«Новом времени» Горький опубликовал протестующую статью «Американские миллионы», в которой писал: «…лавина американских денег, несомненно, вызовет великие соблазны не только у темных людей Александровского рынка, но и у людей более грамотных, более культурных. Не будет ничего удивительного в том, если разные авантюристы соорганизуют шайки воров специально для разгрома частных и государственных коллекций художественных предметов… Еще менее можно будет удивляться и негодовать, если напуганные „паникой', усиленно развиваемой ловкими политиками из соображений „тактических“, обладатели художественных коллекций начнут сами сбывать в Америку национальные сокровища России, прекрасные цветы ее художественного творчества… Мне кажется, что во избежание разврата, который обязательно будет внесен в русскую жизнь потоком долларов, во избежание расхищения национальных сокровищ страны… Правительство должно немедля опубликовать акт о временном запрещении распродажи частных коллекций прежде, чем лица, уполномоченные правительством, не оценят национальное значение подобных коллекций».
Временное правительство молчало, художественные сокровища продолжали успешно вывозиться за границу. «Время еще не ушло, – писал М. Горький, и можно бы сохранить много ценного и необходимого для культуры России».
Через некоторое время в кадетской «Народной свободе» появилось сообщение: «Временное правительство вполне согласно с необходимостью принять меры к охране художественных ценностей». Был даже образован комиссариат по охране художественных ценностей в составе Н.Ф. Неклюдова, Ф.И. Шаляпина, М.В. Добужинского, Н.К. Рериха и А.И. Фомина. В художественных кругах возник вопрос об образовании Министерства изящных искусств (вместо Министерства Императорского двора).
Однако общественность тут же усмотрела в этом акте не что иное, как попытку подчинить искусство власти. Посыпались протесты, особенно со стороны «левых» художников и писателей, они в конечном итоге в противовес комиссариату образовали свой временный комитет уполномоченных, в него от секции литературы вошел В.В. Маяковский. Комитет, в свою очередь, принял обращение союза художников, артистических, музыкальных и поэтических обществ, издательств, журналов и газет с протестом против недемократических попыток захватить заведование искусством в свои руки с помощью учреждения Министерства искусств.
Часть деятелей искусства, объединившись на довольно непонятной организационной платформе, протестовал против подчинения их буржуазному правительству, а вместе с ним и министерству, где якобы распоряжались представители консервативной интеллигенции. Особенно активно выступал Маяковский, он с яростью предостерегал от главенства в художественной жизни представителей «Мира искусства», особенно таких, как Бенуа, Добужинский и Сомов, отделяя от них «русское самобытное искусство, которое является выражением стремления к демократизации…». Одновременно «левые» обрушились с нападками на Максима Горького, обвиняя его в предательстве и сотрудничестве с Временным правительством. 25 марта 1917 года в помещении Михайловского театра прошел полуторатысячный митинг деятелей искусства, на котором «левые», объединившись, дали бой захватившим власть «мироискусникам».
Накануне Октябрьского восстания 1917 года на квартиру А.Н. Бенуа прибыли два комиссара военно- революционного комитета, ответственных за охрану музеев и художественных коллекций. Вместе с Александром Николаевичем они выработали план действий по сохранению художественных сокровищ.
Штурм Зимнего дворца стал, по существу, и штурмом Эрмитажа. В Смольном к Луначарскому с искаженным лицом подскочил меньшевик Богданов-Оленич, размахивая руками, он кричал: «Слышите, Луначарский, ваши пушки разбивают дворец Растрелли!» К счастью, «Аврора» стреляла холостыми.
Секретная бумага князя Гагарина из Министерства канцелярий заблаговременно уведомила господ хранителей, что «вечером 25-го сего октября 1917 года на Нововоинскую платформу товарной станции Николаевской железной дороги будут поданы вагоны под погрузку музейных вещей, совместно с прочим дворцовым имуществом» и что «перевозка означенного имущества на товарную станцию будет осуществлена в течение ночи автомобильным транспортом Конюшенной части».
Сотни ящиков составили в вестибюле Главного подъезда Эрмитажа для эвакуации. Бенуа не смог убедить Керенского отказаться от небезопасной вывозки художественных ценностей в Москву. Инициатор эвакуации, Керенский остался непреклонен. Бессонная ночь для служителей. Керенский распорядился начать погрузку третьей партии эрмитажных вещей.
Выстрел с «Авроры» и дребезжание дворцовых стекол все расставили на свои места. «Доигрались, – скажет директор Эрмитажа граф Д.И. Толстой, – поздравляю Вас, господин Бенуа! Не Вы ли, дражайший Александр Николаевич, человек нашего круга, поборник чистого, не Вы ли еще в апреле, когда Ульянов- Ленин объявился в Петрограде, публично выразили благорасположение к большевикам и призывали с присущим Вам красноречием русскую интеллигенцию не сжигать кораблей своего идеализма! Проболтали Россию, проглядели, пролузгали!»
Академик Александр Бенуа, друг семейства Сомовых, тончайший эстет, художник и очаровательный человек, главный идеолог художественного объединения «Мир искусства», с марта 1917 года стал неузнаваем. В своих воспоминаниях бывший редактор кадетской «Речи» И.В. Гессен писал с великой желчью и раздражением об «измене Бенуа»: «Один лишь Бенуа с крикливым большим красным бантом в петлице, не соответствовавшим его изящному вкусу, заявил, что, будучи непримиримым противником войны, он не считает возможным дальше принимать участие в газете, стоящей за продолжение войны… Открытыми противниками войны стали большевики и льнувшие к ним интернационалисты, которые в лице перекочевавшего в горьковскую „Новую жизнь“ Бенуа получили первую авторитетную поддержку совершенно, казалось бы, чуждых им слоев, хранивших лучшие традиции императорской России».
Вчерашний судья в области изящного искусства артистического Петербурга, Бенуа становится политиком, клеймит буржуев. Бывшие друзья и единомышленники Бенуа —
В.С. Мережковский, З.И. Гиппиус, Д.Д. Философов – не могут простить ему заигрывания с большевиками. «Подумать только, – говорили они, – в какую бездну катится Россия, если даже Бенуа поет акафисты Ленину! От Бенуа шарахаются, как от помешанного. Как же, предал своих друзей и их дело. Пусть пеняет на себя, сам расплевался со старыми друзьями, ничего, еще наплачется!»
В Петрограде повалили снегопады. Убирать снег было некому, город утопал в сугробах. Афиши на тумбах, заборах и стенках созывали в актовый зал Смольного писателей, художников, артистов для обсуждения вопроса об их участии в строительстве новой культуры. На собрании Блок сидел с окаменевшим лицом, Маяковский громил всех подряд и неистово ругался. Опустели канцелярии департаментов, банков, зрительные залы театров. Господа чиновники и среди них статский советник Михайлов Сергей Дмитриевич, бывший чиновник по особым поручениям бывшего Министерства финансов, муж Анны Андреевны, сидят по домам – бастуют.
Из записок, сделанных К.А. Сомовым в первые дни Октябрьской революции 1917 года:
Великие революционные потрясения 1917 года на время приостановили развитие искусства в России. Оно переживало свою революцию, само на ходу менялось, находило новое выражение под влиянием идей революции. Российское искусство понесло значительные потери. Большое число художников, писателей, артистов эмигрировали за рубеж. Другие сразу приняли революцию и ее идеи. Некоторые, оставшиеся в стране, преодолевали или старались преодолеть в себе расхождения с новым правительством,
