Егоркин разъезд

— Ну, и пусть сыреет, — утешил Егорка. — Будешь курить мой. У меня турецкий, пахучий.

— Ладно, давай твоего. Только ты уж и папироску мне заверни.

— Завернуть-то я тебе ее заверну, но вот еще какое дело… Не заглянуть ли нам в кабак?

— Давай заглянем.

Гришка помог Егорке подняться, и они перебрались на другое место — «в кабак». В «кабаке» друзья уселись друг против друга и закурили. Гришка сосал цигарку — круглую тоненькую палочку, а Егорка попыхивал трубочкой — толстенькой палочкой с сучком.

Ввести в игру курение и кабак надоумила одна понравившаяся ребятам песня «Трубочка». Ее пели ехавшие на войну солдаты. Частенько напевал ее и Пашка Устюшкин. Всего в этой песне было семь куплетов. Егорка же с Гришкой знали только три. Начиналась она как раз с того, что делали идущие домой солдаты, а именно:

Шел солдат с похода,
Зашел солдат в кабак,
Сел солдат на бочку,
Давай курить табак.

Егорка с Гришкой накурились вдоволь и выпили по стакану казенки. «Выпивая», Гришка сильно морщил нос, крякал и чихал, как Антон Кондратьевич Вощин, а Егорка, по примеру крестного, беспрерывно нюхал «хлеб» и теребил бородку. После этого друзья улеглись на траву и протяжно пропели первый куплет.

Второй куплет солдаты и Пашка Устюшкин пели отрывисто — рубили. Иначе и не могло быть, потому что в нем рассказывалось о боевом событии с внезапным горестным исходом. Все слова в этом куплете были резкие, как сабельные удары. Лежа петь его было нельзя.

Егорка с Гришкой резво вскочили на ноги и, размахивая руками, отчеканили:

Наш полк вперед несется,
Всех рубит наповал,
Вдруг выстрел раздается,
И ротный с коня пал.

Ребята снова шлепнулись на траву.

В третьем куплете — в солдатской песне он был предпоследним — говорилось:

Какие тяжки муки
Наш ротный претерпел.
Пожал мне крепко руки
И долго жить велел.

Этот куплет Егорка с Гришкой пропели по-своему:

Какие в чашках мухи,
Наш ротный утерпел.
Пожал мне крепко руки
И долго жить велел.

СТРАШНОЕ ЛИЦО

Поезда проносились с большой скоростью, и завязать разговор с ранеными было невозможно. Впрочем, не все поезда мчались, попадались и такие, которые сбавляли ход перед стрелками и шли по разъезду «пешком». Хорошо бы не прозевать такой поезд.

И вот однажды Егорка не прозевал. Поезд шел так, что если бы взрослый человек чуточку ускорил обычный шаг, то вполне поспевал бы за ним, такому же, как Егорке, надо было бежать рысцой.

Егорка начал осмотр состава с «головы». В первом тамбуре ехал главный кондуктор. Увидев Егорку, главный погрозил пальцем:

— Я тебе, шельмец, побегаю, я тебе…

Пришлось остановиться.

В тамбурах второго вагона никого не было, а из окон выглядывали мужики и бабы. На самой нижней ступеньке третьего вагона стоял низенький господин с белым чайником в руке. О том, что это господин, Егорка узнал по шляпе — простые люди их не носят — и по раздвоенной бородке. Поровнявшись с Егоркой, господин потряс чайником:

— Эй ты, мужичок с ноготок! На вашей станции кипяток есть?

— Здесь никакая не станция, — обиделся Егорка.

— А что же тут?

— Разъезд Лагунок. И никакого кипятку нет, и поезд тут не остановится.

— Безобразие!

Господин громыхнул чайником и поднялся в тамбур.

Прошло еще несколько вагонов, но в них ни у окон, ни в тамбурах солдат не было. «Наверно, отдыхают», — подумал Егорка и уже хотел присесть на корточки, чтобы получше рассмотреть под вагонами всякие трубки, рычажки и скобочки, как вдруг увидел тех, кого искал.

Их было двое. Один с пустым рукавом стоял в глубине тамбура. Второй сидел, поставив свою единственную ногу на ступеньку. Рядом с ним лежали выкрашенные в желтый цвет гладенькие костыли.

Егорка сорвался с места и побежал. Безногий солдат улыбнулся и помахал рукой, а безрукий спросил:

— Какая это станция?

— Разъезд Лагунок, — охотно ответил Егорка.

Не переставая улыбаться, безногий пригласил:

— Садись, подвезем.

— У меня билета нет, вытурют.

— Мы тебя в карман спрячем.