Она посмотрела на него с такой радостью и надеждой, что у него не хватило духу сказать ей правду. Вместо этого Джастин отпустил ее подбородок и тихо сказал:
– Ты отнюдь не нищая.
Так или иначе, он о ней позаботится, и незачем Мелани знать, что отец ничего ей не оставил.
Мелани вскочила с места и начала ходить в волнении взад и вперед по комнате.
– Они все время твердили, что ты меня ненавидишь.
Джастин тоже поднялся.
– Ну почему бы я стал тебя ненавидеть?
– Потому что папа любил мою маму и меня больше, чем тебя и твоего брата. – Ее лицо стало грустным. – Мама говорила, что папа обожал ее.
Ее мать явно ввела Мелани в заблуждение насчет чувств, питаемых к ней их отцом, а возможно, и сама заблуждалась на этот счет, но это Джастин тоже решил держать при себе. Что же до его отца, то он не обращал внимания ни на кого из своих детей, если они не представляли для него какой-нибудь пользы.
– Я никогда не испытывал к тебе ненависти, Лэни, – мягко сказал Джастин. – Но ты вела себя так, как будто ненавидела меня.
– Я тебя боялась! Разве можно меня винить после всех рассказов моей мамы? А если ты изредка и виделся со мной, то был всегда таким суровым и молчаливым!
– Ты тоже не отличалась словоохотливостью, – напомнил он ей. – Я вообще не чувствую себя свободно с незнакомыми. Если честно, я не имел ни малейшего понятия, о чем можно говорить с девочкой школьного возраста.
Лэни посмотрела на него так, как будто видела впервые.
– Ты правда посылал мне деньги на карманные расходы?
– Да. – Он назвал ей ту щедрую сумму, которую отправлял каждые три месяца. Она ошеломленно ахнула.
– Ох, Лэни, если бы ты только написала мне, что тебе там плохо! Я бы никогда не оставил тебя в Дортон-Холле.
Мелани разразилась на этот раз вполне искренними слезами, и рыдала так, как если бы сердце ее разрывалось. Не в силах смотреть на ее боль, Джастин обнял сестру и привлек к себе. Она уткнулась лицом ему в плечо, а он утешал ее, как маленького ребенка.
– Мне так жаль, Лэни, так жаль, – шептал он.
Глаза Джорджины тоже заволокло слезами при виде этой трогательной сцены, свидетелем которой она стала совершенно случайно. Она была в столовой, проверяя, все ли готово к обеду, а открыв дверь в гостиную, услышала конец разговора Лэни и Джастина.
Теперь она застыла в нерешительности в дверях, не зная, войти ей или лучше незаметно удалиться. Брат и сестра были так погружены в свои переживания, что ничего вокруг не замечали. Джастин продолжал что-то шептать на ухо Лэни, но так тихо, что Джорджина не могла разобрать слов.
Постепенно слезы Лэни высохли. Джастин вынул из кармана носовой платок и осторожно вытер ей слезы. Ее заплаканное лицо осветилось улыбкой, и она порывисто обняла его.
Джорджина отступила в столовую, не желая им мешать. Но как раз в этот момент Джастин поднял глаза и увидел ее. Прежде чем он успел что-то сказать, открылась другая дверь и появился хозяин дома. Увидев его, Лэни немного отстранилась от брата. Лорд Пенфорд предложил девочке руку и повел в столовую.
Когда Джастин взял Джорджину под руку, чтобы последовать за ними, она прошептала:
– Почему вы не сказали Лэни, что у нее нет наследства?
– Я не хотел ее расстраивать, – ответил он.
В эту ночь Джорджина долго не могла уснуть, пытаясь разобраться в сумбуре своих чувств.
Благодаря стараниям родственников Лэни она возненавидела его задолго до того, как повстречала. Затем в ее душе боролись симпатия и неприязнь. Но когда за время его пребывания в Пенфилде она узнала его лучше, ее враждебность начала таять.
Ей хотелось плакать при воспоминании о трогательной сцене между Лэни и Джастином, которую она невольно наблюдала в гостиной.
И еще Джорджина никак не могла вычеркнуть из памяти волшебные ощущения, которые пережила в объятиях Джастина. Его поцелуи волновали ее, будоражили, наполняли почти болезненным желанием испытать нечто большее.
«Джастин прекрасно знает, как доставить женщине необычайное наслаждение. Он был лучшим из всех моих любовников».
Сначала Джорджина скептически восприняла это заявление Нэнси Уайлд, зная, как нас может подводить память. Но теперь она была готова поверить в это.
«Любимый человек, добрый и понимающий, сможет принести тебе необыкновенную радость, удовольствие, счастье», – говорила Нэнси.
Было ли это тоже правдой? Ей хотелось больше знать о предмете, о котором с таким знанием дела рассуждала Нэнси. Джорджина говорила себе, что этого требует ее ум ученого. Она всегда гордилась своим умением быть рациональным, объективным исследователем природных явлений. Теперь же она решила провести эксперимент, чтобы установить объективную истину в этом предмете.
И, разумеется, странное чувство, разгоравшееся внутри ее при объятиях и поцелуях Джастина, не имело никакого отношения к ее желанию провести эти исследования, убеждала она себя.
