Мертвых и раненых стаскивали на нижнюю палубу. Жуч взвалил спящего Клепилу, как мешок с мукой, на плечо и унес досыпать в каморку, куда их поселили. После чего занял свое место подле принцессы, ожидая, когда княжна Генида Ло вновь покажется на палубе и можно будет продолжить игру в гляделки. Надо признаться, хурренитская княжна несколько потеснила образ прекрасной жены Начальника Южных ворот, впрочем Жуч надеялся, что в его большом сердце места хватит на всех. В тесноте, как говорится, да не в обиде.
Русло Мсты сузилось, по правую сторону, на высокой горе, по грязно-белому склону которой вился серпантин, выдолбленный в известняке дороги, показались дымящиеся развалины какого-то укрепления. Опоясывающая его стена зияла проломами.
— Замок Ржури, — сказал Летимак, вновь погружаясь в свое кресло, и принимая из рук матроса, заменившего убитого Гроуди, кубок. — Тут страна Хал кончается.
— Летимак, нельзя ли подойти поближе? — спросила принцесса.
— Право руля, — скомандовал капитан.
Самоха был сыт по горло страной Хал и ее жителями. Дело близилось к вечеру, на нижней палубе в шеренге мертвецов лежал Нитим Железяка, с лицом прикрытым войлочным колпаком, и душа Железяки летела за «Орлом», ожидая, когда, наконец, охваченная огнем плоть отпустит ее на волю.
«Орел» подошел к берегу настолько близко, что стал виден лежащий на отмели возле пристани обгорелый остов небольшого судна, другое, полузатонувшее, лежало чуть поодаль, накренясь на правый бок, так что мачты, с клочьями парусов на них, почти касались воды.
Груда черных от копоти бревен на берегу, очевидно, была остатками сторожевой башни, вокруг, на прибрежном песке лежало несколько тел, в которых уже рылись жуки- падальщики.
— Похоже, — сказал Хат, — славный Ташмануман перевернул всю страну вверх дном. Если, конечно, это не работа Асталоха.
— Нет, — ответил Летимак. — Асталох, отильский архонт, осаждает крепость Джет, это далеко на западе. А здесь граница с Луковичной пустошью, Мста поворачивает на север и описывает почти полную петлю, полтора дня мы будем плыть на север, а потом полтора дня на юг. У этих земель нет хозяина.
Самоха спустился на нижнюю палубу. Прошел мимо накрытых рядном трупов, количество которых после боя увеличилось вдвое.
— Самоха, где Клепила? — спросил Пайда Белый. — Лисенок ранен.
— Отсыпается Клепила, — ответил Самоха. — А что с Лисенком?
Лисенок сидел у борта, схватившись за грудь руками, стрела вошла на два пальца ниже правого плеча и вышла между лопаток.
— Панта, живой?
— Кажется, — Лисенок был совсем плох, в уголках рта пузырилась розовая пена, похоже, было пробито легкое.
Пайда Белый сумрачно посмотрел на Самоху.
— За Клепилой уже пошли, — сказал, подходя ближе Чойба; из-за его спины высовывался человек, которого Самоха вроде еще не видел. — Вот, Хат прислал, Лодоэль, маркиз Тифтонский, лейб-медик принцессы.
— Расступитесь, храбрые ребята! — маркиз Тефтонский говорил быстро и напористо, резким, писклявым голосом, казалось делая в каждом слове на пару ударений больше, чем следует. Сам же он был мужчина видный, рослый, с заметным брюшком, по которому вилась золотая цепь. Помощник его, лысый худощавый хурренит, в белоснежной рубахе и зеленых штанах, сняв с плеча, поставил на палубу сундук, в одном отделении которого оказались снадобья в разнокалиберных бутыльках, а в другом, сверкал надраенной сталью набор хирургических инструментов, при виде которого храбрые ребята поежились.
— Больше света, храбрые ребята! — распоряжался маркиз. — Факелы, свечи, сгодится все. Я должен видеть, если кто не понимает.
Мика Коротышка вытащил из держателей два абордажных факела, сделанных из пакли, вымоченной в жире земляного червя. Ровное сильное пламя осветило отсек, так что стали видны мельчайшие трещины на подволоке, а молоденькая упитанная крыса, грызшая в темном углу сухарь, оказавшись на свету, застыла, вплеснув от неожиданности передними лапами.
— Отлично, храбрецы! — маркиз снял фиолетовый камзол и присел рядом с Лисенком на корточки. — Мейль, приступай.
Помощник маркиза отстегнул от пояса железные ножницы с кривым острием и в полминуты искромсал куртку и рубаху Лисенка, обнажив его до пояса.
— Достаточно, — маркиз приступил к осмотру раны, почти касаясь ее хрящеватым длинным носом, словно обнюхивая. Лисенок тяжело вздохнул и уронил голову на грудь.
— Ну, нет. Мейль, придержи его, — маркиз приподнял веко на левом глазу граничара, блеснула полоска белка.
— Отходит, — сказал Мика Коротышка, держа факел так низко, что на голове лекаря стали потрескивать волосы, стянутые в жидкую косицу.
Растолкав сгрудившихся граничар в круг вошел насквозь мокрый Клепила, очевидно, посланным за ним пришлось потрудиться, чтоб привести ведуна в сознание.
Взоры граничар с надеждой обратились на него.
Но Клепила молча наблюдал за действиями лейб-медика.
— О, коллега? — взгляд маркиза Тифтонского упал на кожаную сумку Клепилы, с которой тот не расставался, даже в бане и которую Клепила в задумчивости открыл, извлекая оттуда глиняный плоский флакон.
— Клепила Хлатский, — представился ведун, выдергивая зубами пробку, и, отхлебнув большой глоток из флакона, протянул его маркизу.
Маркиз без церемоний принял сосуд и поднес его к носу.
— Пустышник на утренней росе и чуть-чуть маечного семени. Недурственно, — он в свою очередь приложился к флакону и одобрительно кивнул. — Вельми лепо.
Лицо Клепилы потеплело.
— Лодоэль, маркиз Тифтонский, лейб-медик принцессы хурренитской Ольвии!
— Резать будешь? — кивнул Клепила на Лисенка.
— Обязательно! — маркиз достал из сундука кусачки, почти в локоть длиной и пощелкал ими в воздухе. Помощник его тем временем прихватил древко стрелы. Еще раз щелкнули кусачки и наконечник стрелы стукнулся о доски настила.
— Клади.
Лисенка положили на спину.
— Тело человеческое есть сосуд запечатанный… — начал было Клепила, воздев очи.
— И всякое проникновение в него, суть искажение натуры… — подхватил маркиз. — Учение Бобера из Клептацукля. А ты, стало быть, его последователь, Клепила Хлатский? Корешки, отвары, толченные долгоносики? Средство для увеличения мужского уда?
Ведун покраснел, словно его поймали на чем-то предосудительном. Но тут взгляд его упал на медную пластину, прикрепленную на крышке сундука.
— Паскуаль Кожеретский, — прочел он по слогам. — Знаменосец гильдии костоправов герцогства Шитруа. — и губы его растянулись в сладкую улыбку. — Уж не тот ли это знаменитый Паскуаль, хирург из стольного Кожерета, который так опрометчиво забыл в прооперированном и зашитом им чреве могучего Бальфура Тыквоголового герцога Шитруа фолиант Деяний Великих герцогов Шитруа от сотворения мира до наших дней?
На лице лейб-медика появилось мечтательное выражение.
— А именно, четырнадцатый том, где повествовалось о подвигах Готфрида Внезапного, наиславнейшего из династии, при коем, кроме всего прочего, честь замужних дам почиталась как святыня. В переплете из шкуры дикого шмигуна-трехлетки, с бронзовыми застежками.
— Ага, — сказал Клепила.
— Впрочем, ее подбросили недоброжелатели, имен которых мы уже никогда не узнаем, так как на следующее, после этого парадоксального происшествия, утро на каждом зубце стены герцогского замка висело по одному члену гильдии костоправов, которая с той поры уж не возобновлялась. Что до несчастного Паскуаля, который был тогда молод и горяч, то его так и не нашли. Сгинул, сгинул.
— Понятно, — с мрачным пафосом сказал Клепила, которого, несмотря на то, что его ушибленная голова уже почти не болела, все же иногда еще слегка клинило. — Он любил и был отвергнут!
— Вроде того, — печально ответил лейб-медик.
— Здорово, что вы друг друга знаете, — восхитился Пайда Белый. — А как насчет Лисенка?
— Ах, юноша, не лезь куда не просят! — маркиз со вздохом достал из сундука скальпель и, поводив его лезвием над огнем факела, сделал первый надрез.
Тут некоторым стало дурно, а Мика Коротышка, передав факел, Самохе просто убежал на верхнюю палубу. Но маркиз свое дело знал, какое-то время он ковырялся в ране, вставляя тампоны из сушенного болотного мха и кривой иголкой с протянутой в нее прозрачной жилкой что-то сшивая внутри Лисенка. Затем плавным движением извлек древко стрелы и отбросил его в сторону.
Кровь фонтаном ударила из освободившегося отверстия. Вот ее-то остановить никак не удавалось, несмотря на лихорадочные усилия лекаря и его помощника. Клепила снова расстегнул свою сумку и достал из нее свернутый лист лопуха, внутри которого оказалась горсть серого порошка.
Отстранив маркиза, он развел этот порошок в обильно текущей крови и вдул смесь через соломинку в рану. Через полминуты кровотечение прекратилось. Посеревшее лицо Лисенка порозовело, дыхание стало глубже.
— Отлично! — маркиз поднялся и пока помощник бинтовал рану, отошел с Клепилой в сторону. Флакон с пустышником на утренней росе переходил из рук в руки и с каждым глотком беседа двух знахарей становилась все дружелюбней.
Между тем, видя, что с Лисенком обошлось, граничары принялись жарко обсуждать хурренитскую мельницу.
— Я за свою жизнь насмотрелся и катапульт всяких и баллист, и прочей метательной снасти, — говорил Чойба Рыжий, — но ее ведь заряжать полдня надо, потому толк от них бывает только при осаде крепостей, когда можно под стенами хоть месяц стоять. А эта, черт ее, мельница подсыпает без перерыва. Мне, правду сказать, халашей жалко стало. А окажись мы на их месте?
— Чего думать? — сказал Самоха, поднимаясь по трапу, — разнесли бы точно так же, ну, может на десяток-другой людей больше бы потеряли. Вот и вся разница. Одна радость, по земле корабли не ездят.
Солнце уже клонилось к закату, когда корабли встали на якорь возле каменистых берегов острова, названия которого не знал даже капитан Летимак. Но берега острова были высоки, и росли на нем многолетние березы, что говорило о том, что паводки его не топят и, значит, вода не размоет могил.
Лодки засновали между кораблями и островом, перевозя тела мертвецов и живых, желающих сойти на твердую землю.
Тут граничары с «Орла» и «Беркута» наконец очутились вместе. У Обуха потерь не было. Пока хуррениты копали могилу для своих товарищей, граничары завернули тело Нитима Железяки в плащ и отнесли вглубь острова к подножью древнего кургана, на вершине которого, поверх восьми слоев свежесрубленных деревьев, положили труп Железяки, завернутый в плащ. Саблю положили рядом с ним. Это был старый обычай, который не всегда соблюдался, оружие было дорого и переходило по наследству. Но в присутствии полупьяного, контуженного Клепилы, никто не рискнул заикнуться о том, что отцовская сабля могла пригодиться сыну Железяки.
Обух, сгорбившись, чиркнул кресалом и запалив факел, прихваченный с «Орла», обошел вершину кургана, со всех сторон поджигая погребальный костер. Скоро вверх взметнулись языки пламени и душа Нитима Железяки взлетела, кувыркаясь в струях черного дыма. Теперь у нее была одна дорога, в небесные сады.
Граничары спустились с кургана и застыли, обнажив головы. Долга Трубач прижал к губам мундштук трубы и заиграл Отходную. Подошел Хат, на руку которого опиралась принцесса Ольвия и снял свою круглую меховую шапку с гусиным пером.
