коридор, в конце которого находилась тесная каморка без окон.
— Располагайтесь, — сказал Летиций ставя на стол железный подсвечник и кладя ключ от каморки на маленький круглый стол на одной ножке. — Бедняга Круадак, помнится, все жаловался что ему здесь тесно, но, думаю, вам тут не придется проводить много времени.
Новоселье заняло одну минуту, граничары повесили на стенку свои луки и колчаны со стрелами, Самоха скинул с плеча узел, который не стали разворачивать. После чего Летиций провел им по всем покоям. Их оказалось немного. Самый большой, застеленный медвежьими шкурами, разделенный на две комнаты, принадлежал принцессе. Во внутренней комнате располагалась ее спальня, туда Летиций не сунулся, вторая же комната использовалась для приема гостей. Здесь стоял массивный прямоугольный стол на бронзовых ножках и кушетка с высокой спинкой, служившая кроватью для дежурившей ночью фрейлины.
Напротив покоев принцессы была каюта капитана, более похожая на берлогу, те же медвежьи шкуры, подвесная койка Летимака и сундук, служивший постелью для Гентийского владетеля, составляли ее убранство. Здесь не было даже стола. Впрочем каюта выглядела совершенно необитаемой, очевидно ее хозяева наведывались сюда не часто. Затем прошли в помещение для мужской половины свиты, довольно большому, довольно грязному, с двумя стрельчатыми окнами. Сколоченные из досок, лежанки для благородных господ, застеленные шерстяными плащами, а то и голые, стояли рядами, как в казарме. В углу были свалены ящики и узлы.
— Вообще-то, на «Беркуте» обстановка побогаче, — словно извиняясь за скудость обстановки, сказал Литиций. — Коннетабль Замыка, знаете ли, важная шишка.
Сказано было так, что стало ясно, что ни принцессу Ольвию, ни благородного Хата, не говоря уж о свите, Литиций важными шишками не считает.
Помещение для женщин ничем не отличалось от помещения для мужчин, разве что было почище, да стены украшали венки и гирлянды из цветов и трав, собранных во время стоянки в Лихоте.
— Слуги живут на нижней палубе, туда мы пока спускаться не будем, — сказал Литиций и растворился в полумраке коридора.
Выйдя на свежий воздух граничары обнаружили, что от тумана не осталось и следа. В безоблачном небе ярко сияло солнце. Караван шел между холмистых берегов. Музыка на верхней палубе больше не играла. Музыканты, рассевшись кружком на досках настила, закусывали, сложив рядом инструменты. Между тем придворные столпились у левого борта, наблюдая за кульминацией происходящей на берегу драмы. Небольшой трехбашенный замок доживал последние минуты перед своим падением. Отряды осаждающих стояли по периметру его стены, участок которой, обращенный к реке, рухнул, на глазах зрителей, под ударами стенобитных машин. В брешь, не встречая видимого сопротивления, пошли штурмовые колонны, за ними, увлеченные общим движением, потянулись соседние отряды. Над замком поднялся столб черного дыма. Вдруг ворота его распахнулись и из них галопом вылетели сотни полторы всадников, за ними бежали пешие воины, которых было раза в четыре больше. Осажденные предприняли попытку вырваться из кольца. Стоящий перед воротами отряд кавалерии не успел принять боевой порядок и в считанные минуты лег под саблями. Те, кому посчастливилось уцелеть, брызнули в разные стороны, вместе со стоящими в резерве ротами копейщиков. Но к месту вылазки отовсюду спешили отряды осаждавших, которые после нескольких разрозненных стычек стеснили прорывавшихся и навалились на них всей массой. Толпа бьющихся людей топталась на лугу перед замком, но исход был предрешен, и не успели корабли миновать поле боя, как сражение окончилось. От пристани на берегу сорвались в погоню за караваном две галеры, но скоро отстали.
— Однако, Тушмануман не шутит, — Хат сидел в кресле рядом с принцессой, лицо которой было прикрыто от лучей палящего солнца полупрозрачной косынкой, чуть поодаль на низенькой скамеечке дремала, с пряжей в руках, баронесса Тугенвиль.
— Тушмануман? — переспросила принцесса. — Никогда не слышала. Он представляет для нас опасность?
— Не знаю. Раньше у халашей не было больших кораблей. Но ты сама видела эти галеры, — Летимак повернул к ним обветренное лицо со слезящимися глазами. — Не пора ли расчехлить орудия?
— Нет, — ответил Хат. — Это наш последний козырь.
— Две-три таких посудины нам не страшны, — сказал Летимак, — но если их будет больше, то полагаться придется только на скорость хода.
— Не понимаю вашего страха, — сказала принцесса. — Сапгир, князь Тилитский, обещал безопасный проезд через свои владения, а на его слово можно положиться.
— Уже нельзя, — сказал Хат. — Он убит. Это стало известно утром, я не стал тебе говорить.
Принцесса убрала с лица косынку и внимательно посмотрела на Хата.
— Ты уверен, что поступил правильно? Может надо было вернуться?
— Нам некуда возвращаться. И ты это знаешь лучше меня. Положимся на удачу.
Принцесса, не отвечая, погладила его по руке.
— Прах меня побери, — сказал Летимак. — Прямо по курсу. Или я сплю.
Впереди поперек Мсты тянулась темная полоска.
— Мост? — спросила принцесса. Но ей никто не ответил, все напряженно глядели вперед.
— Еще ни одному из халашских князей не удавалось распространить свою власть на оба берега Мсты, — сказал Хат, — но, похоже, Тушмануману удалось. Это мост. Надо уходить.
— Поздно, — ответил Летимак.
Позади, из неширокого устья неизвестной речки одна за другой выходили галеры, выстраиваясь в цепочку.
— Прорвемся? — Хат явно колебался. Летимак покачал головой.
— Против течения? Они легко нас догонят.
— Ладно, — сказал Хат, — тогда вперед.
На палубе стало тихо, люди стояли у бортов. Скоро расстояние сократилось настолько, что стало возможным разглядеть подробности. Наплавной мост, соединявший берега Мсты, был составлен из бревенчатых плотов, связанных толстыми канатами, поверх бревен был пущен настил из досок. К плотам, через каждые несколько десятков шагов, были пришвартованы галеры, вероятно, для придания им большей устойчивости, (сооружение не выглядело чересчур прочным) а, может быть, на случай нападения вражеских кораблей. По мосту в обе стороны двигались вереницы конных и пеших.
Когда корабли миновали заросший мелколесьем песчаный остров, взорам открылось зрелище, раскинувшегося на правом берегу лагеря, представлявшего собой скопище шалашей, среди которых выделялись разноцветные палатки и шатры.
Хат встал с кресла и подошел к капитану.
— Сбросить ход!
Летимак прокричал слова команды, матросы полезли на мачты, раздался шелест спускаемых парусов. Караван замедлил движение. От моста отвалила галера, с кормы которой свешивалось узкое красно-золотое полотнище халашского флага, и пошла навстречу.
— Один хороший порыв ветра и путь свободен, — с досадой сказал Летимак.
— И не надейся, — сказал, поднявшийся на мостик вместе с Белым, Чойба Рыжий. После чего обратился к Хату.
— Ты надеешься, что халаши пропустят твои корабли?
— А на что мне еще надеяться? — удивился Хат. Чойба смерил его тяжелым взглядом.
— Брось, хурренит, ты же воин. Пусть «Беркут» прогуляется вдоль моста, несколько залпов его камнеметов разнесут всю эту флотилию вдребезги, а мы тем временем разведем плоты. Дело десяти минут.
— Это можно, — подтвердил Летимак. Хат кивнул.
— Можно. А теперь посмотрите на «Беркут».
— Проклятье, — сказал Летимак. — Они спустили паруса.
Хат хрипло засмеялся.
— Коннетабль Замыка не очень-то торопится в Отиль.
— Но тогда зачем он спешил в устье Хемуля? — спросил Пайда Белый. — Подождал бы еще немного, и идти в Отиль стало бы незачем.
— Потому что старый король еще жив, — рассеяно ответил Хат.
— Хат! — резко крикнула принцесса, порозовев от гнева.
— Прости, — Хат ничуть не смутился. — Но, думаю, ни для кого здесь не секрет, что твои братья ничего не желают так, как твоей смерти, и только слабеющая с каждым днем, воля Гугена Семнадцатого еще ограждает тебя от их ненависти.
Между тем галера приблизилась на расстояние броска копья. Видно было, что судно совсем недавно спущено на воду. И строили его, судя по всему, в спешке. Из пазов торчали клочья пакли, а сквозь жидкие разводы сурика, покрывавшего борта, просвечивала древесина. Даже весла двигались как-то вразнобой, а люди на борту держались не вполне уверенно, при каждом колебании корпуса норовя схватиться за какую-нибудь опору. Длиннобородый человек в халашской, скроенной из стальных треугольников броне и широкополой черной шляпе, стоял на носу галеры, подняв руку.
— Кто вы такие?! — закричал он. — И как посмели нарушить священную границу империи Тушманумана Великого? Да продлят духи неба дни его жизни!
— Мста свободна для всех! — крикнул Хат.
— Ну, так плыви! — захохотал длиннобородый. — Чужеземец, именем императора приказываю тебе сложить оружие и отдаться на волю имперских властей, которые представляю здесь я, Начальник Переправы благородный Комыси.
Самоха взвесил шансы. Хурренитские корабли стояли перед мостом, вытянувшись вдоль него в линейку, удерживаемые на месте ленивыми движениями своих весел. Начнись бой, первой его жертвой стал бы Начальник Переправы со своей галерой, но это был, пожалуй, единственный успех, на который могли рассчитывать хуррениты. Лишенные пространства для маневра и обездвиженные, их корабли неминуемо были бы взяты на абордаж. На пришвартованных к мосту галерах началась суматоха, их команды рубили концы и разворачивали судна носом к предполагаемому неприятелю. А сзади к каравану приближалось еще добрых два десятка халашских судов.
— Самоха, держи, — раздался голос Клепилы, успевшего сходить в каморку за луками.
Самоха поймал брошенное ему оружие и, перекинув через плечо ремень колчана, положил стрелу на тетиву.
Хат покосился на него и, усмехнувшись, показал кулак.
— Чойба, надеюсь, твои люди не начнут стрельбу раньше времени?
— Не начнут. Хат махнул рукой:
— Поднять флаги. Летимак повторил приказание.
На мачте «Орла», рядом с выцветшим на солнце и исхлестанным непогодой вымпелом, цвета которого было уже невозможно разобрать, развернулся на ветру желтый хурренитский флаг с изображением тележного колеса посередине. Такие же флаги показались на мачтах «Беркута» и «Ласточки».
— Приготовиться! — закричал Хат. Выросший как из-под земли, гвардеец подал ему железный шлем, такой же как у остальных хурренитов, в форме муравьиного черепа, но с плюмажем из белоснежных перьев цапли.
Вдоль борта рассыпалась цепочка лучников.
— Камнеметы к бою! — заорал Хат, не отрывая взгляда от длиннобородого, которого все эти действия приводили в заметное смущение.
