Мелиссу, чтобы сесть за стол.
Через минуту Мелисса пришла.
Я начал завтрак с большой кружки кофе с молоком, удивительно вкусного, как, впрочем, и все, что подавалось на стол в этом доме. Уже привычный набор блюд завтрака сегодня разнообразили блинчики с мясом и творогом. Весьма, весьма! Наконец Валентина Петровна, сняв салфетку с небольшого блюда, предложила нам в завершение завтрака попробовать яблочный пирог.
Пирог выглядел не слишком красиво. Просто круглый каравай толщиной сантиметров десять, с потрескавшейся кое-где верхней корочкой. Мелисса разрезала пирог по диаметру на несколько узких секторов и положила мне один кусок на тарелку. Странно, но под корочкой теста почти не было, так, тонкие прожилки внутри желто-зеленой массы. Я откусил кусочек. Это было божественно! Желто-зеленая масса была восхитительным кисло-сладким желе, в которое превратились яблоки с сахаром – и еще с чем-то? – в печке. А корочка, удерживающая это желе в определенной форме, приятно хрустела, а тонкие прожилки нежного теста таяли на языке и оттеняли чуть более острый вкус яблочной начинки… Да, марсианские кондитеры со своим суперсложным изделием были посрамлены! Внешне неказистый, не чета «Марсианскому сюрпризу» с его шоколадным вулканом, простой яблочный пирог вкус имел совершенно обалденный.
Мы с Мелиссой, конечно, съели бы весь пирог, но она поступила по справедливости, разделив его на три части и предложив Валентине Петровне присоединиться к нам и выпить кофе с пирогом прямо сейчас. «А то засохнет!» – аргументировала Мелисса свое предложение смутившейся Валентине Петровне. Засохнуть этому чуду не грозило, но иначе, видимо, не удалось бы усадить домоправительницу за стол.
– Знаешь, Алекс, если тебе удастся завоевать сердце Валентины Петровны, что совсем не просто,- говорила Мелисса, посмеиваясь,- она как-нибудь изготовит специально для тебя торт «Наполеон». Нет, нет! Это совсем не тот «Наполеон», который делают в ресторанах и кондитерских! Это – совсем другое дело. Меня-то она «Наполеоном» нечасто балует. А есть еще пирог с клюквенным желе. Его Валентина Петровна готовит, только когда сюда приезжает Майкл! А вот вечером мы можем рассчитывать на лимонник. Правда, Валентина Петровна? Алекс еще не пробовал ваш лимонник, а ведь завтра мы уедем на полгода. И абрикосовое варенье…
Я не слышал, или слышал, но не понимал, что дальше говорила Мелисса. Майкл! Ну, конечно, Майкл… Мелисса произнесла его имя так просто, между прочим, к слову пришлось… Я в своих мыслях о Мелиссе все время игнорировал существование Майкла. Нет, я прекрасно знал и помнил о Майкле, но почему-то я был уверен, что это никак не влияет на отношения Мелиссы со мной. Не странно ли? При этом я испытывал жгучую ревность к Борису. Как такое может быть? Даже сейчас, проанализировав свои чувства, я не обнаружил никакой горечи, никакой ревности при имени «Майкл». Странно. Очень странно. Услышав слово «Майкл», я удивился именно тому, что не заметил в себе никаких отрицательных эмоций. Скорее, я хотел бы познакомиться с ним.
Я, конечно, много раз видел его, когда, учась в Академии, два раза по полгода проходил, как и положено, курс военной подготовки на Базе Десантных Войск на Альбе. Но Майкл в то время был немыслимо далек от меня, как только мог быть далек Командующий Десантными Войсками, Начальник Базы, Первый селфер от меня, обычного курсанта Академии. Позже, когда я уже командовал транспортниками, я четыре раза совершал рейсы на Альбу, но и тогда я имел дело с офицерами интендантской службы, а Майкла видел только пару раз мельком, поскольку никаких поводов познакомиться с ним не было.
Теперь я понимал, что рано или поздно, но наше знакомство состоится. Честно говоря, в детстве и юности Майкл был моим, можно сказать, кумиром. Я знал о нем не так уж много, как и о любом селфере, но его мужественный облик, его профессия десантника, причем главного десантника Земли, делали его в моих глазах истинным героем. А вот теперь – ну не странно ли! – я люблю его женщину, и более того, смею надеяться на взаимность, и, похоже, не совсем беспочвенно!…
– Алекс! Ты о чем задумался? – Голос Мелиссы отвлек меня от этих мыслей.- Ты уже готов к отлету?
– Да, мэм! В любую секунду!
– Отлично, пошли к лифту.
Но в этот момент Мелисса получила вызов по Сети.
– Извини, подожди здесь, я поговорю из кабинета.
Я спустился с веранды и в тени сел в плетеное кресло, повернувшись лицом к морю.
Да, мне вспомнилась База на Альбе, приятели студенческих лет, которые в тренировочных лагерях оказывались совсем другими, чем в Академии. Самое удивительное, что, когда мы оказывались на Земле, все возвращалось на круги своя, а потом на Альбе – и опять все менялись ролями. Но сейчас мне не хотелось вспоминать о приятелях прошлых лет, об изнурительных тренировках, о собственной слабости, когда я был уверен, что еще три минуты – и я умру, не выдержу, но проходило три раза по три минуты, а я еще был жив, потом три раза по часу, а я все еще был жив и проклинал себя за свою живучесть, завидуя тем, кто упал в обморок пять минут назад…
Нет, я вспомнил о хорошем, о самой яркой достопримечательности Базы, о великолепном триптихе «Покорители Вселенной», украшающем Актовый Зал Базы. Его создал лет сто пятьдесят назад знаменитый художник Леонардо Минелли, который написал потом книгу воспоминаний о том, как он работал над этим триптихом. Он описывал, как были потрясены его работой Первые селферы, Мелисса и Майкл, присутствовавшие на открытии триптиха: Мелисса, не в силах сдержать свои чувства, рыдала, закрыв лицо руками, а Майкл попросил художника выполнить копию триптиха в масштабе один к десяти для своих апартаментов, объяснив свою просьбу тем, что «Покорители Вселенной» будут поднимать ему настроение каждый раз, как только его взгляд упадет на картины триптиха. Минелли вспоминал, что во время банкета в честь художника Первые селферы сидели спиной к триптиху. Иначе, объяснили они, сильные чувства, вызываемые этим произведением искусства, не позволят им отдать должное искусству кулинаров.
Я запомнил этот триптих очень хорошо, поскольку каждый день курсантов на Базе начинался с построения в Актовом Зале, если, конечно, мы не находились на полевых учениях.
Первая картина триптиха посвящалась героизму покорителей Земли. На вершине горы, видимо, одной из восьмитысячников в Гималаях, застыл на белом коне Воин-Победитель. Экипировка Воина была выписана необычайно тщательно. Минелли в своей книге рассказывал, что он использовал в качестве натуры подлинные предметы из исторических музеев. Воин был одет в комбинезон из ткани с грязно-зелеными разводами и высокие кожаные ботинки на толстой подошве со шпорами, а голову его покрывала пушистая меховая шапка с забавным названием то ли «уханка», то ли «треуш», точно не помню, но что-то связанное с ушами. Под распахнутым на груди комбинезоном была видна майка в тонкую бело-синюю поперечную полоску. Грудь его крестнакрест опоясывали ленты с патронами, поверх которых висело на шее самое знаменитое оружие древних – «Калашников», а на поясе была закреплена первая модель антипротонного разрядника. В правой вскинутой вверх руке Воин держал холодное оружие, которое называется «боевой топор», а левой рукой он втыкал в камень самой высокой точки горы голубой флаг, знамя ООН, Организации Объединенных Наций, прообраза Всемирного Совета. Самого Воина, чтобы подчеркнуть, что событие относится к периоду до Эпохи Глобальных Эпидемий, художник изобразил негром, представителем практически исчезнувшей позже расы. Он весело сверкал на черном лице белозубой улыбкой и яркими белками глаз. Породистый конь под ним, гордо изогнув шею, стоял на трех ногах, подняв четвертую, которой на вершине уже не хватало места. Весь горизонт представлял собой заснеженные вершины гор, а в темном небе горели крупные звезды. Вся картина производила впечатление подлинного события седой старины.
Центральная часть триптиха была посвящена первому периоду покорения Марса, как раз тому времени, о котором перед аварией вспоминали Борис с Мелиссой. На картине вид на поверхность Марса открывался с высоты двух-трех километров, и было отчетливо видно, как внизу по красной каменистой пустыне, поднимая багровые клубы пыли, гонятся за двумя летающими пиявками четыре гусеничные машины, видимо, те самые краулеры, о которых вспоминал Борис. Большую часть горизонта занимал Олимп, у подножия которого виднелись купола одной из первых марсианских станций. Первый план картины занимал изображенный практически целиком небольшой крылатый летательный аппарат, на борту которого была видна часть надписи: «…у-104». Видимо, это была одна из первых моделей аппарата с антигравом, поскольку в жалкой атмосфере нетерраформированного Марса никакой аппарат с помощью крыльев летать бы не смог. А крылья конструкторы оставили, наверное, в силу технической традиции, или, возможно, из каких-то религиозных соображений, ведь на Земле в то время еще имела место религия, даже несколько ее разновидностей. Герой этой картины был Пилотом, которого мы могли видеть сидящим за штурвалом летательного аппарата через окошки в носовой части. Только я никак не мог понять, как он забирался в кабину, ведь не было видно никаких открывающихся частей аппарата, да и в кабине выпрямиться в полный рост он никак бы не смог. И что это за маленькие круглые пятнышки вдоль длинного хвоста аппарата, я тоже никак не мог сообразить. Да, похоже, изобретательные инженеры древности были способны на удивительные, недоступные нашему пониманию технические решения…
Последняя картина триптиха была посвящена героям, покоряющим межгалактические просторы, с чем, мне кажется, художник немного поспешил, опередив события. Он изобразил внутренность рубки среднего крейсера восьмого поколения, снятого с трасс только лет сто назад, выписанную с большой точностью. У обзорных экранов сидел, судя по нашивкам на форме, Капитан и разглядывал Галактику. Вот эта картина вызвала у меня некоторое недоумение. Другие две картины триптиха очень точно воспроизводили и общую атмосферу древних подвигов, и все исторические детали. Но в третьей картине меня, как специалиста, смущали два момента. Во-первых, крейсеры того типа обычно в полете вела команда из пятнадцати человек, и Капитан мог оказаться в рубке в одиночестве исключительно в результате катастрофы, никаких признаков которой на картине, однако, не обнаруживалось. Во-вторых, на обзорных экранах Капитан наблюдал нашу Галактику извне, находясь на оси галактического диска на расстоянии от него примерно в два галактических диаметра. В эту область внегалактического пространства мы и сейчас еще не летаем, а на том крейсере, что изображен на картине, так далеко улететь в принципе было невозможно…
Мои воспоминания прервала Мелисса, завершившая наконец свои переговоры. Мы на лифте спустились в ангар, сели во флаер и поднялись над островом.
– Мы летим к Москве, но над самим городом пролетать не будем. Поселок тэров, Светлое, километрах в пятидесяти от Москвы. Нас ждут там через полчаса.
Раньше мне не приходилось бывать в поселениях тэров, да и с ними непосредственно я общался редко. В Академии учились несколько десятков тэров, но все – исключительно на факультете Наземного Обслуживания, так что с ними я пересекался нечасто. Дело в том, что в организме тэров, Тигров Разумных, существует какая-то особенность, делающая для них переходы на сверхсветовые скорости и обратно чрезвычайно мучительными. Биологи давно работают над разрешением этой проблемы, но особых успехов пока что не видно. Правда, я знал, что на двух кораблях в командах есть тэры, и эти тэры – то самое редчайшее исключение, которое только подтверждает правило. Поэтому тэры избегают летать в далекий космос, а в случае крайней необходимости полета часть пути они проводят под наркозом. Конечно, и человеку большие скачки скоростей неприятны, особенно с непривычки, но пережить можно, а потом привыкаешь и неудобств почти не ощущаешь. А если принять пару рюмок чего-нибудь покрепче, то и в первый раз переход можно просто не заметить. Народом многократно проверено.
Само слово «тэр», название представителя второй разумной расы Земли, произошло от сокращения «ТР», «тигр разумный», что произносилось, как «тэ-эр», а потом естественным образом сократилось до слова «тэр». Надо всегда помнить, что тэры больше всего не любят, когда их называют кошечками или кисами, так же, как человек обижается, если назвать его обезьяной. Ну, а если тэра назвать «тигр», он воспримет это как смертельное оскорбление.
Тэры, пожалуй, наш самый удачный проект генной инженерии. Первый тэр, знаменитый Ур Хан, был создан в лаборатории семьсот лет назад, а сейчас популяция тэров насчитывает более трехсот тысяч и имеет хорошую динамику роста. Департамент, занимающийся всеми аспектами жизни тэров, возглавляет Майя, селфер, идейный вдохновитель и руководитель проекта «Ур Хан». Именно ее образ создала Мелисса в балете «Богиня тэров», выступая под маской Нади Назаровой. В этом балете задействованы десятка два актеров-тэров, и сейчас мы направлялись В гости к тэру-солисту, Шерру.
За семьсот лет тэры уже не только образовали крупную популяцию, имеющую свои диаспоры на всех освоенных объектах Солнечной системы, но и прекрасно вписались в человеческое общество, успешно занимаясь практически всеми видами деятельности, доступными разумным существам, кроме работ, связанных с дальними космическими полетами. При этом все они, почти без исключения, становятся специалистами, причем специалистами очень высокого уровня. Это говорит о том, что генетикам удалось создать для тэров замечательный мозг, похоже, превосходящий по своим качествам мозг обычных людей. Только вот Потенциалов среди тэров, насколько я знаю, нет.
Создатели тэров не только постарались обеспечить новую разумную расу великолепным устройством обработки информации, но и, сохранив силу, мощь и скорость реакции их предков, тигров, сумели добавить им органы, которыми человек обзавелся в результате естественной эволюции,- речевой аппарат и руки. Облик тэров, такой привычный для современных людей, наверное, поразил бы любого человека прошлых тысячелетий. В горло тэров встроен человеческий речевой аппарат, так что произносить звуки они могут и как тигры, и как люди. А «человеческие» руки растут чуть выше передних лап, и тэры являются единственными на Земле млекопитающими с шестью конечностями. Ходить и бегать тэры прекрасно могут и на двух задних, и на всех четырех лапах, а их руки могут делать все, что могут делать руки человека.
