сеансах. Конечно, гонорар по сравнению с бывшими гонорарами Константина Андреевича в России небольшой, но на эти деньги он сможет прожить в Париже целый год.
Композитор С.В. Рахманинов.
Портрет работы К.А. Сомова. 1925 г.
Он делится с Анной Андреевной своими планами создания портрета: «Он будет сидеть у меня в задумчивой позе с головой, подпертой рукой, в другой руке – нотная папка, как будто он сочиняет. Костюм домашний – может быть даже халат – фон радостный, весенний русский пейзаж, яркий, небо с радугой и цветущие вишни. У него есть музыкальная поэма, Весна“, которую он сам любит, и этот фон будет как бы ее иллюстрировать».
И вот снова Париж. Масса знакомых. Встречи, спектакли, концерты, прекрасные дягилевские балеты. Друг Сомова М.Г. Лукьянов (Миф) приобрел в Нормандии, в живописном местечке Гранвилье, ферму, на которой занялся разведением и продажей домашней птицы и кроликов. Константин Андреевич приезжает сюда, где ему все «…чрезвычайно нравится – так тихо, так мирно…».
Продолжалась работа над портретом Рахманинова, 16 августа 1925 года пошел последний сеанс. «В семье Рахманиновых несчастье, – сообщал он письмом Анне Андреевне, – зять их, прелестный 28-летний молодой человек, два месяца назад заболел сумасшествием, и это случилось у нас, в Гранвилье, куда я его пригласил на несколько дней отдохнуть… 12 августа… объявили, что он умер в 2 часа ночи от кровоизлияния в мозг».
14 сентября 1925 года Сомов радостно пишет сестре на Екатерингофский проспект: «Вчера было испытание и кончилось очень благополучно. Сергей Васильевич и его семья были очень довольны работой. Он написал несколько лестных слов вместе с моим письмом в Нью-Йорк…».
В далеком родном городе (теперь уже Ленинграде) кроме сестры и близких остался друг и соратник по «Миру искусства», Анна Петровна Остроумова-Лебедева. Большинство ее дореволюционных знакомых теперь не появлялись в ее доме на Нижегородской улице – они, также как и Константин Андреевич, покинули Россию. Лебедевых всегда регулярно навещала сестра Константина Андреевича, Анна Андреевна. Она читала Анне Петровне письма из Парижа, рассказывала городские новости и участвовала в музыкальных вечерах.
А Константин Андреевич через сестру сообщал милому другу Анне Петровне о своей первой встрече в Париже 21 сентября 1925 года с Александром Бенуа и его семьей: «…Шура очень изменился к лучшему, так как сбрил свою безобразную бороду, оставил только усы, стал чище и помолодел. Приняли они меня очень радушно – я ведь живу в двух шагах от Версаля… Как здесь ни хорошо, тянет домой. Здесь же комфорт и роскошь…». Он бывает несказанно рад письмам Анны Андреевны, пытается помочь ей издалека.
В ноябре 1925 года ему исполняется 56 лет. В этот день он пишет сестре: «…увы, и я много думал о жизни, о том всем, что так связано с тобой в ней. Грустно стариться, но надо быть мудрым, хотя это и скучно…». А в первые дни 1926 года он выпил за здоровье «своей миленькой Анюточки», с беспокойством думая, что принесет Новый год. В России мороз, а во Франции солнце, довольно тепло, зеленые трава и деревья. Он грустил по оставшимся в Ленинграде друзьям, вспоминал Остроумову-Лебедеву, Верейского, просил в письмах сестру передавать им поклоны. Он радовался, что у него есть сестра, его милая «Иоганна», «Увочка», мадам «Совиньи», он обожал и любил ее до самой могилы. Надеялся, что много заработает, выпишет ее во Францию и даст возможность снять с ее плеч бремя тяжелых забот и постоянных тревог. 10 мая 1926 года он писал сестре: «Душенька моя… Как тебя не любить!.. Ты самая лучшая, самая мудрая, самая добрая…».
В мае в Париж, со своей выставкой картин и гравюр приехала А.П. Остроумова-Лебедева. Однако из-за отсутствия свободных помещений и необходимых средств выставка не состоялась. Анне Андреевне художник сообщал: «Видел, наконец, Аненьку, она передо мной не виновата, я тебе на нее наговорил – оказывается, она была у меня два раза, но в первый раз никто мне об этом не сказал. Изменилась она мало, растолстела только… За обедом – мы обедали на воздухе – очутились рядом с Прокофьевым и его женой Линеттой… я сейчас же их с Аненькой познакомил, мы все вместе беседовали, и к концу обеда вышло так, что я сосватал Аненьке портрет с Прокофьева. И он, и она были очень довольны. Оказывается, Аненька большая поклонница его музыки, в особенности „Трех апельсинов'… Три дня тому назад приехал сюда Мстислав (Добужинский. –
Анна Андреевна в своих письмах сообщает брату о своих походах по пригородным паркам Ленинграда, о музыке на Павловском вокзале, и о теплых воспоминаниях, нахлынувших на нее. Она напомнила ему о семейной реликвии их дома – музыкальном ящике, который теперь так любит слушать, взобравшись с ногами на стул, ее маленькая внучка. А в Париже – выставка Зинаиды Серебряковой, концерты Кнушевицкого, печальная весть о смерти Кустодиева, встречи с Бушеном, Эрнстом, Буниным, с приехавшим из Тифлиса Женей Лансере, потолстевшим и облысевшим. Евгений Евгеньевич остался таким же добрым и ласковым другом.
В 1928 году в Париж с группой работников «Ленфильма», среди которых были Козинцев, Трауберг, приехал сын Анны Андреевны, Евгений Сергеевич Михайлов («Женька»). Группа снимала в Париже отдельные части города – вводные планы к картине «Новый Вавилон».
В Париж поезд пришел поздно вечером. На вокзале «Женьку» встретил Мефодий Георгиевич Лукьянов, препроводивший дорогого гостя в 16-й район, на бульвар Эксельманс, где Константин Андреевич и Миф снимали квартиру. Дядю племянник нашел похудевшим, постаревшим, с густой сединой в волосах. Уютная двухкомнатная квартира гостеприимно приняла родного человека с берегов Екатерининского канала. Утром, угостив племянника кофе с круассанами, Константин Андреевич долго его расспрашивал о доме, о родных и близких, о Ленинграде.
В свободное от съемок время они подолгу бродили по Парижу, бывали в гостях, посещали театры и концерты. Время бежало быстро, приближался день отъезда. Прощаясь, Константин Андреевич выглядел очень печальным, чувствуя, видимо, что больше свидеться не придется. Так это и случилось. Пока же 3 марта 1928 года художник писал Анне Андреевне: «Ну вот, улетел наш ясный сокол и, вероятно, уже долетел до вас!.. От Парижа он в восторге полном… Вот, беспощадное время пронесло все: и наши ожидания Женьки, и его пребывание, и его возвращение, казалось, и не было ничего. Мне это напоминает детское мое чувство перед Рождеством и Пасхой или балом, когда ждешь-ждешь, пройдет, и останется грустное что-то: вот было и нет больше».
Время безжалостно отсчитывает минуты и часы. Константину Андреевичу исполнился 61 год, но со старостью он мириться не хочет, мысли и чувства не старческие. Сестре он пишет: «Хочу тебе сказать, Анюточка! Ты не можешь себе представить, насколько я к 60 годам – увы, поздно – дозрел, насколько я стал совершеннее во всех отношениях…».
Стареет и Анна Андреевна – годы берут свое. Она изменилась, располнела, но брат, получив две ее фотографии, увидел все-таки в ее новых чертах «милую мордочку то десятилетней, то двадцатилетней соррентской Увочки». На комоде в рамочке у Сомова стоит портрет Анны Андреевны, где ей 20 лет. Маркиз де Пизис, художник, внимательно рассмотрев портрет, сказал:
«Какая красивая и очаровательная особа». Был несколько удивлен, когда Сомов сказал, что эта блондинка уже старенькая.
К.А. Сомов за работой.
Париж. Фото 1936 г.
17 августа 1933 года в Ленинграде скоропостижно скончался Сергей Дмитриевич Михайлов, бывший статский советник, муж Анны Андреевны.
Сомов написал сестре письмо с соболезнованием: «Очень мне его жаль – не любил он меня всю жизнь, но страшная смерть со всем примиряет…
Вижу, что ты, моя вечная умница, не развалилась, не растерялась, не сломилась. Какое это для меня счастье, если бы ты знала…». Погоревав, Анна Андреевна находит забвение в искусстве. В письмах к брату рассказывает о своих театральных походах. В январе 1934 года Сомов спрашивает: «Я не совсем разобрал фамилию Жизели – Дудинская? Я думаю, приятно было посмотреть этот балет…».
В старой квартире на Екатерингофском проспекте остались письма Константина Андреевича. Их с удовольствием перечитывает Анна Андреевна. Письма о прошлом, строки о молодости, жизненных планах, успехах и неудачах. Веселое и беспечное было время. Брат настоятельно просил прислать ему в Париж
