Он взял у Андрюшки баночку, наложил в нее глины, придавил ладонью, пригладил, а затем щелкнул пальцами по дну баночки. На землю вывалился круглый кирпичик.
— Дай ее нам поиграть? — попросил Андрюшка.
— А я и хотел отдать ее вам, — миролюбиво сказал Егорка, не выпуская из рук баночки. — Мне она ни к чему, я уже большой. Насовсем отдам, если вы будете говорить всем ребятам: «Егорка не Кулага, а Кузьма Крючков».
— А кто такой Кузьма Крючков? — поинтересовался Андрюшка.
— Это такой герой, казак. Он на войне воюет и по десять немцев на пику сажает. Скажите?
— Я скажу, — согласился Андрюшка. — А ты, Федька?
Федька немножко подумал и тоже согласился.
— Молодцы! — похвалил Егорка. — Начинайте сейчас же, бегайте и кричите: «Егорка не Кулага, а Кузьма Крючков». И других ребятишек подговаривайте, чтобы тоже кричали эти слова.
— А баночка? — напомнил Федька.
— Баночка… Баночку потом, сразу же получите.
— Мы не будем кричать, потому что ты обманешь, — заявил Федька.
Баночку пришлось отдать. Малыши побежали к казармам.
Егорка пошел за ними.
Андрюшка с Федькой остановились перед оградой и, хотя за ней никого не было, запрыгали и закричали:
— Егорка не Кулага, а Кузьма Крючков, Егорка не Кулага, а Кузьма Крючков!
Неизвестно откуда появился Филька, а потом из-за крыльца вынырнула с мячиком в руке его сестра Нюська. Нюська подскочила к оградке, просунула голову в дыру:
— Вы почему кричите?
— Надо, вот и кричим. Ты тоже кричи, — ответил Федька.
— А зачем?
— Кулага дал нам красивую баночку, чтобы мы кричали.
— А ну, покажи!
Федька отступил: не отобрала бы!
Он вынул из кармана баночку и показал издали. Нюська стала уговаривать Федьку с Андрюшкой отдать ей баночку:
— На время, — говорила она. — А я вам за это дам поиграть мячик.
Разноцветный Нюськин мячик был предметом зависти всех ребятишек разъезда, далеко не каждому доводилось даже подержать его в руках. Федька с Андрюшкой не удержались от соблазна.
Нюська быстренько выбежала из-за оградки. Вслед за ней вышел и Филька. Нюська взяла у Федьки баночку и отдала ему мячик.
— А кто же теперь будет кричать? — вспомнил Андрюшка об Егоркином наказе.
— Давайте все кричать, — предложила Нюська.
— Давайте.
Они выбежали на лужайку и закричали: «Егорка не Кулага, а Кузьма Крючков».
Егорка спрятался за углом барака, наблюдал и радовался: «Не зря я отдал баночку: сейчас прибегут еще ребятишки, покричат немножко, и я стану называться Кузьмой Крючковым». Действительно, вскоре вокруг Нюськи толпилась и кричала целая орава. Но что такое? До Егоркиного слуха вдруг стали доноситься не все слова, а только три. «Егорка, Кулага, Крючков!»
Егорка выскочил из-за угла:
— Неправильно! Надо так: «Егорка не Кулага, а Кузьма Крючков!» Я все слышу. Будете врать, баночку отберу и наподдаю всем.
— Ладно, сделаем правильно, — пообещала Нюська.
Егорка снова скрылся за углом и навострил уши.
Ребятишки еще теснее сгрудились вокруг Нюськи и по ее команде принялись выкрикивать. Кричали громко, отчетливо и по порядку. Но в этот момент в толпу, как вихрь, ворвался Володька Сопатый. Растолкав ребятишек и узнав, в чем дело, он запрыгал на одной ноге и завопил:
— Кулага! Кулага!
Его примеру последовали и другие ребятишки.
— Неправильно! Неправильно! — надрывался рассерженный Егорка.
Но его никто не слушал, потому что прыгать на одной ноге и выкрикивать одно слово куда интереснее и легче, чем выговаривать длинную фразу. К тому же никто и не думал награждать Егорку геройским прозвищем. Особенно этого не хотел Володька. Увидев Егорку, он высунул язык и начал нараспев: «Кулага — размазня, Кулага — размазня!».
Добавление еще одного обидного слова к ненавистному прозвищу вконец разозлило Егорку. Он схватил с земли прут и понесся к обидчикам. Но они тоже не зевали и моментально разбежались в стороны.
Обида сдавила грудь, комком застряла в горле. Дойдя до своей оградки, Егорка сел прямо на землю и заплакал. Размазывая слезы грязным кулаком, он думал: «Почему меня все обижают, обманывают. Баночку выманили, а прозвище не сменили. За других хоть старшие братья заступаются. И почему у других они есть, а у меня нет, ну, почему?..»
ЕГОРКА „ВОЮЕТ”
С некоторых пор взрослые, в том числе и Егоркин отец, при виде воинских эшелонов, стали говорить:
— Гонят на убой.
— Кто их гонит? — спрашивал Егорка.
— Известно кто — царь, — отвечал отец.
Царя Егорка представлял себе хорошо. Это высокий, усатый человек, в шинели, густо усеянной крестами и медалями, в начищенных до блеска сапогах. Ездит он на белом коне по всей Расее, размахивает шашкой и зычным голосом кричит: «На войну! На войну!» Царя окружают толстые бородатые генералы (их Егорка видел на картинках из численника). На генеральских плечах сидят, похожие на больших пауков, эполеты, на груди красуются звезды и толстые шнурки. За генералами, подняв над головами пики, скачут лихие казаки.
Представить себе убой было труднее, и Егорка продолжал допытываться:
— А после убоя куда угоняют солдат?
— Гнать их больше некуда, — разъяснял отец. — Убитых закапывают в землю, а шибко покалеченных отпускают на все четыре стороны.
Покалеченные ехали «на все четыре стороны» не эшелонами, а небольшими группами, в обыкновенных пассажирских поездах и песен не пели. Молчание этих солдат крайне удивляло Егорку, и он один раз спросил у матери:
— Почему они не поют?
— Потому, что все песни перебиты и похоронены на позициях, — ответила мать.
Убивать и закапывать в землю солдат можно — в это верилось, а вот песни? Разве можно их убивать и хоронить, ведь они не люди, их штыками не проколешь и пулями не пробьешь? Так в чем же дело, куда же они девались? А может быть, солдаты поют, но поют так тихо (громко нельзя — мешают раны), что голоса не долетают до казармы? «Надо послушать как следует», — решил Егорка и с этой целью стал выбегать к путевой насыпи, когда проходили пассажирские поезда.
Раненые выглядывали в окна, толпились в тамбурах, случалось, сидели на подножках. Тех, кто находился около окон, рассмотреть толком не удавалось, а вот те, что располагались в тамбурах и на подножках, видны были хорошо. У одноруких болтались пустые рукава, одноногие опирались на костыли. Кое у кого на груди блестели похожие на медные пятаки медали, кое у кого сверкали белые крестики. Егорка
