очередь, намертво прибиты к полу. Падая, я успеваю выставить руки, чем сберегаю целостность собственного лица.
— Кэт!
Во мраке, царящем в хате, не видно даже кончика собственного носа, не говоря уже об остальном.
Мимо прошлепали босые ноги, кто-то загремел посудой, потом резко столкнулись два камня, высекая сноп искр, от которых загорелась лучина.
Когда она разгорелась, я увидел нашего хозяина, так и не потрудившегося снять свой плащ. Он, прикрывая рукой лучину, приблизился ко мне и ударил ногой в лицо. Словно лошадь копытом лягнула. Из разбитых губ брызнула кровь.
Он равнодушно развернулся и зашел за занавеску.
Его размытый силуэт черной тенью заплясал на волнообразной поверхности ткани.
Рванувшись так, что мышцы ног свело судорогой, я дотянулся до занавески и, вцепившись в нее что было мочи, дернул на себя. Ткань затрещала и серым облаком опустилась на пол.
— Хочешь посмотреть? — поинтересовался человек в плаще. — Смотри, мягкотелый.
Он воткнул лучину в стену и склонился над привязанной к кровати Катариной.
— Значит, я для тебя не хорош? — зло бросил он, затягивая узел на ее запястьях.
Ведьма не смогла ему ответить, поскольку он засунул ей в рот кляп. Лишь гневным мычанием она выразила протест против его действий.
Рванувшись, я попытался освободиться, но только ободрал кожу на щиколотках. Ножки кровати даже не затрещали, чего не скажешь о моих костях.
Мне бы мой меч… Но что толку думать о том, что в данный момент недосягаемо? Уж об этом хозяин странной хибарки позаботился в первую очередь. Еще, как назло, мой пояс с несколькими потайными кармашками остался в избушке Бабы Яги вместе с чудесной кольчугой, которая не подошла к моему новому одеянию.
Не обращая внимания на мои попытки освободиться, незнакомец схватил Кэт за волосы и притянул ее лицо к своему.
— Не нравлюсь? Брезгуешь?
— Отпусти ее, — упершись в кровать плечом, я попытался оторвать ее от пола.
Не получилось.
Незнакомец рывком отбросил в сторону одеяло и склонился над ведьмой. Катарина замычала. Он провел рукой по ее груди.
— У нее была такая же. Вот только волосы. Как ты изменилась, — залепетал незнакомец и бросился к груде инструмента. Порывшись там, он нашел то, что искал.
Поняв, что силой мне не освободиться, я сел на кровать и принялся думать. Как бы мне перехитрить психа. Заставить его приблизиться ко мне… уж тогда он никуда не денется. Дайте только добраться до его горла.
Он тем временем сорвал с Кэт одежду и принялся красить ее волосы голубой краской. Не оставив на теле ни одного неокрашенного волоска, он отбросил полупустую банку в сторону и вытер руки о простыни.
«Надо вызвать его на разговор, — мелькнула мысль. — И переключить его внимание на меня».
— Эй, ты!
Но он продолжал смотреть на Кэт и бубнить себе под нос:
— Они тоже смеялись надо мной. Сперва. Затем молили о пощаде, жалели о сказанном. Почему? Почему ты предала меня? — Он коснулся рукой ее груди. — Разве я не делал все, что ты велела? Я мыл руки перед едой. Я позволял бить себя. Я целовал твои ноги, которые пинали меня. Я отдал все, что у меня было. Почему?! От его крика я содрогнулся. Этот человек сошел с ума.
— Почему, Мальвина? — шепотом спросил он. При звуке имени, которым псих назвал Катарину, что-то щелкнуло в моем мозгу.
— Скажи, ты меня любишь?
— Как же она тебе ответит, если ты засунул ей в рот тряпку?
Псих повернул голову и уставился на меня невидящими глазами.
— Что?
— Ты неправильно себя ведешь. Женщины любят иначе.
— Как? — заинтересовался «радушный» хозяин.
— Их нужно приручать понемногу, ненавязчиво. Говорить хорошие слова, дарить цветы, разные сладости.
— Я говорил. — Человек в плаще сделал шаг ко мне. — Я подарил ей свой ключик.
— Какой?
— Золотой.
— А она?
— О Мальвина… Она сперва была моей. Это было чудесно. Она привязывала меня к кровати и любила долго и горячо. Кнут в ее руках жалил безжалостно. Она была такой страстной…
— И что же случилось?
— Ты спрашиваешь, что случилось? А вот что! — Он сорвал с себя маску. — Древоточец. Он пожирает меня изнутри.
Представшее предо мной лицо и в самом деле способно было привести в ужас кого угодно. Грубо вырезанное из цельного куска дерева, оно было покрыто червоточинами, а на месте носа зиял провал, из которого при каждом вздохе поднималось облачко трухи.
— Буратино? — догадался я.
— Кто?
— Ты.
— Меня зовут Пиноккио.
— Как ты сюда попал?
— Она оказалась тварью. За моей спиной сговорилась с этим невинным страдальцем — Арлекино. Он-то и научил ее, как извести меня. Да только забыли, что я не тону… Они там развлекаются, командуют моим цирком, а я здесь, в этой глуши рассыпаюсь заживо.
— Тебе можно помочь.
— Как?
— Обработать этиловым спиртом, проморить. Покрыть лаком, и будешь как новенький. Отпусти нас, и мы тебе поможем.
— Нет. Ты умрешь. А Мальвина… Я буду ее любить, как их всех, там, в лесу… пламенно, страстно. Сегодня ее.
Разговор закончился ничем, если не считать того, что я узнал имя маньяка. Буратино свихнувшийся. Вот это номер! Как-то все запутано… Только толку от этого будет мало, если я не смогу остановить его. И сам погибну понапрасну, Кэт подведу, Аленушку из плена Кощеева не спасу и лесных дев от напасти не избавлю.
В прыжке схватив Пиноккио за рукав плаща, я рванул его к себе. Он попытался оттолкнуть меня, но мне удалось сбить его с ног и подмять под себя.
— Ненавижу! — Взвизгнув, он ударил меня по ребрам. Я накинул цепь, которой был прикован, ему на шею и что было мочи потянул.
Раздался треск, но Буратино сдаваться не собирался. Он лягался, как взбесившийся жеребец, извивался и сыпал проклятиями.
Я шепнул Троим-из-Тени: «Помогайте» и приналег на цепь.
Трухлявое дерево поддалось — шея человека, бывшего некогда поленом, рассыпалась в прах.
Он последний раз дернулся и затих.
— Кэт, не волнуйся, уже все в порядке. Кто-нибудь обязательно придет и освободит нас.
Я оттолкнул деревянное тело и обессиленно растянулся на полу.
В углу застрекотал сверчок. Он выводил замысловатые рулады, видимо радуясь избавлению от постоянной угрозы получить чем-нибудь тяжелым по голове.
