— Иду берегом, возле леса, поглядываю по сторонам, все тихо. Где прячусь под пихтой, где пролезу через кусты, думаю, как бы врасплох на Чугунного не нарваться. И так шел около часа. Смотрю, русло реки поворачивает круто вправо. Пригляделся, людей не видно. Только вдали маячит вершина белого бома. Пополз к ней. Залег среди дудника. Запахло дымом.
— Это я кашу варил, — вмешался в разговор Степка.
— Не знаю, кашу ли ты варил или старую подошву от сапога, но когда тебя не спрашивают, не лезь, — сердито сказал Темир. — Ну вот, лежу, значит, смотрю, что дальше будет. А скала вся перед глазами. Показался Чугунный с ковшом в руках.
— Это он пробу брал в новом шурфе, — не утерпел Степка. — Богатая жила попала, — похвастался он. Но никто уже не обращал внимания на Зотникова.
— Думаю, вернусь обратно, позову и с двух сторон приступим к бандиту. Только поднялся с травы, как над головой застрекочет кукша[34], я обратно залег. Чугунный поставил ковш, взял винчестер и идет прямо на меня.
— Он думал, медведь, — опять вмешался в разговор Степка, — кукша, если видит крупного зверя, всегда кричит.
— Замолчи, без тебя знаем, — замахнулся Янька на Зотникова.
— Что делать? Выскакиваю из укрытия, вскинул винтовку к Чугунному и кричу: «Руки вверх!», а он от меня давай петлять, и этот молодчик за ним. Я открыл стрельбу. Бандит из винчестера начал палить в меня на ходу. Погнал я их вверх по руслу, остальное вы уже знаете. Вот и бом, — подъезжая к скале, показал Темир.
— Показывай, где спрятана бумага? — обратился он сурово к Степке. Зотников уверенно повел их к шурфам.
— С нами еще был Карманко.
— Где он?
Степка замялся.
— Почему молчишь?
— Его дядя Иван из ружья хлопнул, — Степка опустил голову.
— За что?
— Золото не поделили. Да еще из-за какой-то бумаги спор был.
— Где она?
— Сейчас покажу. — Степка подошел к большому углублению в скале и отвалил камень. План золотоносного участка, открытого когда-то геологом Макаровым, погибшим в тайге, оказался в руках Темира.
Сдав Степку участковому милиционеру ближнего села, поехали к берегам Пыжи.
Богата и щедра здесь природа. Большие, в рост человека травы, непролазные заросли кустарника, густые полутемные леса и среди них на полянах цветы. Оранжевые огоньки, раскинув свои глянцевые лепестки, радуются жаркому солнцу. Рядом с ними нежная фиалка склонилась к темно-синему бокалу горечавки. Цветет краса лугов — лазоревая аквилегия, много ромашки, белых зонтиков багульника, голубых незабудок, и, как яркие рубины, видны чудесные алтайские маки. В воздухе слышен пряный запах медоносов, и в раскрытых чашечках цветов пьют нектар шмели и пчелы.
Как и все таежные реки, Пыжа бурно несет свои воды в спокойную Бию. Прителецкая тайга богата кедром, который дает орех и мягкую древесину. В лесах водятся медведи, росомахи, лоси, кабарга и много белки. Охота и сбор ореха — основной промысел живущего здесь племени туба — лесных людей. На пути встречались их деревни, затерянные в джунглях Ал-тайги. Рубленые избы, крытые тесом, надворные постройки, небольшие полоски пахотной земли, с трудом отвоеванные у суровой природы, — все это накладывало свой отпечаток на тубаларов, прибывших когда-то с востока.
Лесник Игнатий Каргаполов, отец Фроси, жил в среднем течении Пыжи. В одном месте, переваливая через небольшую ложбину, по которой протекала мелководная речушка, они услышали звуки, напоминавшие звон серебряного колокольчика. Всадники остановились. Из густых зарослей неслось нежное калырт-мылырт, калырт-мылырт, динь-динь.
— Комысчы[35], — воскликнул радостно Темир. На поляну вышел и сам музыкант — мальчуган лет четырнадцати, держа в руках предмет, напоминающий небольшую подкову с топкой металлической пластинкой, крепко припаянной к ее середине.
— Эзен! — приветствовал он Темира и, взглянув на Кирика и Яньку, поспешно спрятал свой инструмент за пазуху.
— Не бойся, не отберем, — сказал, улыбаясь, Кирик и спросил по-алтайски:
— Туба?
Мальчик кивнул головой и ответил:
— Тогус-туба.
— Он говорит, что принадлежит к роду тогус племени туба, — перевел Кирик Яньке.
— Ты комысчы?
— Нет, я пастух. Мои коровы пасутся у реки.
— Как тебя зовут? — продолжал расспрашивать Кирик.
— Назарко, — бойкие глаза мальчугана остановились на Яньке. — Ты ученик? — спросил он по- русски и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Я тоже ученик. У нас в школе есть русская учительница Мария Павловна.
— В котором ты классе учишься?
— В пятом. У нас открылась семилетняя школа, — в голосе Назарки слышалась гордость.
— Вы куда едете?
— На Пыжу, к леснику Каргаполову.
— Это от нас недалеко. Только вам нужно повернуть вот сюда, — Назарко показал на небольшую возвышенность. — За горой попадет вам лес, но вы езжайте, смелее, он скоро кончится, потом пойдет дорога на кордон. Хотя я вас провожу! — решил он. — Коровы никуда не уйдут. — Взобравшись на коня к Темиру, Назарко уверенно стал показывать всадникам путь через лесную трущобу. — Это самый короткий путь к Игнатию, — объяснил он.
Вскоре выехали на торную дорогу, которая шла из Ынырги на Пыжу. Блеснули воды таежной реки.
— Теперь я пойду обратно, — слезая с лошади, сказал мальчик и, пожав руки Кирику и Яньке, вложил свой комыс в рот.
— Калырт-мылырт, динь-динь, — понеслась несложная музыка. Оглянувшись на молодого тубалара, ребята приветливо помахали ему рукой.
В полдень подъехали к дому лесника. На лай собак вышел сам хозяин, рослый голубоглазый таежник.
На крыльцо выскочила Фрося.
— Янька! Кирик! — Она подбежала к ним с зардевшимся от радости лицом: — Здравствуйте! Как хорошо, что вы приехали.
Поставив лошадей на выстойку, ребята с Темиром вошли в дом. Мать Фроси, Аксинья, принесла из погреба крынку холодного молока со сливками и свежей малины.
— А я уже думала, что вы не приедете. Июль проходит, через месяц в школу, — говорила Фрося. Она повела мальчиков в огород и принялась угощать их горохом и морковью.
Над лесным кордоном спустилась ночь. Гостей положили спать на сеновал. Растянувшись на душистом сене, они скоро уснули.
За утренним чаем Игнатий говорил Темиру:
— Нынче медведей здесь развелось, просто беда. На прошлой неделе у меня телку задрали, на овес
