликовал свои впечатления о конгрессе в своей колонке в чикагской газете «Джуиш кроникл». После того как он поспешно успокоил — читателей, что действительно не защищает фашизм, де Хаас сказал, что они должны «осознать, что демократия — мертвое дело в большей части Европы. Обычному человеку она представляется как шум, круговерть приемов и вечеринок… Делегаты не были фашистами, но, потеряв всякую веру в демократию, они не были антифашистами. Однако они были настроены резко антикоммунистически»20.
Если де Хаас в Америке посчитал необходимым облегчить читателям-скептикам понимание того, что большинство участников его движения относились с нескрываемым презрением к демократии, то у Вольфганга фон Вейсля, финансового директора ревизионистов, не было таких колебаний, когда он решил сказать одной дипломатической газете в Бухаресте, что, «хотя мнения среди ревизионистов были разными, в общем они симпатизировали фашизму». Он очень хотел дать знать всему миру, что «лично является сторонником фашизма и радуется победе фашистской Италии в Абиссинии как триумфу белых рас над черными»21. В 1980 г. Шмуель Мерлин охарактеризовал свои чувства в отношении Муссолини в 30-х гг., когда он был молодым генеральным секретарем Новой сионистской организации:
«Я восхищался им, но я не был фашистом. Он идеализировал войну. Я считал, что война необходима, но для меня она всегда была трагедией… Я сожалел, что Ахимеир озаглавил свою рубрику «Дневник фашиста», такое название просто давало повод нашим врагам нападать на нас, но это никоим образом не отразилось на нашей дружбе»22.
