Но не дремали и богачи.
Огарков и Тужелей сколотили банды из местных кулаков.
Евстигней Зотников обнес заимку высоким частоколом и в помощь Чугунному принял трех беспаспортных бродяг:
— Документы мне ваши, ребята, не нужны. А ежели нагрянут стражники, укрою. Работа будет легкой: лежи и карауль хозяйское добро.
— От кого караулить-то? — прогудел один из бродяг — детина огромного роста, одетый в грязный ватник, и его бесцветные глаза уставились на Евстигнея. — От кого караулить? — повторил он.
— От недобрых людей. — Брови Зотникова сдвинулись. — От тех, кто идет против царя- батюшки.
— Да ведь его-то нет! — Бродяга хрипло рассмеялся, зажимая рот, пахнущий чесноком и водкой, и подвинулся к Зотникову: — Нельзя ли косушечку?
Зотников сунул руку в карман и вынул револьвер.
— Ежели еще одно слово молвишь про царя-батюшку, голову снесу!
— Но-но, не пугай! — Остальные босяки подвинулись к Евстигнею. — Не таких видали.
Зотников быстро окинул взглядом широкий двор. Чугунного не было. Отступать нельзя.
Заложив револьвер за спину, он шагнул к ближнему бродяге:
— Вот тебе, Савватеюшка, на первый случай! — и, размахнувшись, ударил его рукояткой револьвера.
Бродяга упал. Остальные с восхищением посмотрели на Евстигнея.
— В атаманы бы тебя, Евстигней Тихонович, шибко ты смел! В убивцы годишься. Мы бы с тобой не пропали, — хихикнул один из них.
Савватейко, точно побитый пес, поднялся с земли и протянул руку хозяину:
— Дай на косушку. Орел ты, Евстигней!
— Да и вы, вижу, не курицы, — усмехнулся заимщик.
Пьяный Савватейко жаловался друзьям:
— Одолел нас Евстигней. Думал, попятится, а он, на-ко, хлоп тебя! Хорошо, что по голове не ударил. — Оловянные глаза пропойцы, не мигая, уставились в одну точку. — Теперь скажи Евстигней: «Савватейко, лезь в огонь», — полезу!
— На, выпей! Поди, душа горит, — протягивая Савватейке недопитую бутылку, произнес один из бродяг.
— Горит, братцы! — Дробно стуча зубами о горлышко посуды, Савватейко выпил и, повеселев, отбросил бутылку в сторону. — Ложки, братцы!
Бродяги достали почерневшие от грязи ложки, и тишину зотниковского двора огласила их чистая дробь.
Гулянка продолжалась до утра. Над тайгой поднялось солнце, осветило деревья, поиграло зайчиками на окнах зотниковского дома и медленно стало сползать во двор, где у крыльца лежали мертвецки пьяные караульщики.
Вечером Евстигней вместе с новым телохранителем выехал на Тюдралинскую дорогу.
Проехав с полкилометра, они догнали человека в солдатской шинели. Забросив котомку за спину, человек шел торопливо и только оглянулся на стук копыт.
— Эй, служивый, дорогу!
Солдат стал на обочину, и Зотников узнал в нем своего бывшего работника Прокопия Кобякова. Натянув поводья, Евстигней приподнял картуз:
— Мое вам почтение!
— Здравствуйте, — сухо ответил Прокопий.
— Домой идешь?
— Да.
— А как же с войной до победного конца? — язвительно спросил Евстигней.
— Пускай воюют те, кому этот конец нужен.
— А тебе разве не нужен?
— Нет, — ответил через плечо Прокопий. — Проезжайте. Пеший конному не товарищ, да и я тороплюсь. — И, отвернув давно не бритое лицо от Евстигнея, он сошел с дороги.
— Мой бывший работник. По лицу вижу, что большевик, — пояснил Евстигней Савватейке, кивая в сторону Прокопия.
— Дать ему встряску? — бродяга придержал коня.
— Сейчас не стоит. Посмотрю, что будет дальше, — махнул рукой Зотников.
…К вечеру в избе Кобякова собрались односельчане-фронтовики. И, когда на востоке заалела яркая полоска света, гости Прокопия стали расходиться по домам. На следующий день в Тюдралу из Яргола пришел матрос. Рядом с ним шагали Янька и Кирик. Поодаль, обнюхивая заборы, бежал Делбек.
— Показывай свою хату, — сказал матрос Яньке, и тот помчался вперед.
Печерский подошел к избе Прокопия и, окинув взглядом заречье, где ютились алтайские аилы, постучал в дверь. На стук выглянула Степанида. Увидев на Кирике матросскую бескозырку, она улыбнулась.
— Будущий моряк Балтийского флота, — кивнул матрос в сторону Кирика.
Прокопий вернулся под вечер. Поцеловал ребят и, освободившись от их объятий, радостно протянул руку Печерскому:
— Слышал о тебе, слышал!
А назавтра приехал Темир с усть-канским пастухом Алмадаком. Снова пришли фронтовики. В избе стало тесно…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
В один из солнечных зимних дней над Тюдралой понеслись тревожные звуки церковного набата. Все село пришло в движение: скакали верховые, шли пешие, скрипели колесами таратайки, ржали кони. На маленьких лохматых лошадях, густой колонной, к центру села двигались с Темиром алтайцы.
Группа фронтовиков, во главе с Прокопием и Печерским, вышла на площадь с Красным знаменем. Позади шагали Кирик и Янька. Сегодня Степанида надела на них новые рубахи, нарядила точно на праздник. Прокопий махнул звонарю, и тот умолк. Солнце заливало село, голубые горы и леса и, сверкая на льду реки, отражалось в окнах избушек.
Народ прибывал. Со стороны заимки Зотникова на окраину Тюдралы выскочил всадник. Покружил вороного коня и, подняв его на дыбы, яростно ударил нагайкой. Сверкнули на солнце серебряные накладки
