Время тяжелое, годы идут, но Константин Андреевич не сдается. «Сегодня мне 51 год. Но чувствую себя молодым, волосы по-прежнему очень густые, хотя цвета соломы с перцем, зубы тоже ничего. А душой я иногда себя чувствую молодым, несмотря на старческие привычки и капризы…» Художник полон энергии и планов. Получив пропуск в Эрмитаж, наслаждается там «рассматриванием еще не повешенных картин, поднося их к свету, перевертывая и т. п. Таким образом я трогал и нюхал Хальсов…».
В конце 1920 года к Сомову, предварительно договорившись, пришел Г.С. Верейский вместе с молодым художником В.А. Миклашевским, учеником М. Добужинского. В 7 часов вечера уже темно. Художники долго брели по продуваемому ледяным ветром Екатерингофскому проспекту. Все дома будто сжались, превратились в некие скорлупы, их обитатели предпринимали энергичные меры, чтобы не замерзнуть. В. А. Миклашевского разочаровало посещение большого художника: «…квартира Сомова, по-видимому, никогда не была обширной. Мы вошли в крошечную переднюю, затем через маленькую столовую в мастерскую – коробочку с одним окном. Рисовать кого-нибудь или что-нибудь с натуры в этой бонбоньерке было нельзя, фантазировать, мечтать, конечно можно. Такая мастерская была весьма странной для художника со средствами, старого петербуржца, художника, который мог диктовать любые цены за свои произведения».
Впрочем, и Миклашевский не понравился в тот вечер Константину Андреевичу. После просмотра рисунков, принесенных молодым художником, 27 октября 1920 года Сомов записал в дневнике: «…неприятно стилизованные портреты и цикл эротических рисунков (названных «Венок безвременно погибшей Содоме»)… Не очень приятные, впрочем Миклашевский не бездарен и кое-что выразительно и умело нарисовано…».
К 1921–1922 годах практически завершилось послереволюционное размежевание художественной интеллигенции. Кто-то в Советской Республике еще выжидал момента или уже энергично хлопотал о выезде, не успев это сделать вовремя. Кто-то, окунувшись в нищету и унизительную явь эмиграции, мечтал вернуться на родину. Поначалу эмигранты были героями дня, за рубежом их окружили вниманием, заботой, им сочувствовали. Из страны в основном бежал цвет нации – известные ученые, художники, артисты, писатели, специалисты. Однако затем внимание к ним начало постепенно ослабевать, и теперь уже лишь изредка зарубежные газеты публиковали материалы об отдельных беженцах из России. Многие эмигранты оказались совершенно неприспособленными к новой жизни, судьба не принесла им ни счастья, ни творческого успеха.
А в России в 1921 году К.А. Сомову назначили «ученый паек». Об этом ему 25 января с радостью сообщил Ф.Ф. Нот-гафт. Анна Андреевна много и успешно работала. В бывшем английском магазине на выставке помещены ее работы – цветы, отделка для платьев, всевозможные оригинальные портфельчики. По вечерам в Доме искусства она с успехом пела перед избранной публикой. Аккомпанировал ей всегда брат.
В августе 1921 года умер А.А. Блок. 10 августа художник рано встал и пошел на Офицерскую к выносу тела. «Опоздал на панихиду, она уже отошла… Видел тело Блока и около него в трагической позе, опустив голову на руки, сидела Лурье (!). Говорил немного со вдовой, и много мне рассказывала ее мать, Менделеева, больше о себе и немного об умершем».
Бесконечное количество народа пришло проводить в последний путь великого поэта России. Константин Андреевич прошел с траурной процессией до Тюремного переулка и вернулся домой.
Новый 1923 год художники встречали вместе, веселились, как в старые добрые времена. Одевшись в смокинги, около пятидесяти человек собрались вечером в просторной квартире врача Абельмана. Среди гостей в тот новогодний вечер находились Сомов, Анна Андреевна, Бенуа, Верейский, Черкасовы, Бушен, Эрнст, Серебрякова, Яремич, Добужинский и Анненков. Приятным сюрпризом для собравшихся стала пышная красавица-елка, напомнившая всем о милых и радостных рождественских праздниках. Дочки Серебряковой прекрасно танцевали. Александр Николаевич Бенуа подарил Константину Андреевичу и Анне Андреевне роскошный альбом «Версаль» со своей вступительной статьей и рисунками, Мстислав Валерьянович Добужинский – «Воспоминания об Италии».
Анну Андреевну и Константина Андреевича одели в халаты и платки, Диме Михайлову вымазали лицо жженой пробкой, другие оделись в карнавальные костюмы. Начались танцы. Александр Николаевич Бенуа в смешных шароварах, цилиндре и в фантастических орденах танцевал с Татой Серебряковой польку, сочиненную Бушеном. Сам Бушен не удержался и пустился в пляс. Танцы закончились общей кадрилью. Аккомпанируя себе на гитаре, прекрасно пел молодой Гагарин.
В начале 20-х годов у К.А. Сомова остро встал вопрос о заработке. На государственные заказы рассчитывать не приходилось. Музеи переполнились картинами из крупных частных собраний. Писать портреты по фотографиям он не умел, да и не хотел, старая клиентура частью эмигрировала, частью сама осталась без средств. Он много работал. Делал картину за картиной, но как-то вяло, без увлечения: «Такое чувство, что твое творчество никому не нужно, да и людей почти я не встречаю, для которых стоило бы работать. Если бы вы знали, кто меценаты! Картины покупают, как валюту, и ими спекулируют. А работать, однако, для себя очень трудно, надо быть очень самим собой довольным… Я впал в рутину, не ищу, не совершенствуюсь».
Семью выручает энергичная Анна Андреевна. Она имеет массу заказов, большинство из них требовалось выполнять спешно. Ее заказчиками теперь являются модные портные Петрограда, для которых она изготавливает отделку для дорогих платьев, изящные цветы и букеты для дамских шляп.
Непризнание старых художников продолжалось. Журнал «Вестник работников искусств» опубликовал статью «О художественном ликвидаторстве», где отмечалось, что «… в то время как рабочему классу надо преодолеть буржуазные формы искусства и буржуазную эстетику, ликвидаторы парализуют борьбу за пролетарское искусство… Социалистический строй не уничтожит, а создаст свой тип искусства». Руководящий профсоюзный деятель М.П. Томский выступил на V Всесоюзном съезде работников искусств с директивной речью. Используя весь богатейший спектр великого русского языка, он, в частности, сказал: «Союз работников искусств еще, оказывается, не втянул в активную жизнь артистическую и художественную среду. А в этом, оказывается, кроется большая опасность, ибо эта среда, будучи наиболее квалифицированной, отличается наибольшей инертностью, у этой среды остается психология известного аристократизма, и нужно вовлечь ее в союзную работу и переварить ее там…».
Художники Сомов, Добужинский, Бенуа, Лансере и многие другие деятели искусства с «психологией известного аристократизма» вовсе не желали куда-нибудь быть «втянутыми», тем более – «переваренными» в чем-либо. Они хотели просто творить, создавать шедевры, быть любимыми и почитаемыми публикой. А их хотели «вовлечь и переварить». Нет, это все было не для них – их коробило от руководящих политических команд и идеологизированного руководства искусством. Начал оформлять разрешительные документы на выезд из России один из лидеров «Мира искусства» – М.В. Добужинский. В его квартире разбросаны вещи, повсюду упаковочные ящики, сундуки, распахнутые чемоданы. Хозяин покидает свой петербургский дом, который он так любил и где ему так хорошо работалось, где каждого уголка коснулась рука художника. Впереди нелегкая жизнь в эмиграции и грусть по любимому городу.
Вскоре покинет Россию и лидер «Мира искусства», А.Н. Бенуа, заведовавший с 1919 года Картинной галереей Эрмитажа и сыгравший значительную роль в деле ее пополнения в послереволюционные годы. Под его руководством произвели перевеску картин, благодаря чему количество экспозиционных залов возросло с двадцати двух до сорока шести. Оставаясь до конца своей жизни патриотом России, давая отпор всем, кто распускал слухи о полном расхищении и уничтожении ее художественного наследства, Александр Николаевич, окунувшись в реальный быт и повседневные трудности того сурового времени, не выдержал испытаний и серьезно стал подумывать о переезде в Париж, где уже проживала его семья.
В 1921 году А.В. Луначарский по просьбе В.И. Ленина составил характеристики виднейших деятелей науки и искусства, оставшихся и работающих в Советской России. Пространный отзыв о А.Н. Бенуа, в частности, констатировал, что «…Бенуа с величайшим интересом следил за первыми шагами нового режима. Он был одним из первых крупных интеллигентов, сразу пришедших к нам на службу и работу». Однако вместе с тем нарком отмечал, что «жизненные невзгоды и другие обстоятельства вызвали в нем известное брюзжание, постепенно перешедшее даже в прямое недовольство… Думаю, что сейчас он другом советской власти не является, тем не менее он, как директор самой важной части Эрмитажа… приносит нам огромные услуги». Заканчивая свой отзыв, А.В. Луначарский сообщал В.И. Ленину, что петроградские руководители в последнее время делают шаги к улучшению его положения, что, вероятно, «разгладит морщины на его
