— Не-ет, вчера мне дедушка сказал, что поедем.
Викеша знал, что маленький, сухонький дед слыл грозой для домашних. Его слово было законом в семье Булыгиных. С первых дней своей сознательной жизни Викеша понял, что все в доме безропотно подчинялись старику. Боялись его и односельчане.
Несколько лет подряд Василий Иванович Булыгин — дед Викеши — был старшиной Долговской волости. Правление находилось в селе Долгое, что в семнадцати верстах от деревни Озерной, где жили Булыгины.
Заброшенная вдали от железных дорог и промышленных центров Зауралья деревня Озерная привольно раскинулись среди озер и перелесков Челябинского уезда. Дальше на юг шла бескрайняя Тургайская степь. На восток, ближе к предгорьям Урала, лежали плодородные башкирские земли.
Большой крестовый дом Булыгиных, выкрашенный зеленой краской, резко выделялся на фоне серых крестьянских изб. Он, казалось, давил своей тяжестью, добротностью на захудалые постройки сельчан.
В тот день, как отправляться в волостную управу, дед долго искал в железной шкатулке какую-то бумагу и, найдя ее, бережно положил в карман частобора[36].
— Ну, готов? — спросил он внука и, не дожидаясь ответа, закрестился на иконы, одновременно отдавая распоряжения снохе: — Пестрого теленка не выпускайте, а то опять в огород заберется. Да собаку не забудь покормить. — Перекрестившись еще раз, дед надел картуз и вышел на крыльцо.
Утреннее июньское солнце заливало теплом широкий двор с саманницей и амбаром. Возле дома стоял запряженный жеребец и нетерпеливо бил о землю копытом. Отец Викеши держал коня под уздцы.
— Степан, повод отпускай, когда вожжи возьму, — садясь в тарантас, крикнул дед.
— Ладно, — тряхнув стриженными под кружок волосами, коротко ответил тот.
— Садись, — кивнул старик внуку.
Мальчик проворно взобрался в тарантас, и когда дед крикнул отцу: — Отпускай! — Викеша стукнулся головой о плетеную стенку короба. Огромный жеребец вынес тарантас за ворота и помчался по деревенской улице. Перед глазами Викеши замелькали рваные плетни, крытые соломой избы, переулки и огороды. Прячась в подворотни, лаяли собаки, и одну из них, к большому удовольствию Викеши, дед огрел кнутом.
Встречные мужики торопливо сдергивали войлочные шляпы и угрюмо сторонились к заборам. На поклоны дед отвечал лишь небрежным кивком головы.
За околицей лошадь сбавила бег и через полверсты перешла на ровную рысь. Когда обогнули небольшое озеро, дед увидел на опушке березовой рощи палатки цыган. Он торопливо вытащил из кармана старшинскую бляху и повесил ее на грудь.
— Я вам покажу, конокрады, как без моего согласия селиться! Я вас уважу, голубчики!
Булыгин поднялся на ноги и сильно взмахнул кнутом. Не ожидавший удара жеребец сначала потоптался на месте, а затем рванул тарантас. Дед направил коня на палатки цыган. Жеребец, всхрапывая, помчался прямо на табор. От быстрой езды полы стариковской одежды трепетали по ветру, как крылья хищной птицы, и весь он был похож на злобного коршуна.
Цыгане заметили деда поздно. Отчаянно ругаясь, он вихрем налетел на табор и начал хлестать кнутом опешивших людей. Послышались крики и визг бегущих женщин, плач детей.
Проехав по табору, дед вновь повернул коня на палатки. Сбивая копытами висящие над огнем котелки и чайники, жеребец вынес разъяренного седока к лесу. Старик бросил вожжи перепуганному Викеше, поспешно выскочил из тарантаса и, не выпуская кнута из рук, побежал к галдевшей толпе.
— Варнаки, конокрады, вон из моей волости! — затопал он ногами и, размахнувшись, стегнул кнутом рослого чернобородого цыгана. Викеша с ужасом ждал, что толпа сомнет деда, но цыгане почему-то продолжали пятиться к палаткам. Они падали на колени, били себя в грудь и горячо просили о чем-то.
— Вон! Вон! — вновь донесся до Викеши голос деда, и говорливая толпа цыган откатилась к лесу.
Дед вернулся к тарантасу, спрятал бляху в карман и повернул жеребца на дорогу в Долгое. Версты две ехали молча. Когда в нем улеглось волнение, он повернулся к внуку.
— Испугался, поди? — из-под нависших седых бровей глаза его смотрели с усмешкой.
— Дедушка, а за что ты цыган хлестал?
— Конокрады они, да и ребятишек таких, как ты, воруют.
— Правда? — Викеша недоверчиво посмотрел на деда.
— Раз говорю — значит, правда, — кивнул своей птичьей головкой старик и, не обращая внимания на внука, запел что-то церковное.
— Дедушка, почему они боятся тебя? Ведь их много, а ты один? А зачем ты вешал на грудь бляху? — не унимался Викеша.
Дед оборвал свое пение и, зевнув, перекрестил рот.
— Вырастешь — узнаешь.
Часа через два остановились возле волостной управы. На крыльцо вышел сторож. Увидя Булыгина, он торопливо сдернул с лысой головы заплатанный картуз.
— Василий Иванович, пожалуйте. — Он быстро сбежал по ступенькам и протянул было руку, чтобы помочь старшине вылезти из коробка, но тот сам проворно соскочил с сиденья.
— Распряги лошадь, поставь на выстойку, через час дашь сена, овсом не корми, — поднявшись на крыльцо, приказал дед и вошел в управу.
Со скамей поднялись мужики и бабы. Хмурые, изможденные лица, суровые, недружелюбные взгляды… Поздоровавшись с писарем, дед надел свою бляху и занялся делами. Он долго перебирал какие-то бумаги, что-то отыскивал, читал и все время ругал мужиков за какую-то недоимку. Викеша сидел рядом и тоскливо поглядывал на окна, за которыми звенели ребячьи голоса. Наконец, он не вытерпел и потихоньку выскользнул на улицу.
В тени, недалеко от палисадника, мальчишки играли в бабки. Викеша, подражая деду, заложил руки за спину и медленно подошел к игрокам. Один из них, востроносый и худой, с веселыми озорными глазами, был одет в домотканую рубаху и штаны, через прорехи которых виднелись голые коленки. Он расставлял бабки. Второй — краснощекий крепыш с волосами цвета спелого овса — подбрасывал в руке налиток[37]. Остальные сосредоточенно следили за коном.
— Ты скоро, Семка? — второй мальчик выжидательно и спокойно посмотрел на оборвыша.
— Сейчас, — ответил тот и отошел от кона. — Бей!
Краснощекий долго нацеливался, прищуривался, а когда метнул налиток — промахнулся.
— Ставь на промах три бабки, — скомандовал Сема. Тут он увидел Викешу и быстро оглядел его с ног до головы.
— Ты с Пчелиным Волком приехал? — спросил он бесцеремонно.
— Я приехал с дедом, он старшина, — ответил Викеша.
— Так я и знал, что ты внук Пчелиного Волка, — уже насмешливо заметил оборвыш и лихо плюнул сквозь зубы.
— Ты знаешь, почему твоего деда зовут Пчелиным Волком? — не отставал Сема.
— Нет, — тихо произнес Викеша.
— Ну так я тебе скажу… Бывал на пасеке?
— У нас своя есть. Шесть ульев стоит.
— Ну вот. Видал наподобие шмеля такую тварь? Она в земле больше живет. Завидит пчелу и убивает ее жалом. Потом высасывает из нее мед. Понял теперь? — Сема покрутил пальцем возле носа Викеши. — Понимать тут надо, что люди говорят… В бабки будешь с нами играть?
Викеша покосился на раскрытые окна управы. Оттуда доносились просящие голоса мужиков и баб, сердитый голос деда:
— В острог посажу! — И, тяжело вздохнув, он тихо сказал:
— Буду, только у меня бабок нет.
— А деньги? — бойко спросил Сема.
— Есть десять копеек.
