— Сколько тебе? — спросил продавец.
Куйрук взяла две иголки, пришпилила их к кофточке и, вытряхнув шерсть из мешка, направилась домой.
— Эй, постой! — крикнул продавец.
Куйрук остановилась.
— Зачем шерсть бросила?
— Как зачем? Ты мне две иголки дал, а я тебе — шерсть.
— Да разве можно так! — развел продавец руками. — Разве две иголки мешок шерсти стоят?
— Купец Мишка Попов всегда так брал, а тебе мало? — Женщина помрачнела.
Продавец улыбнулся.
— Сейчас подсчитаем, сколько стоит мешок шерсти. Дай-ка сюда.
Куйрук подала порожний мешок. Продавец сложил в него шерсть и, взвесив, стал щелкать на счетах.
— За шерсть тебе полагается пять метров ситца, осьмушка чаю и три иголки. Будешь брать?
Куйрук недоверчиво посмотрела на продавца: «Смеется, наверное». Но, увидев улыбающегося Темира, повеселела и, забрав покупки, быстро зашагала к аилу.
Торговля шла бойко. Народ прибывал. Мундус, Барамай и горбатый Кичиней купили табаку и соли. Бакаш принес в шапке четыре яйца, которые он выпросил у матери, и получил взамен красивый рожок с красными и голубыми линиями. Сунув его в рот, Бакаш извлек нежный звук. Глаза музыканта так и сияли от радости. Выбравшись из толпы, он важно зашагал к своему аилу, не переставая трубить, но вскоре вернулся и купил блестящий, из жести, пистолет и две коробки бумажных пистонов. Бережно взял свою покупку, взвел курок и, вложив пистон, направил дуло пистолета в стоявшего рядом с ним Кичинея.
Тот сделал испуганное лицо и попятился от мальчика:
— Уй, боюсь!
Когда раздался выстрел, Кичиней упал под дружный хохот односельчан.
Наступила весна 1919 года. День и ночь, не умолкая, шумели бурные реки Алтая. Буйно поднимались травы, яркое солнце согнало с междугорий последний снег. Жители Тюдралы и Мендур-Сокона приступили к севу.
Но над Горным Алтаем собрались грозные тучи.
…Глубокая полночь. В сельсовете светит огонек. Склонившись над столом, пишет что-то Прокопий. Его усталое, давно не бритое лицо кажется старым. Много забот. Недавно он получил известие от Ивана Печерского: молодая Советская Республика находилась в опасности. Предстояла тяжелая борьба с контрреволюцией.
На Сибирь надвигались белогвардейские полчища злейшего врага трудового народа — Колчака.
Поднимали голову местные кулаки.
Прокопий поправил свет в лампе и зашагал по комнате. Нет, он не один. Сегодня были Темир, Алмадак и несколько большевиков из стойбищ. Приходили фронтовики-коммунисты.
Прокопий не знал покоя. Вместе с Печерским он объезжал ближайшие села и деревни, создавая мощный партизанский отряд.
— Не быть белякам на советской земле! Не задушить им волю трудового народа, его стремление к свободе и счастью! — говорил он.
Простые люди слушали Прокопия, и в их сердцах закипала ненависть к заклятым врагам.
Оставив плуги и бороны, взялись за винтовки жители гор. Ушли в партизаны фельдшерица и веселый паренек Костя.
Иван Печерский принял командование сводным отрядом партизан. Связным у него был Янька.
Печерский подарил мальчику казачью шапку. Правда, она была великовата, но зато в ней Янька выглядел настоящим кавалеристом.
Кирик вместе с Темиром, Мундусом и Кичинеем охраняли маралов на бывшей заимке Зотникова.
В Мендур-Соконе остались лишь женщины и дети.
Однажды на стойбище нагрянула банда Яжная. Налетчики сожгли избу-читальню, разгромили амбулаторию и баню. Когда бандиты ускакали, Бакаш припал к лежавшей на овчинах избитой бандитами матери.
— Мама, я уйду из Мендур-Сокона! — сказал он сквозь слезы.
— Куда? — Женщина с трудом приподнялась и посмотрела на сына.
— К Алмадаку, в партизанский отряд.
— Не примут тебя — еще мал. Да и где искать отряд — тайга большая. Иди лучше к Темиру на маральник. Будешь помогать дедушке Мундусу и Кичинею.
Через несколько дней, когда мать поправилась, Бакаш ушел на бывшую заимку Зотникова, но Темира там уже не застал. Его вызвал к себе Прокопий Кобяков.
Охотник приехал в село в полдень.
— А, Темир! — обрадовался Кобяков. Крепко пожав алтайцу руку, приступил прямо к делу:
— Вот что, Темир. На днях отряд Абраменко разбил банду кривого Яжная. Но главарь бежал и, по донесению людей Печерского, направился через Тигирецкие белки? в Казахстан. Так ли это, неизвестно. Ясно одно: он скрывается в тайге и его нужно перехватить. Мы поручаем это тебе, как коммунисту, хорошо знающему район Тигирецких белко?в. Если Яжнай не один, немедленно сообщи нам. Я подготовлю отряд.
— Завтра же отправлюсь в путь, — ответил Темир.
— Один?
— Нет, с Кириком.
Прокопий молча прошелся по комнате.
— Повторяю, задание сопряжено с опасностью, значит, не для мальчика. Кстати, сколько ему теперь лет? Тринадцать?
— Тринадцать, — подтвердил Темир и, боясь возражений Кобякова, сказал с теплотой: — Прокопий Иванович, хотел бы я брать Кирика или не хотел, он все равно от меня не отстанет. К тому же Кирик — неплохой стрелок, и его помощь будет мне нужна для связи с вами.
— Так, — проговорил в раздумье Прокопий. — Ну что ж, лишних людей сейчас нет. Пусть будет по- твоему. Только будь осторожен. — Кобяков вышел в соседнюю комнату и вынес оттуда легкий карабин. — Передай Кирику от меня в подарок. Вот и патроны. — Прокопий вытащил из ящика стола тяжелую коробку с патронами.
Темир погладил гладкий ствол карабина.
— Лучшего подарка для Кирика не придумаешь, — с благодарностью промолвил он. — Мальчик давно мечтает о карабине… Да, чуть было не забыл! Кирик просил узнать, где сейчас Янька.
— Янька теперь связной в отряде Печерского. Помнишь матроса?
— Ну как же! — Глаза Темира потеплели. — Где его отряд?
— На Усть-Канской дороге сдерживает натиск Ершова.
Сообщив Кобякову план розыска Яжная, Темир собрался уходить. Прокопий его не задерживал.
— Зайди к Степаниде, она о тебе соскучилась, — сказал он, пожимая на прощанье руку Темиру.
Стоял теплый вечер. Шумел Чарыш, и за рекой мычали коровы. Улица была пустынна. Отвязав коня, охотник направился к избе Кобякова.
Степанида встретила его радостно. Напоила чаем, долго расспрашивала про Кирика.
— Стосковалась я по нем, хотя бы на денек приехал. Да и Янька дома не бывает, — вздохнула она.
— Время такое, — ответил Темир, — некогда по домам сидеть. Тайга горит, тушить надо.
