Постучали. Потом еще. Мы не знали, что происходило за дверью, что с батюшкой, с ксендзом, с Гаврилиным и Михайловым. И вдруг впервые за сегодняшний день спасительная идея пришла в голову мне, а не Нагорному.
– Слушай… А мы входить туда не будем… Смотри: мы этому БОПТу такой подарок делаем: превращаем в пострадавшего, на свободу отпускаем… Пусть сам все сделает.
Нагорный впервые посмотрел на меня как на равного.
– Теперь все сложилось, – сказал он, и мы пожали друг другу руки.
В дверь ударили еще раз.
– Пустите русских людей в церковь!
– Проводится операция! – громогласно объявил Нагорный. – Не препятствуйте работе ОПСВНСП!
Никто не ответил. Забурчали между собой. Я набрал БОПТа.
Смотрел прямо перед собой и немного вверх – туда, где камера. Знал, что он видит меня. И вдруг услышал голос Васи.
– Алло, – сказал он так просто, как будто был почти живым, а не почти мертвым, не ждал страшного конца каждое мгновение прошедшего года и сегодняшнего дня. Я не был готов услышать его.
– Вася… Привет… Передай трубочку, пожалуйста.
Ответил БОПТ. Выслушал меня.
– Ну да… Хорошо… А гарантии?
– То, что я тебе рассказал, и есть гарантия. А вот если будешь тянуть, нам ничего другого не останется… Не дури, сегодня же не твой расстрел.
– Не мой, – прошептал он.
– Тогда запоминай, что делать. Убитый БОПТ должен быть в черной маске. Есть или дать?
– Есть.
– Надеваешь маску на Васю и потом его, значит… того. Только большая просьба: стреляй точно в лоб.
– Зачем?
Я не обратил внимания на то, что в процессе постановки задачи рассматриваю рисунки под потолком. Там было много бородатых мужчин и женщина в одеждах, которые развевались как парус.
– Дело в том, что нам его по спискам проводить: типа, мы, как положено в Пункте, по приговору… А у них – свой фирменный стиль, прямо в лоб, и поэтому если тебе не трудно… Спасибо.
Нагорный взял у меня трубку и добавил:
– Через пять минут, когда все готово будет, позвони. Сам открой дверь и не дергайся. Мы немного постреляем и освободим тебя. Время пошло.
Я заглянул в будку охранника, там было пусто, работали мониторы. Большинство из них показывало опустевшую церковь с догорающими свечами, а одна – происходящее во дворе. Там начиналось импровизированное выступление. Я мог его видеть и даже немного слышать через зарешеченную форточку. Кто-то быстро организовал микрофон, так что Русин вещал красиво, как на выступлении:
– Свободная любовь – есть великое зло, но самое главное – великий абсурд! Как может быть свободной любовь – субстанция, которая по определению – плен, безусловная привязанность морскими узлами? Это все равно что сказать: «свободная тюрьма».
Парни и девушки прижались друг к другу. Кто-то крикнул:
– А какая же тогда любовь?
– Плененная!!! «Плен» и «любовь» – синонимы, просто подобный плен не отрицает свободу, в то время как свобода «свободной любви» и есть главная тюрьма для… жизни… человеческого духа!
У меня за спиной усмехнулся Нагорный:
– Если бы он думал о жизни и о человеческом духе, то у скрипачки из «Совращенных заживо» сын в этом году пошел бы в школу.
– Нет, – сказал я, – у флейтистки из «Санрайз кроссворда», и не в школу, а в детский сад.
И тут показались уже почти родные лица Гаврилина и Михайлова: воспользовавшись замешательством толпы и профессиональными навыками, они проникли в церковь.
– Во-первых, – сказал Гаврилин, – она вообще не из тусовки, а потом ему сейчас было бы… Ну, четыре максимум!
– Запутаемся, – подытожил Нагорный и увел бойцов в сторону, зашептался, договариваясь о подробностях предстоящего «штурма». Я повернул голову к мониторам, и… последний из них, двенадцатый, замигал красным, зеленым, белым. Вспышкой, на мгновение, возникло два силуэта. Пропали и снова появились. Камера работала!
Избитый, весь в крови, на полу сидел Вася, рядом стоял БОПТ. Он протягивал ему черную шапку с прорезями для глаз. Я схватил наушники, почти наугад покрутил какие-то ручки на пульте. Получилось. Я мог их видеть и слышать.
– Зачем это? – тихо спросил Вася. – Ты меня убить хочешь?
Я не видел Васю с утра и даже обрадовался. Тогда у реки, когда он не обернулся, я испытал действие Человеческого Фактора, мне даже стало грустно, я и не хотел и хотел, чтобы он посмотрел на меня. Вася смотрел в глаза БОПТу.
– Я с утра ждал, что они тебе это предложат…
Тот направил на него пистолет.
– Наденешь или нет?
Вася ничего не делал и ничего не говорил. БОПТ взвел курок:
– Давай логически. Ты сейчас был бы пеплом.
– Почему пеплом? Я по закону имею право быть целиком похороненным.
– Кто будет соблюдать права покойников? Ты был бы пеплом. А я дал тебе пожить до вечера. Ты на меня молиться должен.
– Да, – сказал Вася, но не двинулся с места, не взял маску.
– Тебе все равно, – сказал БОПТ, – а мне еще жить.
– Как это: все равно? Мне тоже еще жить.
– Тебя все равно убьют. Либо я – сейчас, либо через час – они. Уж лучше – я. Или тебе все равно, кто тебя застрелит?
Вася надел маску.
– Ну вот… Все. – БОПТ отошел в сторону, взял телефон.
– А как же… – прошептал Вася. – Мне же надо с кем-нибудь поговорить.
БОПТ уже набирал номер.
– Здесь нет никого, – сказал БОПТ.
– Но там-то внизу столько народа… Там может быть один человек.
В больших прорезях показались слезы.
– Времени нет!!! – крикнул БОПТ и ударил Васю. – Не реви!
Вася приподнялся.
– И без исповеди нельзя.
– Ты что, крещеный?
– Все равно нельзя, – повторил Вася.
– Скажи мне, я передам.
– Кому?
Вася упал. Я вздрогнул – так неожиданно все произошло. Может быть, испортился звук и я не услышал выстрела? Но Вася потерял сознание. Бопт кинулся к нему, стал примеряться, как выстрелить точно в лоб: Вася упал так неудобно, что до лба было не добраться. БОПТ положил пистолет на пол, засуетился. Зачерпнул из аквариума и плеснул на Васину голову стакан воды. Вася не очнулся, БОПТ обернулся к аквариуму зачерпнуть еще.
– Что за фигня! – заорал Нагорный. Он тоже увидел изображение.
Раздался выстрел. Я повернулся к мониторам, но двенадцатый снова погас, как будто кто-то свыше привел меня сюда, вторгся в электрическую сеть, чтобы показать последний раз Васю, услышать что-то важное. А потом, когда я все увидел и услышал, выключил монитор, снова предоставил электричество
