Х.Х. Саломону, но, не застав дома ни того ни другого, оставил им записки и отправился к доктору Персону, но и того не было. Первым, попавшимся Данзасу в его метаниях по квартирам врачей и госпиталям, оказался крупный специалист по родовспоможению, акушер В.Б. Шольц. Он понял все с полуслова и пообещал тотчас же привезти к Пушкину хирурга. Действительно, вскоре Шольц приехал с Карлом Задлером, который только что успел перевязать рану Дантеса и узнал от него о серьезном ранении Пушкина. Карл Задлер являлся главным врачом придворного конюшенного госпиталя, основанного в конце XVIII века для служб царского двора. Он занимался хирургией, но, по отзыву Н.И. Пирогова, специалистом в этой области считался средним.
В.Б. Шольц впоследствии вспоминал: «Больной просил удалить и не допускать при исследовании раны жену и прочих домашних. Увидев меня, дал мне руку и сказал: „Плохо со мною“. Мы осматривали рану, и г-н Задлер уехал за нужными инструментами. Больной громко и ясно спрашивал меня: „Что вы думаете о моей ране; я чувствовал при выстреле сильный удар в бок и горячо стрельнуло в поясницу; дорогою шло много крови – скажите мне откровенно, как вы рану находите?“ – „Не могу скрывать, что рана ваша опасная“. – „Скажите мне – смертельна?“ – „Считаю долгом вам этого не скрывать, – но услышим мнения Арендта и Саломона, за которыми послано“. – „Благодарю вас, что вы сказали мне правду как честный человек... Теперь займусь делами моими“ – „Не желаете ли вы видеть кого-нибудь из близких приятелей?“ – „Прощайте, друзья!“ (сказал он, глядя на библиотеку)...
Я трогал пульс, нашел руку довольно холодную – пульс малый, скорый, как при внутреннем кровотечении. Вышел за питьем и чтобы послать за г. Жуковским. Полковник Данзас взошел к больному. Между тем приехали Задлер, Арендт, Саломон – и я оставил печально больного, который добродушно пожал мне руку».
Самым большим авторитетом среди врачей, приехавших к А.С. Пушкину, считался в столице лейб- медик Н.Ф. Арендт, взявший на себя руководство лечением больного. Опытный хирург, он творил чудеса, выхаживая раненых в сражениях.
Александр Сергеевич произнес: «Прошу сказать все откровенно. Любой ответ о ранении меня не испугает. Мне необходимо знать правду, чтобы успеть сделать важные распоряжения».
«Если так, – ответил ему Арендт, – то я должен вам сказать, рана ваша очень опасна и что к выздоровлению вашему я почти не имею надежды».
Пушкин поблагодарил Арендта за откровенность и просил только ничего не говорить об этом жене.
Прощаясь, Арендт объявил Пушкину, что по обязанности своей он должен доложить обо всем случившемся государю. В ответ умирающий поручил врачу передать Николаю I его просьбу не преследовать секундантов.
В передней Арендт сказал провожавшему его Данзасу: «Штука скверная, он умрет». Он сделал назначения: абсолютный покой, холод на живот, холодное питье.
Н.Ф. Арендта сменил доктор И.Т. Спасский – домашний врач Пушкиных.
В конце 80-х годов XX века доктор медицинских наук Б.М. Шубин, анализируя последние дни А.С. Пушкина, оценил их с позиций медицины ХХ столетия. Борис Моисеевич в своем исследовании профессионально ответил на вопрос о прогнозе течения заболевания Пушкина, критически оценил мнения врачей, в разные годы писавших о болезни и смерти А.С. Пушкина, зачастую склонных обвинять своих коллег, и в частности лейб-медика Арендта, в бездействии, а возможно – и в содействии гибели поэта. По мнению Б.М. Шубина, доктора, лечившие Пушкина, ничем не уронили достоинства своей профессии. Не их вина, что медицина, и в частности хирургия, того времени не располагала теми возможностями, которые мы имеем в наши дни.
Чтобы лучше разобраться в характере ранения А.С. Пушкина, Шубин попытался рассмотреть траекторию пули в теле раненного поэта.
Ш.И. Удерман, глубоко изучавший классические дуэльные позиции той эпохи, утверждал, что Пушкин в поединке с Дантесом избрал классическую позицию, повернувшись боком, когда правая рука с оружием частично защищала лицо и грудь, но в момент выстрела противника он еще не успел довести тело до точного полуоборота. Это и определило проникновение пули «кнутри от крыла правой подвздошной кости». На первоначальном отрезке своего пути пуля благополучно миновала жизненно важные органы, пройдя ниже почки и позади петель кишечника. Затем, ударившись о крыло правой подвздошной кости с внутренней стороны, скользнула по его вогнутой поверхности, отщепляя острые мелкие осколки, и раздробив крестец, прочно засела в нем. Повреждение костей таза с их богатыми нервными сплетениями, по-видимому, и создало у Пушкина впечатление, что пуля попала в бедро.
Профессор Шубин считает, что после ранения поэт потерял много крови. Но это не было кровотечением из крупного сосуда, иначе он, скорее всего, погиб бы на месте дуэли. Правда, В.И. Даль в записке о «Вскрытии тела А.С. Пушкина» указывает на вероятный источник кровотечения из поврежденной бедренной вены. По мнению же Бориса Моисеевича, бедренная вена лежала вне траектории полета пули.
После смерти Александра Сергеевича многие негодовали, как мог опытный и искусный хирург Н.Ф. Арендт оставить поэта без активной медицинской помощи и к тому же прямо сообщить ему правду о безнадежности положения.
По мнению знаменитого русского хирурга Н.И. Пирогова, изложенному им в фундаментальном руководстве «Основы военно-полевой хирургии», в те времена настоятельно не рекомендовалось раненному в живот вскрывать брюшную полость и даже вправлять обратно выпавший наружу сальник, ибо подобная манипуляция обязательно вела к развитию воспаления брюшины – перитониту, и неизбежной смерти больного. Еще долго после гибели Пушкина операции на органах брюшной полости будут находиться под запретом. Опытный хирург Н.Ф. Арендт отказался от мучительной (из-за отсутствия наркоза) и бесперспективной операции, руководствуясь золотым правилом Гиппократа: «При лечении болезней следует иметь в виду принести пользу или по крайней мере не навредить».
И все же, несмотря на безнадежность больного, Арендт несколько раз, днем и ночью, посещал раненного поэта, которому, в сущности, уже ничем не мог помочь. Об этом в своем дневнике написал дежуривший у постели умирающего друга В.А. Жуковский: «Арендт навещал Пушкина по шесть раз днем и несколько раз ночью». На исходе 27 января Н.Ф. Арендт приехал снова и привез Александру Сергеевичу короткое письмо от Николая I, обещавшего позаботиться о жене и детях поэта, оплатить его долги и советовавшего «кончить жизнь по-христиански».
Вечером Пушкину сделалось хуже. В продолжении ночи его страдания до того усилились, что он решил застрелиться. Позвав камердинера, поэт велел ему подать один из ящиков письменного стола. Его воля была выполнена, но, вспомнив, что в этом ящике хранились пистолеты, камердинер предупредил об этом Данзаса. Константин Карлович успел отобрать оружие, а Александр Сергеевич признался другу, что действительно хотел застрелиться, ибо страдания стали невыносимыми.
«Боль в животе возросла до высочайшей степени, – записал доктор И.Т. Спасский. – Это была настоящая пытка. Физиономия Пушкина изменилась: взор его сделался дик, казалось, глаза готовы были выскочить из своих орбит, чело покрылось холодной испариной, руки похолодели, пульса как не бывало. Больной испытывал ужасную муку. Но и тут необыкновенная твердость его души раскрылась в полной мере. Готовый вскрикнуть, он только стонал, боясь, как он говорил, чтобы жена не услышала, чтобы ее не испугать…»
Приехал Арендт, вновь осмотрел Пушкина, выявив картину начинающегося перитонита, назначил болеутоляющее – опий. Пушкин успокоился и заснул.
Набережную Мойки, все ближайшие улицы и переулки вплоть до Дворцовой площади заполнили
